Настоящая я, при мысли, что в кошельке тоскливо покоились последние две тысячи рублей, постаралась удержать подступающие слезы, а Язва шикнула на нее и, понимающе положив руку на плечо, подбодрила:

«Не ссы, Элка! Прорвемся!»

Уголки моих чуть подрагивающих губ с усилием воли приподнялись. Я решительно поправила съехавшую набок сумку и пообещала себе больше не унывать. В конце концов, отсутствие денег это еще не конец света. Ведь у меня есть в жизни любимый мужчина, который всегда поддержит в трудную минуту.

Сейчас приду домой, зацелую своего Пузатика и, забив на все проблемы, завалюсь с ним в обнимку на диван, чтобы стоически выдержать очередной футбольный матч по телевизору, а на следующее утро, преисполненная положительных эмоций, начну искать новую работу.

Но как говорится: «Хочешь насмешить Бога – расскажи ему о своих планах».

Квартира встретила меня странной тишиной. Сначала я даже подумала, что Лени нет дома, но куртка его висела на месте. По привычке, аккуратно поставив туфли на обувную полку, повесила мокрый плащ на вешалку и, мазнув взглядом по красной сумке, замерла на месте, внимательно ее рассматривая. Женская. Явно дорогая, чтобы принадлежать моей почтисвекрови. Тут-то я заметила сапоги в цвет сумке, которые в художественном беспорядке были раскиданным по коридору, ведущему в спальню.

Неприятное чувство царапнуло за горло, сердце пустилось в бешеный пляс, а Язва внутри меня встрепенулась, предчувствуя, что скоро будет ее выход на сцену.

В спальне я застала своего Лысика мирно сопящего в темноволосую макушку симпатичной длинногой выдры. Судя по тому, что на обоих не было и клочка одежды, то уснули они явно утомленные не тремя партиями в шахматы.

Вот тебе и приходи домой с работы пораньше.

Некоторое время я стояла замерев посреди комнаты, пытаясь осознать весь идиотизм ситуации, а потом, отмерев, пошла в ванную, где в поломойное ведро пустила холодную воду из под крана. И пока ведро наполнялось, набирала обороты и охватившая меня ярость. Когда вода уже стала переливаться через край, то и злость заполнила до краев мое сознание, грозя выплеснуться ядовитой струей на обидчиков.

Пока я, матерясь, тащила через коридор ведро с водой, никто в спальне не проснулся.

«Умаялись бедненькие» – приторным голоском прорычала Язва и одним четким движением выплеснула ведро воды на любовников, которые так сладостно нежились в постельке. На моем, между прочим, белье! Мне его бабушка подарила!

Девица дико завизжала и подскочила, словно ее не водой облили, а с головой окунули в кипящий адским огнем котел. Леня, подорвавшись вслед за своей красотулей подскочил как ужаленный в зад страус, осоловелыми после сна глазами изыскивая причину столь внезапного пробуждения. Взгляд обоих любовников, наконец, сфокусировался на мне, которая сложив руки на груди замогильно протянула:

– Что-о-о не ждали-и-и?! А я вернулась!

Девица испуганно икнула и попыталась прикрыться простыней, но она никак не хотела повиноваться ей, соскальзывая с наманикюренных пальцев и позволяя детально рассмотреть все ее прелести. Я скользнула по ее долговязой фигуре оценивающим взглядом и в упор уставившись на бойфренда иронично поинтересовалась:

– Лень, и на что ты там польстился-то! Ну ладно, я понимаю, если бы сиськи были больше чем у меня!

Лысик от неожиданности просунул обе ноги в одну штанину своих треников и теперь безуспешно пытался из них выпутаться, девица покраснела до кончиков ушей и бросилась к своим вещичкам, лихорадочно их натягивая. Правильно! Нечего мое добро лапать!

– Я думал, ты на работе, – ничего белее идиотского не мог выдать красный, как рак Леня, наконец, совладав со штанами.

– А я думала, ты дома меня ждешь. А оно вон чего…, – выразительно посмотрела на девицу, которая трясущимися руками никак не могла застегнуть лифчик.

Страшно тебе девица? Так тебе и надо! Ибо не фиг по чужим постелям скакать на чужих Пузатиках!

Леня успокаивающе погладил брюнетистую выдру по плечу, рискуя остаться и без лысины, потому, что я ее просто ему прожгу взглядом.

– Пускай убирается твоя швабра. Потом поговорим, – рычу я.

Язва ликует и потирает ручки в предчувствии скорой расправы над Лысиком, девица продолжает мелко трястись, а Леня неожиданно поворачивается ко мне и на полном серьезе выдает:

– Никуда она не пойдет. Мы с Асей теперь будем жить вместе. Вот так!

Не сразу врубилась, о чем идет речь.

– Ася? – тупо повторила я.

– Ася, – крякнул Лысик.

– Леня-я-я!!! – взвизгнула девица выпучив и без того рыбьи глазищи, явно не ожидавшая такого счастливого поворота событий. Даже трястись от счастья перестала.

Язва заткнулась и шокировано таращится на приземистого Леню, который по-хозяйски притягивает к себе длинную, как каланча брюнетку.

А у меня нет слов, кроме одного:

– Трындец…

«Не имей сто рублей, а имей сто друзей»

Не люблю вокзалы. Совсем не потому, что они напоминают мне о доме. Дом я любила. Раньше. Когда мама была жива. Умела она, когда мне было двенадцать лет. Инсульт. Просто утром пошла на свинарку, где работала и домой не вернулась. А из районного морга сразу на кладбище.

Отец у меня был. Да только ушел он от нас, когда я еще пешком под стол ходила. Нам с матерью помогал. Мужик он в целом неплохой, но отношения все равно как-то не заладились.

Опеку хоть и оформили на отца, но по факту жила я с бабушкой – сгорбленной, сухенькой старушкой, которая по вечерам учила меня вышивать, да носки шерстяные вязать, а еще страдала провалами в памяти в виду преклонного возраста. Разумеется, при таком присмотре росла я сама по себе, как сорняк на лугу. Школу прогуливала, оттого что дразнили тощей козой, уроки не делала, потому что было лень, и за мной их никто не спрашивал. В итоге школу закончила с большим скрипом и то спасибо нашей классной руководительнице, которая вовремя спохватилась и пожаловалась органам опеки. Тут-то они и спохватились и силком отправили меня жить к отцу и мачехе.

В тот же год умерла бабушка. Ей просто в один день стало не для кого больше жить. А я как с цепи сорвалась, выплескивая свою боль и обиду на мачеху и отца. Дел я тогда наворотила вагон и маленькую тележку. Естественно мачеха меня стала тихо ненавидеть, а отец мечтать, когда же я стану совершеннолетней и он со спокойной совестью сможет выпроводить меня из своего дома.

Разочаровывать никого не стала и как только получила, раскрашенный натянутыми тройками аттестат, свалила из нелюбимого дома в город в поисках лучшей жизни, где меня поймут, полюбят и примут такой, какая я есть.

Считала ли я себя дурой?

Еще какой!

Сейчас повзрослев мне стыдно за свое поведение. Я даже просила прощение у мачехи пару лет назад. Она, конечно, сделала вид, что простила, все равно затаив в душе обиду.

Больше я домой в деревню не ездила. Потому что никто там меня не ждет.

Только покосившийся, развалившийся домик, насквозь провонявший плесенью и смертью.

И вот сейчас, сидя на скамейке возле вокзала, впервые за много лет я раздумывала над возвращением в родные пенаты.

Отец, конечно, не прогонит. Но и жить с ними мне совесть не позволит. У них домик небольшой – всего две комнаты, а с ними еще живет папина теща и сын с женой.

С работой в поселке еще лучше, чем с жильем. Только по блату и только на свинарнике за копейки. Какая жизнь меня там ждет?

А какая здесь?

Невольно кошусь на красный чемодан, в который я покидала, что первое попалось под руку, лишь бы скорее сбежать из Лениной квартиры, где была счастлива столько лет.

Вот она моя жизнь. Рассыпалась, как карточный домик. Теперь даже переночевать негде. А денег разве что на койку в хостеле.

Подруга у меня была, но у нее сейчас не самый лучший период в жизни. Два недоношенных близнеца, с которыми она мотается по всем больницам. А тут я еще со своими проблемами. Нет, ей звонить точно не стану.