Так что, “Подать мне вторую банку “Тимотея”!

Занимаемся мы в петровском трёхэтажном особняке на улице Красного Курсанта, 21. Его жёлтые кирпичи – наша дорога в страну ОЗ, откуда мы будем запускать домики в полет над Канзасом.

Само здание похоже на клавиши пианино. Белые колонны чередуются с темными провалами окон. И на каждой капители Военно-космической академии имени А.Ф. Можайского красуется по огромной каменной звезде. Привет от коммунистической партии. Здесь с 1917 года воспитывают героев России и заядлых патриотов родины.

Я люблю нашу академию. В ней нет обычных студентов, сейчас я это понимаю. В прошлом году с нами (тогда первокурсниками) практически не общались старшие кадеты. И, кажется, я знаю почему. На невинный вопрос, тяжёлые ли у них экзамены, меня послали так, что ехать туда мне и лететь ещё неделю. Я конечно обиделась и тут же полезла драться. Меня тогда Мир спас. Ну, как спас: отодвинул из-под удара и выволок из корпуса на свежий воздух, где минуты три бил сам. Но исключительно по щекам и с благими целями. С тех пор я в него немножко влюблена.

Все пары ёрзаю, как на иголках. Конечно, краска не отмылась! И я просто не снимаю в гардеробе шапку. Она у меня черная, мелкой вязки, как у киллеров в комиксах. Головной убор мне очень даже идет, жаль – снимать заставляют в аудиториях.

За пострадавший цвет волос Саанов награждает меня званием: «Медный всадник, окислившийся после наводнения». К концу занятий кличка сокращается до «Кислой». Это бесит, но это лучше, чем «мухомор». А Машка лишь смеётся и обещает, что все смоется.

Когда? Когда рог себе отращу?

Потолок мы закрасили. Подруга побледнела, когда очнулась и увидела свои художества. И тут же заставила убрать непотребство. Я спорить не стала, мы залили все пространство бирюзовой краской. Получилось красиво. Теперь заходя в ванну, будто сразу в море ныряешь и встречаешься с водным драконом.

Но пару дней Машка мне конкретно испортила. Мало мне зелёных волос, в мозгу – постоянный монолог Григория. Конина рассказывает о происхождении видов, легенды и даже про своё детство. Но делает это не информативно, а навязчиво нагло. Зудящим комаром в пространстве, постоянно мигающей лампочкой. Искренне жалею, что его не утопили в младенчестве.

“Ты слышишь сердцевины! Должна слышать. Если слух у тебя такой же, как у меня, – а он обязан мне соответствовать, – значит, ты можешь отличить обычного человека от пустого. Если кто-то теряет свою сердцевину, он становится безвольным, ленивым овощем…”

– Заткнись, наконец! Нет у меня ушей!

Кулешов Юрий Ринатович недоуменно замирает. А потом гремит на всю аудиторию:

– Ритковская, вам НЕУД!

И я завалила высокоточные системы наведения, их расчёт и проектирование в реальной среде. Опять.

– Давайте зачётку.

– Юрий Ринатович, это я не вам.

– А кому? – генерал-майор, доктор технических наук, профессор факультета систем управления ракетно-космических комплексов и информационно-технического обеспечения оглядывает трёх кадетов, притихших за экзаменационными билетами. Он благосклонно разрешил нескольким неудачникам пересдать свою дисциплину и очень раздосадован, что не все его доброту оценили.

В Академии мало отстающих и ещё меньше пересдач. С неудом меня наверняка переведут к неудачникам в запас, оставят на второй год или, не дай Бог, отправят к гражданским! Не могу этого допустить.

– Прошу прощения. Больше не повторится. Есть ли возможность исправится?

– Нет, Ритковская. Только через кафедру. И после трёх недель отработки. – Слова его, как пули врезаются в сердце. Дежурство, пересдача, отработка. Порвутся двадцатичетырёхчасовые сутки с такой толпой дел обязательных к исполнению. И увольнительная, и выходные накрылись медным непарнокопытным.

Рюкзак беспомощно вздыхает, пока пихаю в него тетради и канцелярию. Только в коридоре позволяю себе пару слезинок. Впрочем, тут же мчусь в санузел, умыться. Там же срываю однорогую подвеску. Хватит с меня голосов в голове. С трудом сдерживаюсь, чтобы не выкинуть украшение в унитаз.

Нельзя просто взять и смыть волшебство в канализацию. Пусть и такое надоедливое.

Звонок телефона вырывает меня из глубин печали, дабы повергнуть ещё ниже:

– Зайдите на кафедру, кадет Ритковская, – и голосом Капитана приколачивает к самому ядру земли. Самое время для похоронных маршей голосом Григория.

***

Евгений Филиппович отвечает за наш отряд. Раньше он преподавал на первом факультете “Противоракетную оборону”. Но год назад его перевели на наше отделение “Системного анализа и математического обеспечения автоматизированных систем управления войсками”. Кажется, он считает это понижением. Несмотря на то, что наш факультет – самый элитный в Академии. После “ракетно-космической обороны”, конечно. И после “конструкции летательных аппаратов”. И после “управления оборонными комплексами”.

Мне тут вообще шепнули, что мы – вымирающий вид. Но я этому третьекурснику палец сломала.

Капитан раздосадован. Верхняя пуговица на кителе расстёгнута, рукава закатаны до локтей. Кадык дёргается, брови хмурые. Старший на кафедре у нас – накаченный брюнет с обхватом трицепса в сорок сантиметров. В гневе он прекрасен. У него тёмные карие глаза с насмешливым прищуром, загадочный изгиб губ и короткие тёмные волосы. Уверена, что колючие, если провести ладонью. И шрам на плече от осколка мины. Сама я шрам не видела, но слухами Мир полнится.

У меня перехватывает дыхание. И от вида руководителя, и от предчувствия пиздюлей.

В моём пёстром табеле красуется первый НЕУД. Первый, наверное, за всю историю Академии.

“Да нет! Не могла же ты и в самом деле так отличиться!” – Григорий – поразительно наглое животное, не ведущее границ и страхов. Одним ударом свернуть ему шею, вторым пустить на колбасу!

– Или на буженину… – я все ещё сжимаю в кулаке фигурку единорога, поэтому могу слышать его голос:

“Я единственный рыжий единорог на всю Изнанку!!! Меня красная книга охраняет!”

– Сходи на этой неделе дополнительно к психологу. Не волнуйся, с тобой ничего странного не происходит. Держи, – Капитан протягивает мне лист формата А4 с печатным мелким текстом. И никаких нравоучений, никаких наказаний. Это уже начинает конкретно пугать. Уж не записал ли он меня в полные неудачники? Не списал ли в утиль? Когда все нормально, к психологу не посылают. – Все нормально, кроме прически, – Капитан машет пятерной вокруг моей головы. Да знаю я. Мне и так стыдно. Спасибо, что напомнили.

“Первое правило хранителя: соблюдать секретность.

Второе правило хранителя: не пересекать мост.

Третье правило хранителя: не проявлять симбионта при посторонних.

Четвёртое правило хранителя: никому не называть имя своей сущности.

Пятое правило хранителя: не выделяться… – зачитывает Григорий. – Что это за гадость?”

– Это правила общения с вашим внутренним зверем, – поясняет Капитан. – Надеюсь, сегодняшний промах останется единственным. В пятницу планёрка по этой теме. Закрытая. Лишь для вашего отряда. И тут подпишите.

Второй лист – с фамилиями моей группы, напротив каждой стоит росчерк подписи. Осталась одна последняя пустая ячейка – напротив Анастасии Ритковской.

– Несколько пунктов выделены, постарайтесь все заучить не хуже устава. Идите домой. С Экзаменом я разберусь. Будем считать, что у вас стресс.

“Их больше сотни!” – возмущается единорог, уже заглянувший в конец списка.

– Спасибо… – отвечаю несколько растерянно.

Столько правил и всё, чтобы скрыть наличие проснувшейся души.

Вы замечали, насколько часто с нами случаются необычные вещи, которые мы предпочитаем игнорировать? Человеческий мозг устроен крайне удобно: нерациональную информацию он исключает. И если вы не хотите увидеть что-либо, скорее всего вы этого не увидите.