А зов становится невыносим. Да я раздеться ради этого незнакомца готова! Лишь бы он не переставал говорить.

– Слюни подбери! – прилетает мне резкая оплеуха от подруги. У неё в ушах наушники. А вот у меня нет ничего, приходится затыкать уши двумя концами шарфа, запихивая их глубже в ушные раковины. Неудобно и выглядит стрёмно.

Мой единорог начинает петь. Громко и что-то из собственного сочинения. Честно? Лучше б меня Сирена сожрала. Поёт он куда ужаснее. Весь в меня, скотина.

Наша троица привлекает слишком много внимания:

– мелкая, фигуристая и светловолосая Машка;

– тощая, длинная я с шарфом в ушах;

– парень, наговаривающий по телефону странные фразочки, старающийся переорать моего коня.

Назревший вопрос щекочет горло: «Как тело будем прятать?»

Жертву мы сажаем на лавку, угощаем водичкой с тремя таблетками мелатонина и под нежное сверкание фонтана (его тоже нарядили к празднику: синие сопли огоньков текут снизу-вверх, имитируя воду) аккуратно укладываем на скамеечке. Я совсем ошалела от происходящего. В свои неполные восемнадцать лет парней с дворцовой площади я ещё ни разу не похищала. А вдруг у него есть родственники?! Машка действует увереннее: изображает нетрезвость и распущенность. Прохожие недовольны еë нелитературным поведением. Ещё немного и ей помогут нырнуть в фонтан, чтобы отрезвить.

Зуйко появляется через пятнадцать минут. С Капитаном. Куда ж без него. И взгляд начальства говорит, что мне конец.

– Ритковская, вам даны были чёткие инструкции… – начинает ругаться Капитан. А староста лыбится и желает нам чудесных лилюлей. – Есть специально разработанный регламент…

В этот момент к нам подходит полицейский – уже давно с подозрением наблюдающий за нашим спектаклем – и интересуется не нужна ли помощь. Конечно, нужна! Капитан прерывает курс нравоучений и отводит его в сторону пошептаться. Через несколько минут пристыженный представитель закона козыряет моему начальнику, помогает закинуть обездвиженное тело кадету Зуйко на плечо и провожает нас к припаркованной на набережной машине. Прямо там, где парковаться нельзя, естественно.

Мы с трудом забиваемся в старенькую оку – машину, которую следовало бы показывать людям в музее, а не выпускать монстра на улицу. При этом бесчувственного парня приходится усадить, прислонив к окну. Серый полупрозрачный язык вываливается изо рта и скользит по стеклу. Пока тащимся через Неву по Дворцовому мосту до штаба, Капитан разносит мои действия в пух и прах:

– Для взаимодействия с сущностями есть специально обученные батальоны, ваше дело – охранять периметр. Куда вы постоянно суётесь, Ритковская?!

Но голос Капитана перебивают возражения Григория:

«Он опаснейший субъект, нельзя его оставлять! Ты его песнь услышала раньше, чем его жертва. Но кто знает, скольких он…»

Слева ворчит Машка, мол так и знала. Я тоже знала, но цель важнее неудобств.

– И дежурство вне очереди.

– Ну, Евгений Филиппович! Мы же сообщили…

– Два, Ритковская. Одно за себя, второе – за друга.

– Я сама за себя подежурю, – надувается подруга.

– Вот вдвоём и подежурите. Два раза, – недовольный Капитан крутит руль, выворачивая на Ждановскую набережную. Зуйко нагло ржёт.

Это моё седьмое наказание за месяц.

Тучи собрались с силами и заполнили небо буквально за минуту, нависнув над городом обещанием ненастья. Первые капли дождя уже несутся и растекаются медузами по лобовому стеклу.

Единорог в мозгу беснуется, ему хочется высунуться в окно, подставить голову ветру пополам с мёрзлыми каплями.

В оке кондиционера нет, коленки в уши у всех упираются. Тесно, душно и жарко. Возле дома двадцать один на улице Красного Курсанта вылезаем уже под ливень потные и злые, несмотря сверхскоростное вождение Капитана. Дождь в декабре больше похож на атаку ледяных игл. И я жалею, что не надела каску.

У Академии нас встречает основной состав взвода экстренных ситуаций. Высокие мокрые мускулистые парни снисходительно оглядывают нашу разношёрстную компанию.

– Наконец-то нормальный декабрьский дождь, а то как не в Питере живём, – Капитан пожимает руку их начальнику. Передаёт тело натренированным псам ЭС. И мою добычу утаскивают внутрь корпуса.

Григорий очень злится: парня полагается утопить в реке Охте. Мы так и сделаем, но сначала его немного изучат, вывернут ему мозги до выпрямления извилин, чтобы выявить все ракурсы влияния серых сущностей на молодой подростковый организм.

“На периметр завтра иди!” – неожиданно выдаёт мой единорог.

– Зачем? – я так и не научилась игнорировать голоса в голове.

“У тебя есть сила остановить его”.

Хочу спросить: “Кого?” – но сразу несколько взглядов останавливают. В нашем учебном заведении нет простых людей. Ученики и преподаватели подчинили себе своих внутренних монстров и используют их знания для охраны границ между мирами. Вот только распространяться об этом и общаться со своими симбионтами открыто – запрещено. Пункт третий правил.

В тот момент я вспомнила об этом пункте и промолчала. А надо было вспомнить о пункте номер девять.

за три месяца до этого…

– Что, простите?

– Эмиссионная туманность Лагуна, – повторяет моё отражение в зеркале.

Я не спала несколько ночей, готовилась к пересдаче высокоточных систем наведения, их расчёту и проектированию в реальной среде, которую задолжала с прошлого года. И почти не удивляюсь, что отвечаю сама себе. Пусть и непонятными фразами.

– Это гигантское облако газа и пыли является домом для молодых звёздных скоплений.

Дело происходит в ванной около шести часов утра. Свет сорокаваттной лампочки режет глаза, но он приятней свечения компьютера, у которого я просидела всю ночь. Высокоточные системы, видимо, совсем сбились, раз меня клинит на звёздах. В зеркале я выгляжу ещё более уставшей и ржавой, чем обычно. Я не люблю тишину, возможно, привычка отвечать самой себе, выросшая вместе со мной, трансформировалась в психологическое отклонение?

– Очень занимательно, – отвечаю себе, решаю почистить зубы и лечь спать. Утро вечера девиантней.

Отражение суетится, рябит и наклоняется ближе:

– Это пароль. Скажешь его на границе. И тебя пропустят.

Киваю с умным видом. Только так и надо общаться со своими отражениями. Соглашаться на все и делать вид, что в курсе происходящего бреда. Всё, что происходит в голове, остаётся в голове.

– Я смог достучаться до тебя только потому, что ты сходишь с ума! Но завтра тебя будут ждать у границы. Не забудь прийти! Не забудь слова!

Отлично. Спасибо за информацию, неадекватное самосознание. “Спать” отменяется. Поеду сразу в дурку. И всё можно было бы списать на галлюцинации, если бы отражение не вытаскивало козявки из носа, чтобы их с наслаждением сожрать. Я так никогда не делала. Вот честное слово!

– И что там будет? За границей?

– Там буду я! – радует отражение. Улыбается во всю мою кривозубую челюсть и сверкает зелёными глазами. Сейчас глаза кажутся черными, но я-то знаю их настоящий цвет. Ускоряю процесс приготовления ко сну, минуя вечерний скраб и тоник.

Если я сейчас спрошу: «Кто ты?», какова вероятность адекватного ответа? Я бы сказала – нулевая. Поэтому выдвигаю условие:

– У тебя одна минута мотивировать меня найти твою границу. И лучше указать геолокацию.

Отражение чешет лоб. Передёргивает головой, убирает, выбившиеся из хвоста кучерявые рыжие волосы за спину и щебечет моим голосом:

– У нас прикольно, есть вероятность магического вмешательства! И у тебя рог видно.

Блин, умная галлюцинация, знает, как заинтересовать человека. Уложилась в три секунды!

Я инстинктивно прижимаю руку к голове. Потому что там действительно сияет огромная шишка, за которую меня уже три дня зовут “единорогом”. А всего-то упала неудачно на гранатомёт. Учебный, даже без холостых. Он не должен был выстрелить и уж тем более попасть. Вот только отражениям знать об этом не положено.