Петр укладывает меня в гостевой спальне и вместо пожелания доброй ночи снова целует – медленно и словно дразня, проверяя мою выдержку. Как только я обнимаю его за шею, он отстраняется, вытирая губы тыльной стороной ладони, широко улыбается:

– Отдыхай, – и выходит, прикрывая за собой дверь.

Мне бы сейчас умереть от страха, стыда, ощущения измены, предательства, но я смотрю на экран смартфона – ни одного пропущенного от Кости, – и утыкаюсь носом в сладко пахнущее свежее постельное белье, вытягиваюсь во весь рост, пьяная то ли от легкой дозы алкоголя, то ли от ощущения, что наконец почувствовала себя желанной. Интересно, у Петра был на меня стояк? Вот блин, Арина, о чем ты думаешь… Но выпутаться из этого сладкого ощущения не так-то легко, так что я просто засыпаю, так и не выбросив своего нового знакомого из мыслей.

Противный будильник звонит в восемь – я забыла его вчера отключить. Обычно в таких ситуациях я нервно вырубаю его, переворачиваюсь на другой бок и начинаю отчаянно ненавидеть весь мир. Но сегодня, едва проснувшись, сознание подкидывает мне вчерашние мысли про наказание за разбитую чашку, и я довольно быстро поднимаюсь с постели, чтобы набросить выданный вчера Петром банный халат и выйти в коридор на запах утреннего кофе.

Мужчина встречает меня в кухне, и я сразу обращаю внимание, что на столе, помимо кофейника, белоснежных чашек, таких же, как вчерашняя разбитая, и корзинок с хлебом и фруктами, лежит черная плетка с массивной чертой рукояткой и несколькими длинными кожаными хвостами. Я вроде бы ожидала чего-то такого, но… Коленки начинают дрожать, и я хватаюсь ладонью за косяк, чтобы устоять на месте.

– Доброе утро, – Петр хитро щурится, сразу замечая мою слабость. – Как спалось? Разбитые чашки не снились?

Я стою перед ним молча, не зная, что делать и что говорить.

Меня сковывает плотное, тягучее, непривычное, но отчего-то чертовски приятное ощущение – страх вперемешку с возбуждением. Я нервно сглатываю и качаю головой, отвечая таким образом на его вопрос. На самом деле, я не помню, что мне снилось, и снилось ли что-нибудь вообще. По-моему, я спала крепко и спокойно, без сновидений, несмотря на вчерашний бурный и откровенный вечер.

Он делает ко мне шаг. Всего один – широкий, решительный. Обхватывает ладонями лицо, как вчера, и целует так горячо и собственнически, словно мы давно встречаемся. Я успеваю задохнуться, прежде чем соображаю, что можно расслабиться и просто ответить ему… Но отстраняется он так же быстро, и на его губах появляется хищная усмешка:

– Ладно, хватит нежностей. Снимай халат и трусики.

Я краснею, захлебываюсь собственным дыханием, и с трудом выдавливаю:

– Прямо здесь?

– А ты хочешь сразу в игровую? – парирует он невозмутимо, продолжая улыбаться, а потом берет в руки флоггер, крепко сжимая рукоять и проводя по своей широкой ладони длинными кожаными хвостами.

– Я вообще туда не хочу…

Он кивает и повторяет тверже:

– Раздевайся.

Вздрагивая, я все-таки поднимаю руки и начинаю развязывать пояс халата. Под ним у меня нет никакой футболки или майки. И почему я не догадалась хоть что-нибудь надеть? Возбужденные соски стоят торчком, кожа покрыта мурашками. Я снимаю халат, и он падает прямо к моим ногам, а я тут же инстинктивно прикрываю грудь.

Петр зажимает плеть подмышкой и перехватывает пальцами мои запястья, заставляя опустить руки:

– Ты прекрасна, не надо прятаться, – он наклоняется, чтобы обхватить губами один сосок, оттянуть его и отпустить. Тот упруго отскакивает обратно, а между ног начинает ныть еще сильнее.

В голове – совершенная, абсолютная, идеальная пустота. Все эти сомнения, тревога, неприязнь, что были во время близости с Костей, – сейчас их просто нет. Я чувствую себя так легко, словно в этой игре нет ничего по-настоящему опасного, словно она только для того, чтобы пощекотать нервы, подразнить друг друга, понять, как далеко мы можем зайти…

Я цепляю пальцами резинку белья и стягиваю по бедрам трусы, оставляя кусок ткани на полу, касаясь его пальцами ног.

– Умница, – мужской голос рядом со мной звучит хрипло и возбужденно, и я отчетливо понимаю: у него каменный стояк. И вчера тоже был. Но вчера он ничего не сделал со мной. Сделает ли сегодня?

Он обходит меня по кругу, меряя шагами пол. Я чувствую, как его босые ноги шлепают по паркету. Он приподнимает рукояткой плетки мой подбородок, требуя смотреть ему прямо в глаза. Мне хочется отвести взгляд, но не выходит. Он касается моей кожи длинными хвостами флоггера, проводит по шее спереди и сзади, заставляя вздрагивать и ежиться от непривычных ощущений. Задевает торчащие соски, живот, потом перемещается назад, скользит по плечам, лопаткам, спине…

Неожиданный удар по ягодицам заставляет меня вскрикнуть и зажать обеими руками рот.

– Не сдерживай себя, – говорит Петр. – Упрись руками в стол и немного наклонись.

Едва соображая, я подчиняюсь ему, и со вторым ударом приподнимаюсь на носочки, подаваясь вперед и снова вскрикивая. Опаленная кожаными ремешками кожа начинает гореть, меня прошибает пот, и я почти чувствую, как выделяется между бедер смазка… Все тело напрягается, но не от боли. Это не настоящая боль – это только ее имитация. То, что можно вытерпеть и принять как удовольствие.

Он касается раскрасневшейся кожи пальцами, ласково гладит по кругу, заставляя меня неопределенно мычать, а потом шлепает снова – не плеткой, а ладонью, вызывая совершенно другие ощущения, еще более интимные и сладкие. Еще один шлепок приходится по другой ягодице, а потом он прижимается ко мне сзади, заставляя почувствовать бедрами его твердый член. Я вспыхиваю, не зная, должна ли я отстраниться, но тут его пальцы проскальзывают между моих ног и утопают в смазке. Я стону, не сдерживаясь, пока он медленно вводит палец в мое влагалище, описывает им круг, жмет большим пальцем другой руки на вспухший клитор, и я почти рассыпаюсь на куски, чувствуя приближение стихийного оргазма… Потом он отпускает меня и снова берется за плетку.

– Расставь ноги шире, – приказывает он уже совсем другим тоном, и я повинуюсь ему беспрекословно, совершенно не соображая, что творю.

Он размахивается, я слышу, как свистят в воздухе хвосты флоггера. Но удар приходится не по заднице, а прямо между ног, по раскрытому, истекающему смазкой влагалищу. Я стону, со всей дури цепляясь пальцами за столешницу и чувствуя, как подкашиваются ноги, а он бьет снова, и еще раз, и еще, пока я не кончу и не осяду прямо тут на пол, не в силах больше стоять…

Он помогает мне подняться, подхватывает под бедра, сажает прямо на стол, протискиваясь между моими ногами, прижимается телом к телу, дышит куда-то в шею, кусает за ключицу, целует, потом шепчет прямо в губы:

– Ну как ощущения? Будешь еще бить мои любимые чашки?

– Хоть целый сервиз, – отвечаю я сбивчиво, обнимая его обеими руками и уже сама целуя.

Это уже не танцы на лезвии ножа, не флирт на грани фола и не проверка собственных границ допустимого. Это откровенное приглашение, которое он принимает, трахая языком мой рот и скользя пальцами по обнаженной коже.

Девочке девятнадцать и у девочки едет крыша, а мне чисто по-мужски так охуенно осознавать, что это из-за меня.

Большинство девушек, которые приходят в клуб на сессии, уже имеют какой-то сексуальный опыт. Они приходят осознанно. Арина пришла в клуб устраиваться на работу. Смелая девчонка, даже дерзкая, палец в рот не клади – откусит! – но все равно слишком юная, чтобы быть искушенной в сексе… Это привлекло с самого начала. Так и хотелось ее попробовать. Нажать на слабые точки. Понять, что ей нравится. Исследовать податливое тело. Соблазнить, раздразнить, показать ей, насколько это может быть хорошо…