— Да ладно?! Ты?!

— Я.

Бэт зажала ладонью рот и прыснула. Саартан, явно ожидавший другой реакции, удивлённо вскинул брови.

— Я серьёзно, — сказал он.

— Да нет, я верю, — Бэт махнула рукой и рассмеялась. — Всё сходится.

— Что сходится? И что смешного?

Саартан начал мрачнеть, а Бэт никак не могла унять рвущиеся смешки. Ну как?! Как объяснить этому Разрушителю, что девчонкой она была по уши влюблена в заучку Захарию?! И кто, как не Цевехан мог ещё стать Стражем Менкара после случившегося? Хранителем вывернутого его же экспериментом мира. Случайностей не бывает, говорил Халиф-аист. Что он имел в виду под: «Я это сразу понял, как только увидел тебя»? С демонов станется знать и прошлое, и будущее…

— Шутка судьбы, — отсмеявшись, проговорила Бэт, утирая выступившее слёзы. — Кто бы мог поверить, что я встречу самого Захарию Цевехана в каком-то волшебном мире? Да ещё в компании вампира и ангела! Данн, девочка-домовёнок, сказала, что ваш Мицу — нелекреанский ангел. Я не знаю, что это значит, но звучит забавно. Ты здесь из-за Кофы?

— Как и ты?

Упоминание вампира и ангела Саартану явно не понравилось. От него прямо-таки повеяло холодом. Ещё бы! Любого учёного такое соседство ввергнет в шок!

— Как и я. Мой брат — Герман Майер. Ты должен его знать. Кофа запытал его до смерти.

— Я помню Германа. Но в проекте Гениум Акаторис участвовали только мужчины. Женщины были исключены ещё на эмбриональной стадии.

— На что только не пойдут родители ради своих детей, — Бэт грустно улыбнулась. — Я скрывалась под именем Элисбэт Кант, работала у вас лаборанткой.

— Блондинка в очках и брекетах? — Саартан моментально оттаял и подался вперёд. — Серьёзно?

— А я думала, что ты кроме своих формул никого и ничего вокруг себя не замечаешь. Непроходимый ботан Захария, чёрствый, как сухарь. Не смотри на меня так! — Бэт снова закрыла лицо рукой и прыснула. — Это вся лаборатория говорила.

— А я вот свою блондинку-лаборантку считал неуклюжей и пустоголовой… хм… не важно кем, — не остался в долгу Разрушитель.

Бэт даже не обиделась. В присутствии Захарии у неё постоянно всё из рук валилось, и дар речи пропадал. Не удивительно, что он её тупой курицей считал. Он ведь это хотел сказать?

— Вот и познакомились, — рассеянно проговорила Бэт, отпивая вино из бокала.

— Да уж, — хмыкнул Саартан. — Мне любопытно, кого благодарностью огреть за такое знакомство?

— Что ты имеешь в виду?

— Не верю в случайности. Сама скажи мне, с какой вероятностью два последних выживших участника Гениум Акаторис могли встретиться в Суушире?

— Последних выживших? — сердце Бэт упало. — Что, больше никто?..

— Ник только, — Саартан дёрнул головой и скривил губы. — Я его освободил. Убил. На корабле Кофы. А самого ублюдка… в общем, такой участи я бы никому не пожелал.

— Но он жив? — тихо уточнила Бэт. — Кофа?

— Жив пока. И смерти боится так, как никто и никогда не боялся. Твой брат отомщён.

Бэт уставилась в свой бокал. Герман будет отомщён только тогда, когда она сама до главы ордена доберётся. Всё остальное — всего лишь слова и пустые убеждения.

— Как мне тебя называть теперь? — помолчав, спросил Саартан.

— Обычно я представляюсь Найорк, — Бэт подняла на Разрушителя глаза. — Но как-то это имя здесь не приживается. Можно Бэт.

— Я — Саартан, но это ты уже знаешь. Иногда меня называют Хранителем. Мне комфортнее оставаться драконом, а не учёным-менкарцем. Но, если хочешь, можешь звать меня Заром. Так Ник называл…

— Зар — красиво, — Бэт нерешительно улыбнулась.

Вылетевшие брызгами из Истока шельхаимы всегда выбирают людей, одержимых великой идеей. Они вселяются в их тела, объединяются с разумом и доводят идею до абсолюта, до гения. Так рождаются Великие Деятели. Обычно, эти Деятели — одиночки. Они обрастают учениками, им поклоняются, их боготворят. Но они всегда вершат свои великие дела в одиночку. Это аксиома. Но в Суушире правят семеро хаимов. Семеро! Семеро Великих Деятелей, каждый из которых в чём-то бесподобен и крут настолько, насколько воображения хватит представить. И всех их нужно вернуть домой, обратно к Истоку. Иначе вмешательство хаимов в дела смертных нарушат равновесие в Шельйааре, и в мирах воцарится хаос.

— Я отдам их тебе, — Лэуорд пыхнул трубкой и выпустил под потолок кольца дыма.

— Я их и так заберу, — Хегг невольно проследил взглядом за тем, как кольца плавно влетают одно в другое, разлетаются белёсой кисеей и растворяются, оставляя в воздухе лишь тонкий аромат табака и травянистого послевкусия.

— Один? Всех семерых?

— Со временем.

— Я отдам тебе их всех сразу. Подам на блюдечке.

— Скукотенюшка.

— Хегг…

— А?

— Ты цену себе набиваешь?

— А то, — Хегг прищурился. Предложение выгодное, но не тогда, когда что-то подать на блюдечке тебе обещает джинн. — Разъясни мне всё толково, тогда и обсудим.

— Как скажешь, — Лэуорд задумчиво пожевал мундштук длинной иззузоренной трубки. — Тогда садись и слушай.

— Лютню дать?

— Шутник.

Хегг смешливо фыркнул, плюхнулся в глубокое кресло напротив джинна, развалился вальяжно, сложил ногу на ногу. Он так и не сменил свой образ пирата Андарса и смотрелся здесь, в роскошных апартаментах советника Лиги — настоящем пентхаусе! — грубым наёмником, которого нанимают на грязную работёнку вроде той, где нужно, не кидая тени на работодателя, избавиться от неудобного конкурента или надоедливого родственничка. Но, то ли Лэуорд привык принимать у себя подобных типов, то ли исключительно посланнику спускал с рук вызывающее поведение — джинн на провокации не вёлся. Улыбался и вежливо отшучивался так, что Хеггу тошно становилось.

— Начнём с того, что я — джинн, — Лэуорд сделал выразительную паузу, снова выпуская под потолок клубы дыма. Хегг терпеливо промолчал. — Моя природа — поглощать миры. И мне до ломоты в мозге хочется ассимилировать Суушир, всё это, — советник обрисовал трубкой полукруг. — Я чувствую себя умирающим от жажды перед графином с водой. Но Суушир дорог Фаархе, главе Высшего совета кураторов, как ты помнишь, и моему другу. Я понимаю, почему у тебя сейчас такое лицо, Хегг. У джиннов не бывает друзей. Про изнанок я слышал то же самое.

— Но у меня и нет друзей, — Хегг выбил пальцами мелодичную дробь по подлокотнику кресла в подкрепление своих слов.

— Ах, ну да, — Лэуорд саркастически заулыбался. — Как я мог так ошибиться?

Хегг тоже заулыбался. Получилось резиново, потому что некстати вспомнился вдруг Саа. И бессмысленное желание спасти его на Шофете, рискуя всей проделанной с орденом Зикарон работой…

— Шу дорог мне, — удовлетворившись неестественной улыбкой посланника, продолжил джинн. — Это нонсенс, но что поделаешь? Таков уж Фаарха. Умеет просочиться в душу и накрепко засесть в ней.

— У джиннов есть душа? — хмыкнул Хегг. — То-то Кофа бы удивился. Но суть я уловил. Ты хочешь сказать, что жаждешь заполучить Суушир, но не можешь его забрать, потому что он важен для змея, который дорог тебе. Уроборос какой-то…

— Шу считает, что любой способен измениться. Чтобы ты понял, о чём я говорю, представь себе Дьявола. Земного. Сатану. Представил? Если бы Фаарха встретился с ним, он бы непременно начал проводить воспитательную работу по превращению Сатаны обратно в Господом любимого ангелочка.

— Оу, — оценил масштаб Хегг. — Но я слышал, что когда джинн ассимилирует мир, то все в мире чувствуют Единство. Друг с другом, с Природой. Все на одной волне, ни тебе войн, ни агрессии. Любовь и бесконечное взаимопонимание! Звучит-то пасторально!

— Странно, что я сейчас спорю с тобой, — взгляд Лэуорда стал весёлым и чуточку безумным. — Но Единство Разума и Природы было всегда. Оно изначально заложено Творцом в идею Мироздания. А я, по словам Шу, вытесняю Творца из сердец и душ людей и не позволяю им познать Его, подменяя познание ложной нирваной.