Моя грудь болела от горя, и это тупое ощущение боли начало расползаться и просачиваться сквозь меня. Я редко позволяла себе думать о ней. И тем более, еще меньше я произносила вслух её имя. Но я хотела, чтобы другие узнали о ней.

Она заслуживала того, чтобы её помнили. Чтобы ею делились. Даже несмотря на то, что её жизнь была коротка и те планы, которые мы строили о том, что вместе пойдем в колледж, выйдем замуж за лучших друзей, будем жить по соседству, никогда не сбудутся, память о ней была драгоценна. Я хотела произнести её имя, даже несмотря на то, что это причиняло мне адскую боль.

— Ты скучаешь по ней?

— Больше, чем могла бы выразить словами.

Его брови поднялись в удивлении.

— И поэтому они заставили тебя уехать. Ты не захотела возвращаться. У тебя там были друзья и хорошая жизнь?

На эти вопросы я не могла ответить. Однако я дала ему то, что могла дать.

— Да и нет.

Сейчас моя жизнь исчезла. Я не хотела бы возвращаться. Я не думаю, что смогла бы.

— Но... — он нахмурился, — Что насчет Поппи?

Я ожидала этого вопроса. Когда я произнесла её имя, я была обязана рассказать о ней правду. Однако я не почувствовала боли, когда услышала её имя из его уст. Я оставалась в норме. Теперь она была частью меня. Я хотела поделиться ею с Гуннером. Чего раньше я делать не хотела.

— Она умерла, — эти слова я боялась произнести долгое время. Они застряли у меня в горле и, если я попробую еще что-то сказать, то начну задыхаться.

— О, боже, — прошептал он, — Как?

А вот эту часть истории я ненавидела. Клянусь Богом, об этой части я не желала говорить вовсе. Вот почему я была убита внутри. Вот почему моя душа больше не будет прежней. Эта ночь изменила нас навсегда.

Через неделю после смерти Поппи, жизнь стала невыносимой. Я поняла, почему она это сделала. Если бы я была ею, возможно, мне тоже пришлось бы это сделать. Выжила бы она, выбрав легкий путь? Я никогда об этом не узнаю. Агония, которую ей пришлось вынести, сломала бы любого.

Однако, это не просто сломало Поппи. Это её прикончило. Она не была настолько сильной, чтобы справиться с последствиями нашей глупости.

Оторвав глаза от изношенной обложки своей книги, я заставила себя взглянуть на Гуннера. Эти слова пронзали меня каждый раз, когда я их произносила. Так было всегда. Однако это была ее история. Одного я не могла забыть или проигнорировать.

— Она покончила с собой.

Я не совсем Лоутон 

Гуннер

Твою мать. Возможно, она и была спокойна, когда произносила эти слова, но я по глазам видел, что каждое слово она будто вырывает из своей груди. Её боль была настолько заметна, что её голубые глаза потемнели, став почти черными, оттого, как её зрачки расширились настолько, что невольно можно было представить, какая темнота в них таилась, когда она говорила.

— Мне жаль, — сказал я искренне. Если бы я знал ответы, я бы никогда её не просил об этом. Я не понимал, как может быть настолько плохой жизнь, что кто-то захочет с ней покончить. Бывают отстойные моменты, но они проходят и в конце концов, все нормализуется. Ты просто должен пройти через это в какой-то момент. Но мне не хотелось высказывать свои мысли Уилле. Я не знал таких людей, которые кончали жизнь самоубийством. Я не знал, каково это.

Судя по глубине её печали, отражавшейся на её лице и в её глазах, я и не хотел знать этого. И черт подери, я уверен, что больше не буду её спрашивать об этом. Мне было интересно, был ли я первым, кому она рассказала эту историю? Потому ли она покинула Арканзас? Убежала от реальности. Если бы кто-то из моих друзей покончил с собой, наверное, я бы тоже сбежал. Но я даже не уверен, куда бы пошел. У Уиллы было прошлое, куда она могла вернуться. А я знал только Лоутон.

Тот факт, что она поделилась этим со мной, было важно для неё. Я мог слышать это в её голосе. Она доверяла мне. Как в детстве. Она знала, что я сохраню её секрет в тайне. После её возвращения я почувствовал себя менее одиноким. Брэди изменился. А Уилле я всегда доверял больше всего.

— Она не чувствовала, что у нее есть другой выбор. Я понимаю, даже если и скорблю каждый день о потери подруги.

Я понял, что это все, что она хотела сказать. Она рассказала все, что собиралась и, я задавался вопросом, почему она мне столько дала, если ей так больно об этом говорить.

Мы сидели в тишине несколько минут. Оба, погрузившиеся в свои мысли, отдавая дань уважения такому короткому отрезку жизни. Безо всяких причин.

— Вот, что стоит у меня перед глазами, — наконец-то сказала она, — А что у тебя?

Что меня преследует? И что она под этим имела ввиду? Никто никогда не спрашивал меня о моих секретах. Да я и не собирался рассказывать. По крайней мере, раньше.

— Я не знаю, о чем ты, — ответил я, даже если мои слова звучали не совсем правдиво, как мне хотелось бы.

Она недолго изучала меня, от её мрачного выражение лица мне стало не по себе.

Как будто она читала мои мысли и слова нам были не нужны.

— Ну, раз ты так хочешь, — сказала она просто.

Раздосадованный нашим запутанным разговором, я пытался сдержаться, чтобы не нагрубить ей. Она же только что рассказала мне, что её лучшая подруга покончила с собой. Оставаясь хладнокровным, я ей ответил:

— Что ты имела ввиду под «если я так хочу»?

— Мне знакома боль, и я могу распознать её в других. Твои глаза говорят за тебя. Если ты не хочешь говорить об этом, я пойму.

Что же, твою мать я не мог больше смотреть на неё, или я выдам сейчас все, что никогда не хотел ни перед кем открывать. Я сконцентрировался на виде из окна, смотрел через её правое плечо, потому что мне так было проще. Мне нужно собраться с мыслями и все обдумать. Рассказать кому-то о том, что делает меня уязвимым. Даже если это будет Уилла. Но, как ни странно, я хотел этого. Нужно это рассказать и больше не было человека на земле, кому я мог бы довериться. Ведь это должно что-то значить.

Это была всего лишь дружба? Я хотел того же, что было, между нами, в детстве? Или я чувствовал что-то большее?

У меня перехватило горло, в то время как давление в груди начало ослабевать.

— Мой отец, не мой отец. Я не совсем Лоутон.

Слова вырвались из меня, будто у них был свой разум, и они хотели сбежать.

На лице Уиллы не было шока или ужаса, когда я снова посмотрел на неё. Там не было и сожаления. Меньше всего мне хотелось сожаления.

— В этом есть смысл. Ты не бессердечный мерзавец.

Будничный тон, которым она это произнесла, заставил меня слегка улыбнуться. Я только что рассказал этой девчонке мою темную тайну, а она заставила меня просто улыбнуться.

— Как ты узнал? — спросила она, как будто уже знала ответ.

— Когда мне было двенадцать, я подслушал ссору родителей. Это случилось вскоре, как ты уехала. С тех пор, как Ретт немного подрос, у моего отца не было эрекции. У него диагностировали рак предстательной железы, и, хотя операция помогла ему, простаты у него уже не было.

Она позволила этой информации перевариться, потом ответила. Это дало мне возможность принять тот факт, что мой секрет увидел свет. Он больше не был под замком Лоутонов. Я поделился им. Я только что поставил своё будущее под удар. Да и черт с ним, зато я почувствовал облегчение.

— Ты знаешь, кто твой отец? — спросила она меня. Любопытство в её взгляде было забавным. Ей нравилась идея, что я не Лоутон. Да и мой отец ей никогда не нравился.

Я покачал головой.

— Нет. Он не знает, что я знаю. Я никому не говорил об этом до настоящего момента. Зато есть смысл в том, что они оба больше любят Ретта. Он настоящий наследник всего этого дерьма, и он не является постоянным напоминанием того, что у моей матери был роман и её разоблачили.

Уилла сморщила нос.

— Ты более симпатичный сын. Я никогда не понимала того, обаяния, которое в них вызывал Ретт. До сих пор не понимаю. Даже если он и Лоутон. Они мало что сделали, чтобы гордиться этим именем.