– Ну, хорошо. Вы можете хотя бы сказать, что с ней?

– Сергей Андреевич, мне сложно об этом говорить… Екатерина Анатольевна мертва. Прошу Вас не сопротивляться, пока что вам не стоит этого виде…

Эти слова так и остались не произнесенными, потому что Дроздов дико заорал, а потом его прорвало. Он принялся рыдать, лишь иногда срываясь на крик. В таком виде его и застали приехавшие практически одновременно Петровский и Климов. Приняв с рук на руки «пациента», они отпустили ребят, сказав, что те на сегодня могут быть свободны. Сергей больше не порывался посмотреть на тело супруги. Петровский заметил приближающуюся смену настроения и, оставив его на попечение Андрея, вместе с опергруппой отправился к месту убийства.

Увиденное повергло его в небывалый шок. Екатерина лицом вверх лежала на кухонном столе, связанная по рукам и ногам, а ее грудная клетка была вскрыта. Чего не доставало было понятно без обследования – сердце жертвы находилось у изголовья пришпоренное к пьедесталу, представлявшему собой резную шкатулку. Не заметив больше никаких деталей, генерал-майор предоставил возможность разбираться в этом специалистам, сам же поспешил к Сергею.

Дроздов поднял на него свой взгляд, исполненный страданий вперемежку с молчаливой просьбой пустить его к супруге. Петровский выдавил из себя «Держись, брат, но пока тебе действительно не надо туда ходить», и попросил Климова позвонить Леночке – ее услуги сейчас будут просто необходимы.

Где-то через час с небольшим Сергей, получивший дозу успокоительного, молча смотрел в одну точку, покорно дожидаясь, когда группа экспертов завершит все необходимые действия, и его, наконец, пустят к супруге. По долетавшим до него обрывкам фраз, он уже предполагал, что ему предстоит увидеть. К моменту, когда его допустили к телу, в душе Сергея разом умерли вера и надежда в то, что в его жизни еще может быть что-то хорошее. Вид истерзанного трупа нисколько не шокировал его, острейшую боль доставляло совершенно другое – осознание, что Катенька больше не будет озарять его существование своим сиянием, а сильнее всего остатки его израненного сердца уничтожало понимание, что у него не будет возможности увидеть своего нерожденного ребенка.

Он не стеснялся своих слез и действий. Ему больше никто не мешал. Пребывая в молчаливой скорби, Сергей подошел к телу, некогда принадлежавшем его супруге, заглянул в ее безжизненные глаза. Затем закрыл веки, наклонился и поцеловал в лоб и, повинуясь внутреннему порыву, потянулся к шкатулке. Не смотря, что сердца там уже не было, по следам на дереве он понял суть послания – это ему вырвали сердце, лишая самого дорогого.

Заглядывая внутрь шкатулки, Сергей ожидал увидеть тест, однако она оказалась пуста. Мгновенно он пришел в себя. Пылая от внезапной вспышки гнева, он обернулся и грубо поинтересовался у Петровского.

– Кто посмел?

– Сереж, ты о чем?

– О том, что лежало в шкатулке. Кто посмел взять?

– Это улика.

– Никакая это не улика. Верните!

– Послушай, тебе необходимо успокоиться.

– Я сам знаю, что мне нужно. Верните тест.

– Погоди, о каком тесте идет речь?

– О тесте на беременность, который лежал внутри.

– Ты ничего не путаешь? Там не было никакого теста.

– То есть как не было?

– Очень просто. Там находилась записка, адресованная тебе.

– Где она? Покажите.

– Андрей, пускай принесут записку.

– Степаныч, там точно больше ничего не было?

– Абсолютно.

– Сука! Твою мать! Убью, тварь!

– Так, давай-ка спокойно объясни мне, что это все значит.

– Она была беременна, понимаешь?

– Кто? Катя?

– Да. Вчера мне сообщила.

– Да как же это?

Подошедший Климов, вручил записку, после чего Сергей тяжело опустился на пол, обхватил голову руками и попросил закурить.

«Необдуманные поступки недопустимы! Это важно понимать. Считаю своим долгом преподать тебе урок, призванный научить ценить чужую жизнь. Заодно ты поймешь, что жизнь ребенка приоритетнее любой другой. Женщины – всего лишь средство, но не сама цель. Не стоит путать естественный природный инстинкт с заблуждением о существовании ничем неподкрепленной, а, значит, такой сомнительной материи, как любовь.

Этот урок также уникален тем, что одновременно он является наказанием за нарушение правил игры. Не стоит втягивать в нее посторонних. Уверен, ты по достоинству оценишь мою щедрость…»

– Надеюсь, ты понимаешь, что официальный допуск к этому делу ты не получишь?

– Понимаю, но продолжу им заниматься во что бы то не стало. Я найду этого ублюдка и собственноручно его удавлю, и не надо пытаться меня остановить.

– О последствиях предупреждать не стану. Сам знаешь.

– Знаю, Степаныч. Спасибо, что выслушал. На помощь особо и не рассчитывал.

– Правильно. Постарайся не наломать дров, Сереж. Жаль, что не захотел по закону.

– Это мой долг, а главный закон для меня теперь – моя совесть.

– Ну что же. Это твой выбор, и кто я такой, чтобы осуждать тебя за него.

– Еще раз спасибо! И прости, что подвел!

– Перестань. Думаешь, я сам доволен нашей системой? По-человечески ты прав – бешенных собак надо истреблять. Удачной тебе охоты. Даст бог, свидимся.

– А к черту! Будь, что будет. И присмотри за Андреем, он нормальный малый, правильный. Умеет справляться со своими принципами, в отличие от меня. Такие, как он, системе нужны.

– Не пропадет он, не переживай. Воспитаем лучшим образом.

– Ну, что? Еще по одной и разбежались? Как говорится, долгие проводы…

– Согласен. Достаточно слез. Пора творить справедливость.

– За это и выпьем!

За неделю до этого разговора, Петровский с трудом мог себе представить, что Сергей так быстро возьмет себя в руки. Учитывая обстоятельства, его состояние выглядело не вполне здоровым, местами он вел себя несколько вызывающе и даже агрессивно. В один из дней он разбил стекло в своем кабинете, при том, что его настойчиво провожали с места службы под предлогом необходимости отдыха. В другой раз – сломал нос патологоанатому Максиму Швыдко, когда тот вызвался самолично привести в подобающий вид тело Екатерины. Сергей добился, чтобы этим занимался кто угодно, только не «швыдкий» Максим, по старой памяти испытывая к данной персоне стойкую неприязнь.

Дроздову прощали все, и даже эту выходку. Собственно говоря, претензий за нанесенное увечье не имел сам пострадавший, заявляя, что заслужил. Подобное поведение с точки зрения психологии не казалось каким-то безумством, являясь скорее подсознательным стремлением заменить душевную боль физической, нежели тягой к разрушению окружающего мира. А получалось, как получалось.

Интересно было другое. Сам Сергей не воспринимал всерьез своих поступков, он словно бы не замечал всего этого. Для него все происходящее было скрыто пеленой тумана, которая условно разделяла его на две части, живущие каждая своей жизнью. Периодически, в самые эмоционально тяжелые моменты, ему казалось, что он находится в каком-то жутком сне и ничего из того, что он видит, не существует в реальности, а на утро все повторялось.

Переломным моментом стала процедура сожжения тела Екатерины, которая еще на похоронах дяди на полном серьезе озвучила Сергею свое желание быть кремированной после смерти. Катя видела в этом процессе не только простоту и удобство, но также экологичность и цивилизованность. Ее всегда расстраивал вид кладбищ и крестов, а их количество неприятно задевало за живое, она не понимала, как можно продолжать так нерационально использовать земельные ресурсы. Вспомнив об этом в самый последний момент, когда уже все приготовления к традиционному погребению были готовы, Сергей неожиданно для всех все отменил и твердо заявил, что никаких похорон не будет и необходимо готовиться к кремации.

Наблюдая, как языки пламени стирают материальное подтверждение существование любимой, Сергей мысленно сгорал вместе с ней. Больше не будет того тепла, что она дарила ему своими нежными объятиями, не будет звучать ее ласковый голос, не будет трепетного ощущения от аромата любимых волос, наконец, она не подарит этому миру новую жизнь, которая совершенно точно сделала бы его лучше. Удивительным образом совпало то, как таяла земная оболочка Екатерины, отступала и душевная боль Сергея, а вместе с этим, отдавая ее вечности, он вверял свою судьбу в руки истинного правосудия. Тот, кто отнял у него самое дорогое, – не имеет права жить…