Нехитрая едва. Романов к такой точно не привык. Но пахло сумасшедше вкусно. Да и готовка помогла немного отвлечься и прочистить голову. Хотя настроение всё равно оставалось на отметке, близкой к нулю.

Взяв себя в руки, Коля вышел на крыльцо и позвал Григория обедать. Тот лишь кивнул в ответ и отложил рубанок, которым что-то обтёсывал.

Несмотря на то, что дед много мастерил, любовь к дереву Коля от него не унаследовал. Только к рисованию. Потому и все эти инструменты были для него в диковинку. Но позволить себе зависнуть, рассматривая чужую работу, Романов не мог.

Гриша умылся и, вытираясь предложенным полотенцем, пришёл на кухню. Одеться он, конечно же, не потрудился.

Глухое раздражение, перемешанное с возбуждением, вернулось.

– Пахнет здорово, – похвалил Костров, накладывая себе еду прямо со сковороды. Пить они больше не стали, на такой жаре это чревато. Но закуска бы вышла шикарная.

– Спасибо, – буркнул Коля и уткнулся в свою тарелку.

И чего он, собственно, бесится? Будто Костров ему жениться обещал. Но сейчас, когда собственный организм будто бы пробудился от спячки, Колю ломало. Секса хотелось дико. Да не просто с кем-то, а именно с этим грубияном и деревенщиной.

Хотелось, что Гриша просто перегнул его через дубовый стол, сплюнул себе на член и прямо так, почти на сухую, выебал его своим конским хреном.

В том, что хрен будет обязательно конским, Коля не сомневался. Он и сам был больше метра восьмидесяти, а Костров казался выше ещё сантиметров на десять. При таком росте мальчик-с-пальчик не вырастает.

Поддавшись своим горячим фантазиям, Романов почувствовал, как жарко стало в доме. Григорий странно посматривал на него всё это время. Будто что-то понимал.

Коля очень надеялся, что тот просто мечтал о водке, оставшейся в погребе. Или баночке груздей. Потому что, если тот окажется натуралом и оскорбится желаю Николая подставить ему зад, то Коленьке Роману несдобровать.

Как бы он ни бахвалился, а выдержать даже одну затрещину от этого великана он вряд ли сможет.

Оставалось только терпеть и плавиться от собственного желания.

Не знала баба горя, купила баба порося.

Дёрнул же его чёрт настоять, чтобы ремонтом занялся именно Костров.

***

После обеда Костров уехал.

Обещал вернуться следующим утром, но сказал, что сейчас опаздывает на другой объект. Коля был чертовски рад, что этот ходячий тестостерон наконец слинял.

Он немного заволновался, как тот поедет за рулём после водки, но Григорий лишь отмахнулся. Сказал, что давно протрезвел. Впрочем, что этому медведю пара рюмок.

К слову, о медведях.

Проводив Кострова, Коля поднял валявшегося мишку и понёс его к дому. Тяжёлый, сука. Килограмм пятнадцать не меньше. С трудом дотащив скульптуру до крыльца, Романов Пристроил её на пень, оставшийся от старого ореха.

Мишка в высоту доходил почти до метра и смотрелся тут как влитой.

Даже если Костров решит потом его забрать, Коля не отдаст. Слишком уж хорошо тот вписался.

Рассматривая причудливую резьбу, Коля невольно завис. Он коснулся пальцами деревянной мишкиной «шерсти» и будто бы ощутил её тепло. На самом деле наверняка дерево просто нагрелось на солнце за день. Но это всё равно казалось чем-то волшебным.

Романов водил по медвежьей морде кончиками пальцев, будто запоминая. И чувствовал, как руки немного тяжелеют, наливаются чем-то.

Под конец те просто начали зудеть.

Коля метнулся в дом, разворошил один из чемоданов и достал с самого дна старенький скетч-бук и карандаши. Усевшись прямо на полу, он стал лихорадочно рисовать. Выстраивать хаотичный рисунок из штрихов и линий, который чудесным образом складывался в цельную картину.

Мишка с рисунка был одновременно и похож, и не похож на своего собрата, оставшегося на ореховом пне.

Но важным было не это.

Коля рисовал с таким вдохновением едва ли не впервые за последние полгода.

К вечеру творческий запал кончился.

Коля сидел на крыльце, дышал вечерней прохладой и тосковал. Московская жизнь казалась сейчас такой далёкой. И такой безликой.

Вот уехал он в другой город, а никто и не заметил. Впрочем, не заметили даже раньше. Романов уже с месяц как пропал со всех радаров, а его судьбой интересовалась только Инга. Как они вообще умудрились сдружиться с Болотовой?

Гей и лесбиянка, как банально.

Но, пожалуй, наверное, это их и сблизило когда-то. Друзей, доверить которым свою душу и переживания Коля мог без ущерба для репутации или угрозы жизни, у него никогда и не было. Привык всё держать в себе. Это лишь когда вошёл в творческую тусовку, оказалось, что тут все сплошь и рядом, как говорится.

Как же сложно было поначалу устоять перед соблазнами. Романов, всю жизнь державший себя в ежовых рукавицах, дорвался. Но Инга как раз и стала той, кто его вовремя осадила. Уберегла не только от случайных связей, но и от кое-чего похуже. Буквально первый же парень Коли, модный фотограф, попытался подсадить его на кокос.

Болотова, ставшая этому случайно свидетельницей, мало того что выхватила пьяненького Колю из лап этого урода, так ещё и отбила фотографу, Славе, весь еблет свой сумочкой с металлическими уголками.

Вспоминая подругу, Коля улыбнулся. Но потом загрустил снова. Хотя, наверное, это даже была не грусть. Так, меланхолия. Состояние, в котором ты чувствуешь себя варёной морковкой. Но не простой, а вареной в дорогом французском вине.

И то, и то херня. Но так хоть с привкусом Парижа.

Засидевшись заполночь, Романов с трудом поднялся с крыльца. Он огладил резные балясины, которых днём касались заботливые руки Кострова.

Не к ночи будь он помянут.

Григорий оказался нормальным мужиком. Пожалуй, слишком хорошим. Острым на язык, добрым, деда вон с какой любовью вспоминал, трудолюбимым. И пиздец каким горячим.

Парней у Коли было немного, и как-то по большей части они оказывались той же комплекции, что и он. А вот Костров явно выбивался из общей картины. Красивый, мощный, крупный, как породистый конь.

С такого хотелось лепить скульптуры или хотя бы рисовать. Желательно обнажённым и в полный рост. Кто знает, может со временем Коле удастся развести Гришу на подобный экспириенс.

Но что от этого толку? Если заполучить такого мужика у Коли всё равно не было шансов. И нет, с самооценкой у Романова проблем не возникало. Наверное, это общее подавленное состояние так действовало.