Она озвучила необходимые к выполнению задания, а распределять их взялся Маккинни. Его никто не подумал игнорировать.

Неприятно, немного. Ей придется долго подниматься в их глазах. Если вообще получится.

Затянувшееся собрание закончилось перед ужином. Предстоял важный выбор: поесть нормально впервые за день или пойти в библиотеку делать доклад на завтра, и оттуда сразу на патрулирование?

В животе начало посасывать, это склоняло к первому варианту. На ужине будет Дейвил. От этого тоже начались не менее неприятные ощущения внутри.

«Проклятье, Феликса. Хватит бегать. Трусость тебя не красит, голод не добавит плюсов».

В конце концов, когда-нибудь придется посмотреть ему в глаза, чтобы узнать: застукал он тебя или чертова удача отвела.

Аппетит пропал из-за паршивого настроения.

Фоукс не было в зале. Он пробежался взглядом по всем столам, пока шел за свой.

Она объявила голодовку? Или уже развлекается с Уоррингтоном, который с какого-то хрена тоже не пришел на ужин?

– Ты слишком напряжен, – протянула Мими, проводя носом по скуле к уху.

Яркий запах ее цветочных духов неспособна перебить даже запеченная курица.

– Я расслаблюсь, когда ты дашь мне спокойно поесть.

Она урвала момент и оставила легкий поцелуй на губах. Восторг от этого простого действия, словно она гребаную лампочку проглотила.

Ленивое ковыряние вилкой в салате ужином не назовешь. Двигал рукой по инерции.

«Где Уоррингтон, сука? Где Уайт? Где эти два долба…»

Маккинни вошел в зал.

«А тебя где носило? Там же, где и Джеффри с Патриком?»

Пальцы стиснули вилку, злость подкатила к горлу, казалось бы, без видимой причины. Но она была. И эта причина, не смотря по сторонам, прошла и села за стол. Спиной к Шаму.

Не успел он об этом подумать, как в дверях появились две довольные морды.

Почему пришли одновременно? Она была с ними? Отвернулась специально, чтобы распухших губ не показывать?

«Шлюха Фоукс».

До одурения довольная улыбочка Мими только подогрела внутренний рев.

– Где были?

Парни застыли, не решаясь сесть за стол. Маккинни, только усевшийся напротив, выразил вопрос безмолвно. У него на лице все написано.

– Оглохли? – он сам едва себя слышал.

Звук словно выкрутили на минимум.

«Сука, до трех считаю».

– Ша-ам, милый, чего ты на них набросился?

Голос Мими прорывался из-за пленки. Плотной, оглушающей. Перед глазами только знакомые до мелких деталей рожи, а на обратной стороне век – стройное тело, обмотанное белым полотенцем, с перьями гребаного феникса на ключице.

– Я не слышу, – рык прорвался, добавляя пугающей картине красок.

Плавленый свинец разливался, тек по грудной клетке, отключая все живое.

«Эванс, блять. Не трогай!»

Прозвучало в мыслях, вслух же не мог произнести ничего. Только чувствовал назойливую ладонь на груди.

– Мими, ты ведь не хочешь пострадать? Давай ты подвинешься, и уступишь место дядюшке Майлзу.

За голосом Маккинни как за маяком – идти, не останавливаться, сквозь пелену, застилающую глаза, из-за которой ни черта не видно. Холод и пустота – единственное, что еще чувствовалось, потому что злость вышла наружу. Впиталась, въелась под кожу, выбравшись из заточения.

– Даю. Один. Шанс.

Джеф с Патриком переглянулись.

«Убью».

Плечо сжала знакомая рука. Так умел только Майлз.

– Дружище, соберись. Если ты прикончишь этих двоих, я, конечно, помогу спрятать трупы, но нахуя тебе это?

Хороший вопрос, Маккинни.

«Я впадаю в ярость из-за какой-то суки. Из-за отброса, блять. Остановите землю, я сойду. Списал бы все на недотрах, но его никогда не было».

Оранжево-красная татуировка на шее мелькнула перед глазами красной тряпкой для быка. Не до конца понимая для чего и зачем, сорвался с места за Фоукс.

Маленькая шлюха.

Хвост мелькнул среди студентов.

Ускорившись, толкнул первую попавшуюся дверь. Кабинет свободного назначения пустовал очень кстати. Сжал тонкое предплечье отброса и дернул, заталкивая внутрь. Она пискнула что-то невразумительное, оборачиваясь с неприкрытым ужасом в глазах.

– Дейвил! – выдохнула, прижимая ладонь ко лбу. – Твою мать… Ты напугал меня.

– Подглядывать не так страшно, правда, Фоукс?

Вздрогнула, как от пощечины.

Не ошибся, значит. Не показалось.

– Понравилось?

Она сжала кулаки вздернула подбородок, будто не ее буквально поймали с поличным. Взгляд прямой, твердый, уверенный.

Да, давай, покажи свой характер.

«А я взамен покажу свой».

– Не понимаю, о чем ты.

Привалился спиной к стене. С ощущением опоры появилась иллюзия контроля над собой.

«Знала бы ты, Фоукс, что сейчас течет по моим венам, ты бы бежала отсюда без оглядки».

– А я думаю понимаешь.

Ее пальцы разжались на секунду и снова сжались в кулаки.

Взгляд метнулся на дверь.

«Не так быстро. Я только начал».

– Если это все, что ты хотел сказать, я пойду. У меня патрулирование.

– Не все.

От резкой смены тона Фоукс снова вздрогнула. Слишком явно. Слишком очевидно.

«Ты боишься. В самом деле?»

– Тогда говори.

Отступление на несколько шагов выглядело смешно. Будто он собирался на нее наброситься.

«Нет, блять. Ты здесь не за этим».

– Как тебе под Уоррингтоном? Не придавило?

Сам поразился неизвестно откуда взявшейся легкости в голосе.

Брови дернулись в изумлении. Полнейшее непонимание.

«Не ври, сука».

– Что?

– У вас у всех сегодня проблемы со слухом?

– Нет, – волосы колыхнулись от мотка головой. – У меня проблем нет. А у тебя, похоже, совсем стало плохо с головой.

Подталкиваемый злостью, он шаг за шагом наступал, а Фоукс зеркально отступала назад, пока не уперлась спиной в каменный подоконник.

Он ошибся. Янтарь не скрывал страх. Это был не он.

Неверие в происходящее – вот что там отражалось. Смятение. И даже смущение. Но не страх.

Удовлетворение коснулось невесомыми пальчиками.

В ее глазах не должно быть страха. Никогда.

– Дейвил, какого черта?

Тихий вопрос повис между ними. Даже если б мог, все равно бы не сказал.

Слишком сложный ответ, которого не существует.

Ладони уперлись в холодный камень по двум сторонам от Фоукс. Капкан захлопнулся. Птичка, долго кружившая и отчаянно бесившая, теперь с подрезанными крыльями.

Она пахнет как десерт. Как гребаная шоколадка. Баунти. От которого сводит зубы, а ты не в силах перестать есть.

«Ненавижу сладкое».

Прикрыл глаза, глубоко вдыхая, будто если набрать побольше воздуха с ее запахом и задержать дыхание – он останется с ним навсегда. Поселится в организме долбаным вирусом.

– Какого черта, Фоукс?

Повторил ее же вопрос, медленно открывая глаза.

Прежде они никогда не были настолько близко. Ее радужки. Янтарь, щедро окропленный золотом. В котором никогда нет холода.

Янтарь – теплый. И эмоции в ее глазах пылают ярче гребаного солнца. Ненавистью, злостью.

«Давай, Фоукс. Покажи мне их. Я хочу чувствовать твою злость. Дай мне ее».

Она прикрыла глаза, пряча от него все: цвет, эмоции, душу.

Это ведь ничего не значит, она просто сомкнула веки, а он словно провалился в черную дыру, где вокруг одна пустота. Где ничто это все.

Ее прерывистое дыхание беспощадно било по всем чувствительным точкам.

Нет, это неправильно. Так не должно быть. Он не должен этого чувствовать. Не должен. Не к ней! А если не к ней, то к кому?

«Она отброс, блять».

Отброс.

Уйди. Брось злые слова в лицо, развернись и уйди. Это несложно. Это нужно. Необходимо.

– Уоррингтон, – практически прорычал ей в лицо, проталкивая буквы сквозь зубы.

Густые, закрученные на концах ресницы затрепетали.