Розовые волосы Фанни, собранные в два девчачьих хвостика, смотрелись нелепо в готическом зале архитектуры тринадцатого века. Разве что с витражами на окнах немного сочетаются.

Ник выбрил правую височную сторону и покрасил в зеленый цвет. Он почти вымылся, но еще заметен. Изменения у Эмбер если и произошли, то остались незамеченными. Чего-то необычного не наблюдалось. Каштановые волосы, отсутствие пирсинга, даже уши не проколоты. Все тот же вздернутый нос и пухлые губы.

Тим выделился. Действительно сумел ввергнуть в шок. Ни одной татуировки, вытащил пирсинг из ушей и носа. Он говорил, что хочет свести все, наделанное по глупости. Правда, никто не верил, что он все-таки решится.

– Отстойно, – Фанни оседлала скамейку. – Почти все лето прожили у тетушки Мириам. Она такая зану-уда-а… Думала, не доживу до отъезда. Сдохну на заднем дворе.

Понимающие улыбки друзей радовали Фанни. Каждые каникулы как чертово испытание. В Дартмуре, не сладко, но по сравнению с домашними… тут хотя бы есть друзья.

– Я проехался с братом по Италии. Нормально, – пожал плечами Тим, завершая скупой рассказ.

Все посмотрели на Эмбер.

– Скучно, – она накрутила кудрявый локон на палец.

Никто не распознал лжи, не заметил бегающего взгляда. Внимание перешло к Нику.

– Ни хрена интересного, – он хлопнул себя по коленке. – Я все лето просидел под домашним арестом.

– Опять взорвал машину? – хохотнул Билл, припоминая старую историю. Небольшая шалость, закончившаяся пожаром.

– Не… Спустил отчима с лестницы, когда тот пытался вынести мамино золото.

О непростых отношениях в семье Ника знали все. Он искренне любит и ценит мать, а она, почему-то, верит словам мужика, а не сына.

Чтобы скрыть неловкость, Билл взял слово:

– А я познакомился с тремя крутейшими девчонками, и мы замутили тройничок!

Одобрительные возгласы полетели от парней, пока подруги посмеивались с легким шоком. За последние годы они слышали много разных и историй и удивляться, кажется, уже нечему.

– А ты, Феникс? – Фанни крутила хвостик, игнорируя Билла, который лез к ней с вопросом, хочет ли она в следующий раз присоединиться к нему и стать четвертой. – Отстань, Билли. Твой огурчик мне неинтересен. Так что у тебя?

Феликса не спешила отвечать, зная, что так это все не закончится.

– Огурчик? – возмутился Билл. – Огурец, как минимум! Не, вы слышали? Она сказала: «Огурчик»!

– Дурак, – смеялась Фанни вместе с подругами, а Феликса, хоть и улыбалась, пребывала будто бы не здесь.

– У меня тоже ничего интересного. Все как обычно.

Больше Дейвила она не любит ложь. Не разделяя на белое и черное, к ней приравнивается умалчивание. От этого выкручивает кости, внутренности выворачивает наизнанку, не позволяя дышать ровно. Язык присыхает к небу, горло жжет и саднит, будто она сутки пела арию, хотя совершенно не умеет петь.

Никто не заострил внимания на таких мелочах, доверяя друг другу, ведь если бы было что-то по-настоящему важное и значимое, они бы обязательно поделились. По крайней мере, они в это верили. К тому же, у нее действительно не произошло никаких значимых событий. Разве что очередная неудавшаяся попытка навестить сестру в Швейцарии, но и тут нечего рассказывать.

Низкий голос профессора Брауни перекрыл гогот парней.

– Мисс Фоукс, профессор Горденгер просит вас зайти. Немедленно.

Переглядывания стали обычным делом. На протяжении учебного года большая часть времени проводилась именно за этим занятием. Неловкие фразы, долгие разговоры, личные и общие проблемы – все сопровождалось неизменным обменом взглядами.

Феликса поднялась, не совсем понимая, чего от нее хочет профессор. Год только начался. Наверное, за опозданием последует выговор.

Профессор Брауни ушел. В конце коридора мелькнула широкая спина, затянутая в твидовый пиджак, и исчезла. Друзья пожелали удачи подруге, и она покатила за собой чемодан по полупустому коридору.

Дребезжание колесиков снова стучало отбойным молотком по натянутым нервам.

Надо быть спокойнее. В первый день пребывания в школе точно не стоит бояться вызова Горденгер.

Два лестничных пролета остались за спиной. Несколько поворотов и Феликса остановилась у кабинета декана. Занеся кулак для стука, не успела коснуться двери, как та открылась.

Здесь ничего не изменилось за лето. Все те же портреты на стенах, в воздухе витает легкий аромат сандала, из узких окон пробивается свет. Длинная полоса расчертила стол пополам, пока Горденгер не вернулась на стул, перекрыв ее собой.

– Вызывали, профессор?

За лето у нее прибавилось морщин, круги под глазами стали на тон темнее. Все больше волос могли похвастаться серебром, разбавляя темный пучок. Заколка в виде паука красовалась на нем, полностью охваченном длинными лапками.

– Мисс Фоукс, вы не передумали поступать в Университет магии? – скупой на эмоции голос ввинтился в барабанные перепонки.

– Нет, – жадно выдохнула Феликса. – Конечно, нет! Не передумала.

В Дартмуре ее до сих пор держало желание продолжить обучение, развиваться дальше и доказать самой себе, что все мучения того стоили. Что годы угнетения, унижений, ощущения себя отбросом пережиты не просто так.

– Я ожидала такого ответа. Вам известно, что старосты при поступлении пользуются некоторыми привилегиями, увеличивая свои шансы?

Кровь зашумела в ушах. Ей было известно. Как и то, что отбросов никогда не назначали старостами. Эта роль всегда отводится высшим.

Социальное неравенство в чистом виде.

– Зачем вы мне это говорите? – бесцветно поинтересовалась Феликса. – Меня ведь не назначат старостой.

На пятом курсе она мечтала об этом. Мечтала получить кристалл старосты. Не ради власти – хотя она тоже прельщала – а ради того самого шанса на поступление в Университет. Тогда же ее мечты разбились об острые скалы реальности: отбросам не место среди элиты, ведь именно они были старшими школы на протяжении всего времени ее существования.

– Категоричность не поможет вам на пути к успеху, – Горденгер недовольно поджала губы. – Я долго и обстоятельно говорила с директором, рассказала о ваших успехах и стремлениях. Он согласился дать вам шанс проявить себя на посту старосты.

Слова прозвучали оглушающим взрывом всех возможных эмоций. Ликование заполнило пятки, пробираясь выше, выше и выше, заполняя собой все тело. Бесконечная радость, которую, казалось, никогда не испытывала!

Беспрецедентно! Невероятно. Немыслимо!

Хотелось кинуться на шею профессору, обнять до хруста, чтобы показать, насколько сильно она рада. Но даже этого не хватило бы для полного выражения эмоций.

Она староста! Господи… даже в мыслях звучит фантастически, а когда произнесет вслух, вообще голову от счастья потеряет.

– Спасибо, профессор! – ей стоило титанических усилий сдержаться от пронзительного крика.

Что бы ни происходило, надо держать лицо. Хотя бы пытаться.

– Спасибо! Я не подведу, обещаю!

– Я верю вам, мисс Фоукс, – сдержанно улыбнулась Горденгер.

Хотелось скорее бежать к друзьям, чтобы поделиться шикарной новостью. Заселиться в башню старост, о которой ходила масса слухов. Сами старосты почему-то не слишком распространялись о внутреннем устройстве башни, так что время от время появлялись новые вариации. Например, говорили, что в башне собственный сад с водопадом.

Звучит бредово.

– Я могу заселяться?

Энтузиазм не скрыть. Он выплескивался наружу водой из переполненного кувшина.

Профессор бросила недовольный взгляд на часы и поджала губы.

– Староста от мальчиков опаздывает.

Запал радости начал постепенно растворяться. Огромный шар, наполненный эйфорией, проткнули, выпуская приятные эмоции и опустошая.

Староста мальчиков. Едва ли должность получил кто-то из отбросов.

Башню придется делить с каким-то выскочкой из высших. Это осознание давило Пизанской башней, которая все-таки упала. На голову.

Ей придется провести целый год в борьбе.