– Я так не умею, – тяжело вздохнула я.
– Никто не умеет с рождения, – возразила Матильда. – Этому учатся, точно также как и всему остальному. Вы же не умели с рождения борщ варить и глаза красить, правда? Вас научили. И это считается нормальным, чтобы мамы учили девочек готовить. Только почему-то никто не учит их, как грамотно обращаться с мужчиной.
– И где ж такой важной науке обучиться? – улыбнулась я.
– У Кукачевых.
– Где? – шоколадная конфета с кусочками миндаля встала посреди горла.
Делать замечание пожилому человеку насчет исковерканной фамилии всемирно известного дрессировщика котов было неудобно. Поэтому я подавила смех и желание правильно и вслух произнести его фамилию.
– У Кукачевых, – повторила Матильда. – Если ты готова пойти до конца, то я тебе помогу. И не только я.
– Интригуете, Матильда Видленовна.
– Конечно, милая, – улыбнулась она. – Сейчас слишком поздно для долгих объяснений, к тому же, вечер пятницы. И никого не застать. А завтра с утра мои друзья будут здесь в десять утра. У нас очередной сбор. Приходи, Танюша. Мы поможем.
– Матильда Видленовна, – я приложила руки к груди, – как же можно помочь в такой ситуации?
– Ой, девочка моя, – она замахала руками. – Еще и не таким помогали, поверьте на слово. Ваш случай еще не самый запущенный и редкий. А теперь спать! Время пасть в объятья бога сна Морфея, если с другими объятьями не сложилось, – она решительно встала и пошла к входной двери.
Я поспешила за ней.
– Завтра ровно в десять утра, Танюша. Не опаздывайте! В вашей жизни начнутся большие перемены, – пропела Матильда, закрывая за мной дверь.
– Уже начались, – прошептала я, отпирая дверь своей квартиры.
Меня встретила растерзанная кухня. На полу валялись кусочки засохшего ванильного крема. А в комнате сиротливо белели на полу обрывки свадебного платья. Я вздохнула и пошла за тряпкой и веником. Ненавижу бардак! Не усну, зная, что в доме грязно.
Я провозилась с уборкой до полуночи. И как только собралась спать, в этот момент раздался пронзительный звонок скайпа на компьютере. "Мама" – высветилось на мониторе, и у меня все упало. Мне так не хотелось ей рассказывать про отмену свадьбы, да еще и ночью. Но с другой стороны, лучше так, чем обман. Она ведь ждет, готовится. Мне захотелось саму себя убить, как тех гонцов, которых в древности казнили за то, что они приносили дурные вести.
3 глава. Кукачевы первого уровня
Я ответила на звонок и на мониторе появилась мама. Она сидела за кухонным столом. Перед ней громоздилась гора свежих огурцов в огромной миске, и пучки зелени. По краю стола выстроилась батарея чистых стерилизованных банок.
– Привет, доча, – мама послала мне воздушный поцелуй и бросила в банку огурец.
– Мамочка, добрый вечер! – я постаралась улыбнуться как можно шире и беззаботнее. – А ты чего не спишь?
Ага! Не тут-то было! Маму не проведешь.
– Да с огурцами целый день возилась. Завтра ж помидорки закрывать буду, так сегодня хотела огурчики все добить. Вот и до ночи не успела. А что это у тебя такие глазки заплаканные? – подозрительно прищурилась мама. – И почему ты не со Стасиком? Я все думала: звонить или нет? Вы же в пятницу по танцулькам обычно скачете в этих ваших клубах. А потом думаю: а и позвоню. А вдруг застану? А Стасик у тебя? Позови мне его. Поприветствую дорогого будущего зятька.
– Мама, тут такое дело…
– Да подожди ты с делами. Зятька мне позови!
– Не могу, мам.
Я набрала воздух в легкие и выпалила:
– Свадьбы не будет. И зятя у тебя больше нет. Я его выгнала.
– Ты его что? – огурец выпал из маминых рук. – Ой, боже мой! – она отпила воды из миски, в которой были замочены огурцы, схватила кухонное полотенце и принялась нервно обмахиваться.
– Выгнала, – я расплакалась и закрыла руками лицо. – Он мне изменил, ма. Я его сегодня застала с какой-то блондинистой выдрой.
– Да ты с ума сошла! – закричала мама. – Свадьбу отменять из-за такой ерунды! Молодой, красивый, богатый москвич с собственным бизнесом.
– Ты меня не слышишь, мама!
– Нет, это ты меня не слышишь! – она схватила огурец, разломила напополам и с досадой бросила на стол. – Ты что думаешь: такие женихи на дороге валяются? Думаешь, ты такая одна? Застала она его. Ну застала. Молодой мужик, гормон играет. Девки блядовитые вокруг так и крутятся. А ты клювом щелкаешь, рохля!
– А что мне делать по-твоему? На веревке его держать?
– Да хоть в кандалы закуй! И его самого, и его "закуй", – закричала мама. – Не поможет, если мужик – кобелина. А они все кобели. Так что нам замуж не выходить? Ты мне и думать забудь! – мать гневно взмахнула пучком укропа. – Подумаешь, с сиськами! – она понюхала укроп и пробормотала: – что-то укроп в этом году вялый какой-то. Духа вообще нет.
Я задохнулась от возмущения. Хорошо ей говорить после стольких лет семейной жизни с моим отцом.
– Я бы на тебя посмотрела, как бы ты реагировала, если бы папа такое тебе устроил.
– А он и устроил! – мама понизила голос и обернулась.
Потом встала, выглянула в коридор и плотно закрыла дверь в кухню.
– Не хотела я тебе говорить, доча. Да видно: время пришло. Взрослая ты уже. И сама в такое же дерьмо угодила, – она вдруг бросила укроп на стол и заплакала, закрыв глаза веселеньким кухонным полотенцем в крупных зеленых яблочках.
Несколько минут она молча ревела, а потом решительно вытерла слезы и сказала:
– Вот послушай меня, доча. Расскажу я тебе. Раньше-то ты маленькая была, не поняла бы. А теперь-то че? С сиськами, говоришь? Твой отец тоже в свое время нашел и с сиськами и с жопой. У меня отродясь такой жопы не было. Ты костистой и худенькой фигуркой в меня-то пошла. А папа твой – он же завсегда фигуристах любил, туго налитых. Он тогда водилой на скорой помощи работал. Ой, жизнь страшная была! На дворе лихие 90-е, зарплата копеечная, еще и не платили месяцами. Я тогда на двух работах вкалывала. Тетя Зина, тетка твоя, меня в свою столовку пристроила. А там еда дармовая, тем и кормились. Еще и почту мыла по ночам. Ну, сама понимаешь, на любовь к мужу у меня времени не оставалось. Домой приду – руки с ногами скрючивает. Поясница отламывается. Вроде и молодая была, вот как ты сейчас, а затюканная да замотанная. Да еще и ты кроха, а твой брат еще меньше. Какой уж там секс? А папаша твой всегда по этому делу большой любитель был. Мужики ж они как: что война, что тюрьма, что бардак в стране, а все равно свой стручок пристроить должны. Ну вот и спутался с медсестрой из той больницы, куда скорая людей болезных привозила. Что тебе сказать, доча? Как я плакала! Как ты сейчас.
– А как ты узнала? – всхлипнула я. – Застала их? Как я?
– Да нет. Папаша твой тот еще партизан. Так шифровался, что мне с моей замудоханной жизнью и не догадаться бы, да добрые люди рассказали. Ночь я переплакала и пришла на нее посмотреть, в больницу нашу, единственную в городе. И как раз мой-то к ней тоже пришел. Я за углом стою, едва дыша. И ногтями себе ладони царапаю, чтобы не взвыть. А она в халатике белом по коридору рассекает. А халатик тот прям как влитой на ней сидит. Сиськи под ним пятого размера. И жопа белой тканью туго обтянутая. Как сосиска в целлофане. А мой-то прям как кот на сметану на нее косится. А она с Украины была. Такая гарна дивчина. И вот она ему говорит:
– Ой, шойта схудла я! – и халатик так туда-сюда телепает.
Вроде как похудела она и халатик на нее большой.
–Ты бы мне тортика принес, шоколадного, а то давно не баловал свою кошечку, –и когтями ему по груди шкрябает. Кошечку изображает, корова толстожопая!
А папаша твой вокруг нее вертится, слюна аж на пол капает. И вот улыбается он ей умильно так, что аж рожа трескается, и говорит:
– Так есть же щэ вэлыка срака. Есть же еще большая жопа, значит, по-украински.
А она руками за сиськи свои хватается и говорит ему:
