– Та хде там срака? Там уже и той сраки нэма. Оголодувала я без тортиков!

У меня аж скулы свело. Тортика ей! Тогда шоколадных конфет-то и не было. Мы сплошную сою ели. И то я за счастье почитала, если мне удавалось выкроить вам с братом на самые дешевые сладости, типа соевых батончиков. А шоколадный торт стоил, как половина моей зарплаты. А он, значит, от детей отрывает, и вместо конфет вам ей тортики носит. Знаешь, как мне сердце болело? И ничего. И пережила. И до сих пор солю ему огурцы с брусничным листом, чтобы было чем стопарь по вечерам закусывать, будь он неладен! – мать со злостью смахнула зелень со стола. – А если бы тогда психанула и развелась, как бы вас поднимала? Кому я нужна была с двумя довесками?

– Мамочка, дорогая моя, а может, ты бы с другим познакомилась?

– Ой, дура ты у меня еще, – отмахнулась мать. – Это когда ты при мужике, тогда ты и королева. Тогда и остальные мужики под тебя клинья подбивают. У них же порода собачья. Видела, как один пес на столб ногу задерет, и еще пять за ним? Вот есть же другие столбы. Так нет, они все пятеро должны именно на этот один помочиться. А почему? Потому что каждый думает: "если другой там написал, значит, столбик особенный, хороший, место проверенное. Надо и мне туда пристроиться". Так и с бабами. Пока у женщины мужик есть, другие этому мужику завидуют. Мол, если он с ней, значит, стоящая она. И всем нужна. А как одна останешься, так они сразу и задумаются: "А чего это он ее бросил? Значит, порченая". И разбегутся все. Вот только что полно было, а ты оглянешься – ни одного. И тут уже что соли огурцы, что не соли – не поможет ничего. Хоть с брусникой, хоть без нее. Даже если ты внешне Царевна-Лебедь семи пядей во лбу. Даже если одновременно жаришь котлеты и левой ногой элегантно печатаешь докторскую диссертацию по средневековой философии, но при этом у тебя нет мужа и никогда не было, то в глазах других мужиков у тебя на лбу вот такое клеймо, – мама раскинула руки, – и знак: "Стоп! Не приближаться! С ней явно что-то не так!" Так что ты, доча, поплачь, махни граммульку для храбрости, и поезжай к своему Стасику мириться.

– Но мама! – взмолилась я.

– Не мамкай мне! Чтобы все вернула и вышла замуж, как планировали. Месяц у тебя до свадьбы есть, вот и готовься, – она снова понюхала укроп и пробормотала:

– Да что ж такое-то? Не будет аромата в этот раз. Нет, не будет. Поганый какой-то укроп. Как моя жизнь поганый.

И вдруг вспомнила, что я еще на линии, и добавила дрогнувшим голосом:

– Пусть хоть у тебя нормальная жизнь будет. Максимум, дите родишь и разведешься через пару лет. Главное: родить. Разведенка и незамуженка – это две большие разницы. Тебе двадцать пять уже. Вон Ленка Орлова из твоего класса второго носит. Юлька Тимофеева недавно родила. Так и то ее мать год назад все мозг мне парила:

–Что-то поздно моя Юлька в девках засиделась. Двадцать четыре ей       уже. А вы же с ней одногодки! Так меня вообще съедят. Упустила сына олигарха с квартирой. С ума сошла?

– Мама, я…

– Все, отбой! – мама зевнула так, что аж в челюстях хрустнуло. – Спать. А завтра склеивать разбитое счастье, – с этими словами она отключила скайп.

А я так и осталась сидеть возле потухшего монитора. Еще до разговора с мамой я понимала, чем это все закончится. Но почему она никогда меня не понимает и всегда давит? Почему я должна вечно состязаться с одноклассницами, знакомыми, соседями? Думать, о том, что они скажут, отвечать на их дурацкие вопросы:

– Когда же замуж-то?

–А дите когда?

– Ой, гляди, опоздаешь.

–Часики-то тикают!

Неужели все, действительно, так и живут? Под вечным колпаком соседок теть Зин и баб Маш? Нет, я так не хочу! И ошибки будут мои, и жизнь моя.

Ночь прошла беспокойно. Я спала, как дельфин, вполглаза. То есть дремала, фактически. Под утро мне приснились коты на цирковой арене, которые прыгали через горящие кольца. Утром я долго зомбировала по кухне, варила кофе и пыталась разлепить глаза. Ровно в десять часов достала из холодильника коробочку конфет "Рафаэлло", подаренную Стасом, и пошла к Матильде.

За дверью было шумно. Я позвонила, подождала немного, и уже собралась вернуться домой. Неловко как-то было пользоваться добротой Матильды. Она меня вчера успокоила, и, наверняка, пригласила чисто автоматически, из вежливости. А я приперлась. Нет, домой. Точно! Но едва я успела повернуться и сделать один шаг, как вдруг дверь распахнулась и на пороге появилась Матильда.

– Доброе утро, Танюша! Вы стучали? Звонили? Я ничего не слышала, но обратила внимание, что откормленный мерзавец, – она кивнула вниз на кота, который терся о ее ноги, – вас учуял.

Кот поднял голову, презрительно посмотрел на меня и важно потопал к лестнице.

– Видели, да? – победоносно воскликнула Матильда, горящим от возмущения взглядом проводила кота и негодующе сложила руки на груди. – Это то, о чем я вчера говорила вам, милая девочка. Мерзавец нажрался и отоспался, и теперь опять пошел по бабам. Вот она, вся их мужская натура налицо! – крупный перстень с явно натуральным рубином сверкнул на указательном пальце Матильды, которым она торжествующе помахала в воздухе перед моим носом. – Поэтому нельзя в них врастать. Нельзя с ними сливаться, словно они кислород. Да вы проходите! Что же вы в дверях-то?

Я зашла в прихожую. А Матильда уже неслась в комнату, как молодая гончая, продолжая на бегу разглагольствовать скороговоркой:

– Вот боюсь я этого врастания всегда. Мужики же по натуре охотники, им неинтересно то, что уже точно есть в руках. Поэтому нужно всегда себя вести так, как будто под дверью три принца стоят и только ждут, как бы улучить момент и украсть вас, чаровницу и волшебницу. Это не важно, что их в помине нет. Главное, чтобы у мужика четко было это ощущение: ты не один, за тобой очередь из страждущих.

Я хмыкнула, едва поспевая за Матильдой. Вот ходовая старушенция! Это ж надо так гонять в ее возрасте! Лет шестьдесят пять ей точно есть, если не больше. То ли она выспалась, то ли с утра приняла какое-то чудесное лекарство. То ли всю ночь летала на метле. Меня уже ничего не удивит!

– И это ощущение нужно у них, мужиков, искусственно воспитывать, Для таких целей я и создала свой клуб.

– Какой клуб? – не поняла я.

Вместо ответа Матильда улыбнулась и зашла в гостиную.

Я последовала за ней и растерялась. На широких удобных диванах из светлой кожи молочного оттенка сидели девушка лет тридцати и высокий парень примерно того же возраста. Максимум, чуть за тридцать, плюс-минус пару лет. Причем лицо парня мне показалось смутно знакомым. Очень всегда стесняюсь незнакомых людей, да еще в чужом доме. Не знаю, куда деть руки, где сесть, о чем говорить. Стас всегда потешался над моей застенчивостью, считая ее проявлением провинциальных комплексов. А я и не спорила. Я не из Парижу. Меня не учили искусству непринужденно вести светские беседы.

– Познакомьтесь, Танюша, это Диана, – Матильда указала на девушку. – А это Егор, – она погладила парня по плечу. – Вы с ним шапочно знакомы. Раскланивались у лифта.

Точно! Я же видела его, когда он выходил из квартиры Матильды.

– Да, Матильда Видленовна, мы видели друг друга несколько раз, – ответила я.

– Просто Матильда, – отмахнулась она. – Зови меня по имени. Ты теперь член нашего клуба, а у нас все по-простому, по-народному. И я позволю себе перейти на "ты". Надеюсь, ты не воспримешь это как ужасающий моветон? Вижу: в глазах твоих застыл немой вопрос. О каком клубе я говорю? Поясню: мы все, здесь собравшиеся – члены тайного общества воспитателей неверных мужчин и котов. Я – председатель клуба. Егор – наш сценарист, он разрабатывает совершенно искромётные сценарии для воспитательных акций. А Диана – специалист по гламуру, стилю и дизайну. Жрица прекрасного, так сказать.

– Спасибо, что только жрица, а не ночная бабочка, – хмыкнула Диана и встала с дивана: – Пойду кофе сварю. Тебе с сахаром? – обратилась она ко мне.