– Мы из совета. По распоряжению Ворошилова. У нас чрезвычайные права. Разъясните, почему в городе перебои с хлебом?

Он жестко буравил черными глазами председателя. Тот снисходительным жестом руки пригласил их сесть:

– А что, совет не знает, почему в городе плохо с продуктами? – задал Осадчий встречный вопрос.

Но Нахимский молчал, уставившись на него тяжелым взглядом. Выдержав паузу, Осадчий начал говорить, поняв, что первым отвечать придется ему.

– Уважаемые товарищи, – издевательски обратился он к ним, – видите ли…

Но дальше он продолжать не смог. Нахимский его резко перебил:

– Если ты будешь объяснять так, я тебя здесь и прикончу, – сделав паузу, продолжил зловещим тихим голосом: – Если ты сейчас не объяснишь по-людски, чем ты здесь занимаешься, почему допустил голод, я тебя как контру отправлю в тюрьму… или порешу здесь… на месте. У меня чрезвычайные права. Понял?..

Сергей стал вынимать револьвер из кобуры. Это получилось как-то непроизвольно, как реакция на слова Нахимского. Кровь мутной жидкостью хлынула ему в голову. Он находился до сих пор под впечатлением разговора с Нахимским и произнес:

– Давай, рассказывай быстрей, как ты довел людей до такого состояния?

Все получилось настолько неожиданно, что даже Нахимский удивленно взглянул на Сергея и поощрительно улыбнулся ему. Осадчий сразу же испугался, впалые виски его повлажнели, трясущимися руками он одел очки и, взяв со стола бумаги, немного заикаясь, начал говорить. Спесь слетела с него мгновенно.

– Вот, товарищи, видите – поступление продуктов в город. Я ничего не хотел скрывать, и вы меня неправильно поняли. В октябре получено муки только пять с половиной тысяч пудов, а городу нужно восемь тысяч. Вы еще раз меня извините, я только хотел вам все объяснить… в ноябре, пока получили две тысячи пудов. Вот, смотрите, мы ничего не скрываем! – он угодливо поднес книгу с записями под глаза Нахимскому, враждебно взглянув на Сергея.

Они стали смотреть на листы, разграфленные на мелкие клеточки, с цифрами. Сергей ничего не мог понять в записях. Нахимский вроде смотрел понимающе, листая страницы.

– Так, это книга прихода продуктов, а где расхода?

Осадчий подал ему еще насколько более толстых книг. Нахимский не стал их смотреть, понимая, что для изучения их потребуется много времени. Осадчий, не раскрывая, положил их снова на свое место.

– Вот, товарищи, я вам честно показал и рассказал, как снабжается город. Не обессудьте, если что-то не так.

После показа книг председатель почувствовал себя уверенней и спокойней. Он понимал, что разобраться с бухгалтерскими данными этим товарищам из совета не под силу.

– Нет, ты еще не все сказал, – проговорил Нахимский, и от этих слов Осадчий снова сник. Было заметно, как ему неприятно, когда к нему обращались на «ты». – На какую мельницу отправляете зерно на помол?

У Осадчего забегали глаза в предчувствии неприятностей:

– К Раскину… – он выжидательно посмотрел на Нахимского. Но тот вел себя уверенно, будто бы всю жизнь занимался продовольственным делом и знал все его тонкости.

– Потом куда Раскин отправляет хлеб?

Осадчий стал перебегать глазами с Нахимского на Сергея, думая, что ответить, потом решился.

– У меня есть приказ Центральной рады из Киева, – он достал бумажку из папки. – Вот. Согласно распоряжения от седьмого ноября сего года, подписанного генеральным секретарем продовольственного дела Ковалевским, мы не подчиняемся Петрограду, а выполняем указы из Киева.

Сергей не выдержал:

– Так вы исполняете приказы контры в нашем городе, где давно установлена советская власть, и который не признает никакой рады?.. Ну и дает! – он обратился он к Нахимскому. – У нас власть советская, а он выполняет контрреволюционные указы.

Нахимский одобрительно кивнул Сергею, довольный своим учеником, но Осадчий, опережая их, стал говорить:

– Товарищи, вы поймите – не знаешь, какие приказы выполнять. Вот бы полюбовно договорились с Киевом…

Но, увидев направленный на него враждебный взгляд Нахимского, исправился:

– Я согласен – в Луганске власть советская, в Киеве украинская, на Дону калединская, и все командуют.

– Говоришь, полюбовно договориться… этого не будет! Мы раду, как продажную бабу, наденем на штык! Вот и вся любовь. А скоро будет везде наша власть. Понял?!

– Понял.

– А теперь скажи, куда отправлял муку Раскин?

– В распоряжение Румынского и Юго-Западного фронтов.

– Прямо туда?

– Нет, к посреднику, в заготовительную контору Гербеля, снабжающего фронты.

– Ясно, – подытожил Нахимский. – Гербель одного с вами цвета, и хлеб до солдат не доходил. Это ты знаешь?

– Не могу знать. Я исполнял приказ. А потом куда хлеб пошел – никто передо мной не отчитывался.

Сергей вмешался в разговор:

– Я зато знаю! Им интенданты торгуют в тылу с буржуями, сплавляют в частные пекарни и магазины. Ворочают деньжищами, а солдатам остаются крохи.

Осадчий кивнул:

– Может быть, и так, но это уже не мое дело. Я выполняю наряды по снабжению фронтов.

– А вот в магазине Редькина и Прагина всегда есть булки, калачи, пирожное… – продолжал Нахимский. – Вы им муку тоже продаете?

– Да, они покупают у нас из общих запасов. Но немного, – осторожно ответил Осадчий. – Им же надо торговать, не закрывать же магазины!

– Им надо торговать, а рабочий этой булки не может купить. Цены кусаются. Вот видишь, Сережа, не дает продуправа умереть буржую, по-всякому поддерживает его. Если бы им не давали муки, то и жителям хватило бы.

Осадчий стал возражать:

– Это не совсем так. Вот за этот год созданы в Луганске продовольственные комитеты патронного, гартмановского заводов и другие. Они стали сами себя снабжать хлебом, и они выхватывают из-под носа у нас зерно. Вы не верите? У нас мануфактуры для обмена мало, а у них есть железо, – делают крестьянский инвентарь и меняют. У них крестьянин берет товары, а у нас их нет. На деньги деревня плюет, не ценит их. Раньше в имениях можно было купить, а сейчас их пограбили крестьяне, а сами продавать не хотят. Поэтому совету надо продкомитеты все объединить и наладить общее дело, чтобы каждый не тянул на себя одеяло, точнее – хлеб.

– Вот так и сделаем, – ответил Нахимский. – А сейчас марш отсюда, контра недобитая и чтобы твоего духу здесь не было!

У Осадчего удивленно поднялись вверх брови, видимо, он не ожидал такой концовки разговора. Нахимский немного смягчился:

– Ладно, не сейчас. Сдашь все дела нашему товарищу, который ждет в приемной. Он проверит записи и решим попозже, что с тобой делать.

– Как же это! Я подчиняюсь Киеву! Я пошлю туда телеграмму!

– Посылай куда хочешь, но с сегодняшнего дня – за свой счет.

– Понимаешь, – удовлетворенно говорил Нахимский как человек, выполнивший задание, – скоро мы всех твоих дружков прижмем. Вот пройдем по складам, магазинам – все возьмем на учет. Кстати, у тебя нет родственников, которые торгуют хлебом?..

Осадчий утвердительно кивнул.

– Кто? Браиловский?

– Нет.

– Крапивников?

– Нет.

– Хаимов?

– Да… он мой тесть.

– Передай тестю, – благодушно сказал Нахимский, – что мы к нему явимся в первую очередь и тряхнем его амбары хорошенько. Видишь, Сережа, я как чувствовал, что у него кто-то из родни торгует хлебом. Эти люди всегда своего поставят на нужную им должность. Как товарищ примет все дела, явишься ко мне в совет, я с тобой еще поговорю о том, куда хлеб разбазарил. Мы пошли, а тебя жду.

Осадчий проводил их до двери, – видимо, зауважал силу, повторяя на ходу:

– Буду рад сдать это проклятое место. Буду рад.

Они вышли на улицу.

– Понял, Сережа, как надо делать революцию? Больше силы и твердости. Буржуи только ее уважают.

– Революции без силы не бывает, – весело, подражая Нахимскому, ответил Сергей. – На то и революция.

– Я пойду в совет, доложу Ворошилову, как мы решили эту проблему. А может, ты возьмешься за продовольственное дело? Все равно кого-то назначать… никто толком работать не умеет. Научишься!