Он точно знал, что она ярко-рыжая, с голубыми глазами – такими были ее родители, бабушки и дедушки, тети и дяди – все Огненные Фениксы. И она станет его сегодня же.

Оракул сказал, что чувствует грядущие перемены. Какие – не сказал. Этот чертов дед в последнее время стал еще тупее, чем был. Зачем Огненные держали его при себе – неизвестно, но Летидор был уверен, что этот сгорбленный длиннобородый старец еще предскажет ему главное событие в судьбе. Сегодня же он, император, станет единовластным правителем Аквистрона, обретет небывалое могущество, для чего всего-то нужно было жениться на последней из рода уничтоженных Фениксов.

Да, засмеялся он мысленно, это было непросто. Годами он ждал момента, когда сможет ударить. Он – последний, кого бы заподозрили в предательстве, подобрыш, выкормленный императрицей собственной грудью. С каким наслаждением он воткнул в эту грудь коготь дракона – единственное, чем можно убить Феникса, и смотрел, как кровавое пятно расплывается на небесно-голубом шелке ее платья. Он знал, что эта женщина – последняя в роду, с наслаждением сообщил ей об этом и увидел, что она улыбается! Улыбается, гадина!

Император тряхнул длинными белыми волосами. Нет, он не омрачит этот день неприятными воспоминаниями! Мерзавка улыбалась, потому что знала, что ее дочь жива – старая служанка спрятала малышку в свое одеяние и унесла, едва завидев отряд летящих белых птиц. Он уже после узнал об этом, спустя много лет, когда артефакт всемогущества, найденный в подвале разрушенного замка Огненных, распознал оракул. Засмеявшись своим скрипучим смехом, старик взял камень в руки, провел над ним сухонькой ладонью с сетью морщин и голубых вен, отчего тот замерцал красноватым светом.

– Тебе не покорится он, – заявил, глядя прямо в глаза своему верховному правителю этот наглый старик. – Пока жива наследница Огненных Фениксов, он будет служить ей, а после ее смерти, если та случится, обратится в пыль.

– Я сделаю ее своей! – сжав кулаки, заявил Летидор и заиграл желваками, когда оракул засмеялся.

– Только тот, кого она полюбит, сможет завладеть артефактом. И никак иначе.

– Она полюбит меня! А если не сделает этого добровольно, я прикажу вырвать ей сердце и проткнуть его на ее глазах когтем дракона!

Это случилось всего несколько месяцев назад. С того самого времени Летидор искал наследницу. Он звал ее во снах, и слышал, как она откликается удивленно. Он пустил по всему свету ищеек, но пока безуспешно. Наконец, приказал собрать всех девиц возрастом до двадцати пяти лет и подходящей внешности в своем замке, чтобы проверить их. Сегодня тот день, который он ждал так долго.

– Господин! – низко склонился Орил, встретив его в темном коридоре перед выходом. – Девушки готовы к осмотру.

Летидор мазнул взглядом по слуге и вышел на свет.

Вой десятков испуганных обнаженных девушек заставил его поморщиться. Они стояли, сбившись стаей, в дальнем углу двора, разного роста и телосложения, смуглые и светлые, блондинки и брюнетки, встречались и рыжие, кудрявые и с прямыми волосами, стройные и полные.

Усевшись в специально приготовленное кресло, Летидор скомандовал:

– По одной!

Вой усилился, когда одну из девушек схватили за руку и поволокли против воли к императору.

– Как зовут тебя? – обратился он к ней, смерив взглядом и полные бедра с темным треугольником кудряшек, и высокую грудь с большими коричневыми ареолами вокруг сосков, и круглое лицо с россыпью веснушек.

Волосы ее были крепко стянуты узлом, впрочем, как и у остальных, оставляя открытыми маленькие ушки и длинную шею. Девушка прикрыла руками грудь и смотрела исподлобья, дрожа всем телом.

– Милана! – тихо сказала она в ответ.

– Лет тебе сколько? – продолжил император, вставая с кресла и обходя ее кругом.

– Пятнадцать только минуло прошлой весной.

– Не та! – бросил Летидор стражнику, стоявшему рядом.

Тот махнул рукой другим закованным в броню людям, которые тотчас бросились к испуганной Милане, схватили ее и поволокли к незаметной двери в стене.

Остальные девушки сжались, когда взгляд императора мазнул по ним.

Следующая девица оказалась высокой и худой, с задорно торчавшими сосками, сжавшимися в горошины, упругими белыми ягодицами, длинными ногами, большими синими глазами, опушенными удивительно черными ресницами. Она глядела с вызовом, не закрываясь, стояла прямо и гордо перед ним.

– Как зовут? – бросил Летидор, не поднимаясь с кресла.

– Артена! – звонко отозвалась она и предвосхитила следующий вопрос: – Двадцать лет.

Летидор сделал движение пальцем. Девушку увели. Взгляд императора обратился к остальным. Надо будет велеть оставить их здесь. Он слыхал, в далеком-далеком государстве, за высокими горами и огромной пустыней, есть страна, в которой император владеет тысячей наложниц, которые борются за его внимание и ублажают всеми известными способами. Белый Феникс собирался жить вечно, ни одна из этих девушек, если, конечно, среди них не окажется Анастаише, не проживет с ним столько, но несколько лет он сможет наслаждаться всеми. Некоторых можно будет дарить особо отличившимся подданным, кого-то вернуть обратно, тех, кто не подойдет вовсе.

День обещал быть длинным и насыщенным.

– Приготовь Артену к вечеру в моих покоях, – бросил он помощнику, застывшему рядом, – а первую, Милану, отдай Зорану, он волен распоряжаться ею по своему усмотрению. Награду получат сегодня все…

Дни бежали за днями, неспешно тянулись с рассвета до заката, будто бесконечная тягомотная резина. Солнце уже вставало поздно, к девяти часам, а заходило рано – к восемнадцати. Хмурень сменился листопадом (сентябрь и октябрь – прим.авт). По утрам на землю выпадала холодная роса, местами зеленая еще трава покрывалась инеем, а маленькие лужицы тонкой, будто хрустальной, корочкой льда. Листва с деревьев давно облетела, ветви стояли голые, с редкими желтыми флажками, еще не успевшими оторваться и улететь в общий разноцветный ковер.

Дед Лукьян все чаще и чаще оставался дома, кряхтя, затапливал печь с утра, ставил большой пузатый чайник на плиту и ждал, когда тот закипит, сидя у окошка и с доброй улыбкой глядя, как суетится по хозяйству Аише.

Нога ее зажила, хотя наступать еще было больновато, потому девушка береглась и старалась не выходить часто на улицу, но все домашние обязанности взяла на себя – перетрясла матрасы и подушки, просушила их на улице в солнечные дни, перестирала тяжелые шерстяные покрывала, чтобы зимой в них не завелись насекомые, отмыла небольшую баньку, отскребла все доски добела смесью песка и мыльного корня, да в самом доме порядок навела – побелила печку, из цветных лоскутков, купленных дедом на ярмарке, сшила занавески и нарядную скатерть.

Дед оказался запасливым – за годы одинокого жития скопилось у него всякого добра в двух сундуках – и белье постельное, и одеяла, и подушки, будто для большой семьи купленные.

– Жениться хотел, – смутился он в ответ на немой вопрошающий взгляд Аише. – Одному-то век коротать тяжко. Вот и накупил всего. А потом уж подумал, какая женщина за старика-то пойдет, кому это надобно. Вот добро и осталось лежать. Тебе сейчас пригодится. Ты доставай все, пользуйся. Там вон еще шуба есть, с обоза выпала, а я подобрал, да приберег, будто знал. Еще сапоги тебе справить надо к зиме, скоро уже снег навалит, здесь у нас рано он бывает. Заметет так, что неделями будем сидеть. Эх, зимы-то тут суровые! Ну да ничего, справимся! Зайцев в лесу полно, будем силки ставить, так и проживем. Дров вот запас я мало, боюсь, как бы не замерзли мы! Стар стал, тяжело. Надо бы хворосту подсобрать, пока не навалило. Ты на лыжах-то умеешь ходить? Как снег выпадет, будем учиться!

Девушка улыбалась, слушая его болтовню. Руки ее мелькали быстро-быстро: она вязала теплые носки, выводя петельку за петелькой – напряла пряжи из шерсти, купленной на ярмарке неделю назад.

Дед ходил туда сам, обернулся за три дня, все это время Аише одна хозяйничала в лесном домике.