– Зачем убил или зачем сознался? – уточнил Брэдли Джонсон. Он сидел хмурый, как грозовая туча, и Лэсси казалось, что если коснуться отца хотя бы пальцем – непременно дернет током.

– Для начала, зачем убил, – кивнул адвокат.

– Во-первых, в июне этого года на мотогонках штата Косой по приказу своего президента подстроил аварию на трассе, в результате чего погиб наш человек.

– Есть доказательства, что это сделал он?

– У Карри был какой-то источник. Человек, который лично слышал, как Косой признается в этом… Впрочем, насколько мне известно, Косой потом признался и самому Карри.

– А что за источник? – заинтересовался Монтгомери.

Брэдли Джонсон пожал плечами:

– Мы не знаем, но подозреваем, что это Кристен Стоун, старуха Карри. За это стукачество ее потом, собственно, и избили.

– Кто избил?

– Снова Косой.

– Тоже есть доказательства?

– Так сказала Кристен.

– Слишком много Кристен, – подозрительно хмыкнул Монтгомери. – У этой девушки не было личных мотивов ненавидеть Косого и желать ему смерти? Может, это она попросила Карри убить его?

– Что за бред вы несете? – не выдержала Лэсси, и все взгляды обратились к ней. Отец поджал губы, но останавливать ее не стал.

– Я просто пытаюсь разобраться в ситуации, – покачал головой адвокат.

– Кристен Стоун была самым невинным и далеким от байкерской тусовки человеком, пока не познакомилась с Карри, – объяснила Лэсси. – И это не она желала Косому зла, это он навередил ей ни за что. Она чуть не потеряла ребенка.

– Отличное смягчающее обстоятельство для Карри, – кивнул Монтгомери. – Итак, Косой убил члена клуба, избил старуху Карри… что еще?

– Он оскорблял нашу семью, – сказал Брэдли.

– Он говорил очень обидные вещи, они-то и вывели Карри из себя, – подтвердила Лэсси.

– Какие вещи?

– Что у Карри разлад с отцом, и они друг друга не понимают. Что наша с Карри мать – алкоголичка. И что его бывшую старуху и невесту застрелили, как шавку.

– И насколько правдивы все эти слова? – беспристрастным голосом спросил адвокат.

– Довольно правдивы, – уклончиво ответил Брэдли.

– Еще причины?

– Вряд ли это можно назвать причиной, – начал Брэдли, на секунду задумался, потом продолжил: – Скорее, это мотив для ненависти. У Карри было подозрение, что Косой – предатель, которого мы все искали больше года. Но предателем оказался наш человек, и Косой знал это.

– Мне знакома история вашего спора с «Гиенами», – кивнул Монтгомери. – И кто же оказался стукачом?

– Джон Милтон. Теперь он мертв.

– Его тоже убил Косой? – фыркнул Монтгомери.

– Нет. И вряд ли это вообще были «Гиены». Скорее всего, это была «Банда Альвареса». Мы не знаем. И, по большому счету, не имеем права мстить за него. На тот момент он уже не был членом клуба. А Карри… он даже не знает, что Джонни мертв. Мы решили не говорить ему, чтобы лишний раз не причинять ему боль. Ему и так хреново.

– Расскажите мне про «Банду Альвареса».

– Эти парни тоже покушаются на нашу территорию.

– Охренеть, – мужчина вздохнул. – Все слишком запутанно. Но сейчас… сейчас мне нужно несколько вещей. Максимально подробное описание всего того, что вы только что перечислили, чтобы я мог поехать к Карри, обсудить все это с ним и понять, совпадает ли ваше видение с его видением ситуации. А также мне нужны контакты Кристен Стоун. Она ведь собирается помогать нам вытаскивать Карри из тюрьмы?

– Она беременна, – поморщилась Лэсси. – Нам точно нужно ее задействовать?

– Да, – Монтгомери был непреклонен.

– Тогда я сначала сама поговорю с ней, а потом дам ей ваш номер. Она позвонит, как только найдет время и силы.

– Окей, – мужчина кивнул. – Теперь о других мотивах. Почему Карри сознался? Почему он не попытался сбежать?

– Он защищал свою старуху, зная, что если сдастся полиции, то «Гиены» не станут мстить за убийство, – сообщил Брэдли.

– Ясно, – адвокат кивнул.

– Вы уже представляете, на что сделаете ставку во время защиты? – спросил Брэдли, и Монтгомери кивнул снова:

– Да, убийство в состоянии аффекта. Факторов, повлиявших на психологическое состояние Карри, предостаточно. Угрозы, оскорбления. Избиение любимой и, прошу заметить, беременной женщины. Смерть друга. Накаленные отношения между клубами. Мы сможем добиться того, что срок неплохо скостят.

– И сколько он будет сидеть?

– Максимум – пять лет. Возможно, меньше.

Пять лет.

Много это было или мало?

Выходя из зала собраний, Лэсси даже не знала, кому сначала сообщить эту новость: Карри или Кристен.

Без старшего брата в клубе было пусто и одиноко. Отец и Лиам сердились на него, а еще больше они сердились на Кристен.

– Все из-за этой девчонки, – заявил как-то отец. – Запудрила Карри мозги до такого состояния, что он побежал стреляться.

– А ты бы позволил кому-то избивать нашу мать? – возмутилась Лэсси. – или Алисию? Или меня, или Киру?

– Такого бы не произошло, – возразил Брэдли. – Я всегда умел отделять клуб от личной жизни. А у Карри с этим проблемы. Его первая старуха была дочерью государственных обвинителей. Неудивительно, что ее застрелили. А Кристен и сама охотно лезет в клубные дела.

– Ты знаешь, что она не из нашего мира, – Лэсси покачала головой. – Ей сложно привыкнуть и понять, что можно и что нельзя.

– Да мне плевать, – хмыкнул Брэдли. – Просто пускай больше не появляется в клубе.

– Она носит под сердцем твоего внука.

– На это мне тоже плевать.

Учебный день закончился.

Лидия проводила ее до дома, и Кристен медленно поднялась по ступенькам на свой этаж и открыла ключом дверь. Дома никого не было.

Первым делом она сходила в душ. Больше всего на свете ей хотелось принять горячую ванну, понежиться в воде с пеной, но врачи попросили ее воздержаться от таких процедур до рождения ребенка.

После душа она расчесала волосы и оделась. Желудок потребовал еды, и она открыла холодильник.

Мама каждый день заботливо оставляла ей кастрюльку с супом, сковородку с чем-нибудь на второе, бутерброды, намытые фрукты, йогурты, мороженое, свежевыжатые соки. Кристен ела много и с аппетитом, несмотря на то, что сердце у нее было не на месте.

Она поставила на плиту сковородку с тушеными овощами.

Нужно было поесть и потом отправляться в тюрьму.

Она еще вчера позвонила туда и договорилась о встрече, и уже вчера волнение начало отдаваться покалыванием в кончиках пальцев, но сегодня это волнение стало особенно сильным, и она изо всех сил старалась себя успокоить.

С Карри они не виделись четыре месяца. С того самого дня, когда она попала в больницу с угрозой выкидыша. С тех пор случилось многое: начался и завершился судебный процесс по ее делу, она помирилась с родителями, начался учебный год, приближалось Рождество, еще в ее жизни появилась Лидия, а живот постепенно рос и становился тяжелым и круглым. И все это, пожалуй, было хорошо.

Было и плохое: она скучала, ей снились кошмары, в клубе ее, по словам Лэсси, видеть не хотели, Джонни был убит, и Карри об этом не рассказывали, а сама она совсем перестала рисовать.

Ну, точнее, не совсем. Она послушно, хоть и без всякого вдохновения, выполняла учебные задания, делала этюды и зарисовки, вымучивала из себя то, к чему душа сейчас не лежала. Но чтобы сесть за мольберт или взять в руки альбом и нарисовать что-то по доброй воле, по собственному желанию, по душевному порыву… нет. Этого больше не было.

И она боялась признаться в этом Карри. Боялась сказать, что она совершенно разбита и раздавлена, и у нее ни на что нет сил. Боялась расплакаться при виде его и сделать этим только хуже – и ему, и себе, и их ребенку. Боялась, что он на что-нибудь сердится. Боялась, как он там, в тюрьме? Она слышала, в тюрьмах могут и избить, и изнасиловать… Карри был взрослым и сильным мужчиной, но даже взрослый и сильный мужчина будет бессилен, если на него набросятся несколько других мужчин… Она боялась увидеть на нем ссадины и порезы. Боялась заглянуть ему в глаза и увидеть там боль, и отчаяние, и бессилие.