Литмир - Электронная Библиотека

А еще именно двадцатые стали началом трагического конца двух видных политических деятелей той эпохи – Каменева и Зиновьева. В апреле 1926 года они, сблизившись с Троцким, сумели создать объединенную оппозицию, а уже 23 октября объединённый пленум ЦК и ЦКК ВКП(б) вывел Л. Д. Троцкого из состава. Всех троих впоследствии казнили.

Выстраиваемая большевиками система не терпела инакомыслия, даже по отношению к тем, кто стоял у истоков большевистского переворота.

Глава 2

Двадцатые – страшное время. Тогда мало кто верил в хорошее и доброе. Крестьяне жили в страхе, помня ужасы продразверстки, всеуничтожающего голода. Несчастные люди всем нутром чувствовали пристальный взгляд НКВД, имеющего право сделать с любым всё что угодно. Человеческая жизнь в России всегда не стоила гроша ломаного, а в те времена так и подавно.

Гриша родился в простой семье. Когда-то, еще при Екатерине II, крепостных крестьян свозили в донецкие степи, чтобы те обживали дикие земли. Из рассказов отца он помнил, что его дед, Андрей Ильченко, славился как знатный бондарь и был очень сильным мужиком. Никогда не пропускал кулачных боёв и первым был в любом застолье. Однажды во время ярмарки, уже будучи далеко не молодым, он на спор поднял на своей спине коня, за что и получил в качестве приза жеребца. На радостях, как водится, это событие с шумом отметили. Видно, в деде взыграла былая удаль, и он, запрыгнув на коня, рванул в степь. Там, в степи, и случилась беда. Конь на всём ходу споткнулся, присел на передние ноги, а наездник со всего маха ударился спиной об торчащий из земли кусок скалы. После этого дед слег и уже никогда не поднимался.

Умер он необычно. Его сын Григорий ушел на Первую мировую войну, ее тогда называли Германской. Вестей от него не получали, время тогда было смутное. Как-то дед сказал: «Умру тогда, когда увижу Гришку». Так и произошло.

После подписания Брест-Литовского мирного договора между представителями Советской России с одной стороны и центральных держав (Германии, Австро-Венгрии, Османской империи и Болгарского царства) с другой, его сын Григорий осенью 1918 года, хоть и израненный, но всё же вернулся в родной дом.

Отец лежал на кровати, над ней мерцала лампадка. Григорий и его брат Михаил, тоже фронтовик, но вернувшийся домой раньше, подошли к старику. Он был неподвижен, однако говорить мог. Григорий, наклонившись крепко прижался к отцу:

– Бать, я уже дома, поживем… мы тебя еще подымем на ноги, – сглотнув, выдавил он.

Отец немигающими глазами долго смотрел на сына, его лицо сияло спокойной радостью. Он улыбнулся одними глазами и отчетливо произнес:

– Ну всё, сыночки, мечта моя сбылась, увидел я Гришку живым и здоровым, теперь пришло время помирать. – На этих словах он прикрыл глаза, окунувшись в спокойный сон. Утром его нашли в постели мертвым.

В те времена, после большевистской революции, и в условиях страшной гражданской войны жилось особенно тяжело. Народ голодал, голодали даже некогда зажиточные донские казаки, целые станицы превращались в безлюдные и страшные места, наполненные горем, слезами и проклятьем. Немногие казаки приняли красную пропаганду, поэтому-то и подались в Белую армию воевать за свободную от краснопузых Россию.

Их жены и дети влачили жалкое существование, поскольку жить было не на что, продуктов не хватало. Введенная в начале января 1919 года советской властью продразвёрстка не оставляла шансов на выживание. Многие, чтобы прокормить свои семьи, загружали узлы нажитым скарбом и шли на шахты, так называли Донбасс, менять всё это добро на продукты.

В начале двадцатых годов положение большевиков укрепилось, возможностей вернуть Россию в монархию у белогвардейцев становилось всё меньше и меньше. Казачки оплакивали своих мужей, погибших на полях сражений. Те, кто не получил весточки о смерти супругов, уже давно не надеялись на их возращение, хотя бы потому, что тут их ждала еще более лютая смерть, чем на поле брани.

Так и свела судьба Антонину, вдовую казачку с младенцем- девочкой на руках с Григорием, сыном бондаря. Он, в силу жизненных обстоятельств подался в шахтеры, потому как там платили и жить было можно.

Антонина – не коренная казачка, она азербайджанка и родом из Нахичевани. После русско-турецкой войны и подписанного в 1828 году Туркманчайского договора персидский шах уступил территорию Азербайджана России. Российская империя создала комендантскую систему управления. Бывшие ханства и султанаты преобразовали в округи и провинции.

Её мать, испытывая крайнюю нужду и в поисках лучшей жизни, в 1900 году с грудным ребенком на руках, перебралась в Россию. Она была наслышана, что в Ростове-на-Дону есть целое поселение, где царь наделил армян и прочие народности правами, называлось оно Нахичевань. Люди говорили, что вновь прибывших даже от налогов освобождают. Русский язык она с трудом, но знала, и этих знаний хватило, чтобы добраться до места. Дорога оказалась трудной и долгой, но желание изменить свою жизнь было сильнее трудностей.

На поверку всё оказалось так, да не так. Нахичевань на Дону действительно был, он основан еще в далёком 1779 году. Однако трагедия состояла в том, что основали его армяне, выходцы с Крымского полуострова. Молодая мать, попавшая в среду, где царила историческая вражда между армянами и азербайджанцами, испила полную чашу унижений и нужды. Не находилось места этой женщине на земле, она пришла в отчаяние и готовилась уже уйти из жизни по доброй воле, но маленькая дочурка стала тем якорем, который не давал ей окончательно сорваться в бездну.

Работы не было, зато голод оставался постоянным спутником; дочка подрастала, ей требовалось не только внимание, но и качественное питание, одежда. А у бедной матери в избытке имелись разве что только слёзы. Однажды, бредя по одной из ростовских улочек, женщина наткнулась на красивый дом, обнесенный металлическим забором. Это было государственное учреждение. Мать подошла ближе и, слегка напрягаясь, беззвучно шевеля губами, прочитала вывеску. Та гласила, что этот дом не простой, а приют для малолетних сирот, созданный по воле российской царицы, она же и покровительствовала ему.

Решение пришло мгновенно, в глазах и движениях несчастной женщины появилась решительность, она уверенно вошла в калитку. Во дворе находилась санитарка, та, со брав бельё на верёвке, пробежала обратно в парадную. Во дворе росли красивые деревья, вокруг щебетали птички, как бы подбадривая и успокаивая мать, которая приняла страшное для себя решение. Но она знала, что с ней дочка точно пропадёт, одна она её не прокормит. Да что там прокормить… а что дальше с ребенком будет… что её ждет потом?

Слезы ручьем лились по лицу, бедняжка с трудом сдерживала себя, чтобы не сорваться на крик или даже вопль человека, которому не суждено познать обыкновенной человеческой жизни с её радостями, у которого немилостивая судьба отбирает самое дорогое – ребенка.

Мать смотрела на дочку – той уже исполнилось полтора годика. Малышка, укутанная в платки и кусок старого одеяла, смотрела на мать глазами дитя, которое конечно же не понимало, что происходит. Но печаль и ужас всего происходящего передавались ей от матери шумным потоком горной реки. Девочка заплакала, мать, нежно её обняв, поцеловала в щечку. Потом, удобно пристроив в небольшом фойе на кушетке, стремительно выбежала из детского приюта. Женщина еще долго слышала плач дочери, зовущей её к себе, не понимающей, что происходит, и от этого её крик только больше разрывал душу.

Потом она часто приходила к металлической ограде и подолгу смотрела в окна приюта. Однажды на прогулке, когда дети играли во дворе в свои незамысловатые игры, дочка её узнала и подбежала. Мать что-то шептала ей на ухо на родном своём языке, сглатывала слёзы, ей было больно видеть ребёнка, не имея права находиться с ним рядом. Но, с другой стороны, она радовалась, что её доченька опрятно одета, сыта и не нуждается ни в чем.

– Тоня, быстренько беги к нам, куда ж ты запропастилась? – воспитательница встала со скамейки и двинулась к ограде.

2
{"b":"759703","o":1}