– Пей, хан унуков. Сарматы умеют готовить кумыс.

– Я – словно одинокий гусак, прекрасная бике. И не я один, много нас таких. Я-то ладно, – молодцов своих женить не могу. Да, непоправимой бедой обернулась для нас последняя битва с китайцами. Ты верно говоришь, о нас в степи знали все и уважали. Сегодня же племя белых тюрков нуждается в смелых и решительных женщинах, как ты.

– Так вот почему ты здесь, хан. Невесту себе ищешь? – сказала Сафура и легонько коснулась ладошкой щеки Мангука. Тот схватил её руку и стал покрывать поцелуями. Сафура выдернула руку и отошла.

– Бике моя прекрасная! – воскликнул хан, вставая.

– Бахрам говорил мне, что унуки утащили за реку несколько наших девушек. Оказывается, правда это.

– Правда, правда, прекрасная, правда. Один из этих горемычных гусаков стоит перед тобой. Говорю же тебе, одно из двух: либо примешь меня, либо прогонишь. Я не обижусь. Говорят: в родном краю и воробышек не пропадёт. Не пропадём и мы. Хотя Тангрэ слишком сурово наказал нас…

– Ладно, ладно, удалой хан, не жалуйся. Будь верным соседом. Ведь в степи к соседям ходят не только за огоньком, но и за невестами тоже. Я не собираюсь нарушать степной обычай.

– Нам, прекрасная бике, нужны сотни девушек, сотни. И потом, я взял с собой сына Биляу. Ему тоже пора жениться.

– А где Рухил с Рамулом? Я слышала, у тебя ещё младший сын есть. Атилла, кажется?

– Рухила с Рамулом я отправил к угорскому зятю. Меньшой Атилла поехал с ними, говорит, по Айгуль-апа соскучился. Унуки вынуждены повсюду искать себе женщин.

– Кто же сидит у тебя по правую руку?

– Сыновья мои да ещё Конбаш-атакай, прекрасная бике.

Сафура снова прошлась взад и вперёд быстрым шагом. В своём белом платье из китайского шёлка с широкой оборкой понизу она напоминала Мангуку прекрасную лебедь. Бике остановилась перед ханом.

– Они ищут подруг в чуждом племени, Мангук-хан. Любимых среди родственных племён надо искать. Напрасно дочь свою Айгуль, красавицу из красавиц, отец твой отдал ильтотару угров Куришу. Говорить на родном языке – это великое счастье, Мангук-хан. Я поняла это, когда начала жить с Бахрамом. Он мучается, бедняга, не может найти для меня нужные слова. А я хочу слышать такие слова, от которых таяла бы душа…

– Счастье мужчины зависит не только от жены, прекрасная бике. Мужское счастье – это надёжность и верность соседей. Угры – наши друзья, добрые соседи, к которым всегда можно сбегать за огоньком, Сафура-бике.

Он давно понял, куда клонит бике. Желая убедиться в верности своих догадок, он заглянул в лицо женщины, которая была первой его любовью. Прозрачно-голубые глаза словно озёра, до краёв наполненные чистой водой; длинные загнутые кверху ресницы; изящный носик, обрызганный милыми веснушками. Мангук-хану казалось, что он очень хорошо понимает бике, слышит в её речи то, о чём она не решается сказать. И он стал смелее.

– Милая бике, сарматы постоянно воевали то с аланами, то с готами. Во времена лихолетья унуки всегда приходили им на помощь. Готовы были даже объединиться. К сожалению, этому не суждено оказалось сбыться… У меня, прекрасная бике, не только джигиты нуждаются в невестах. Есть ещё и мужчины, здоровые и крепкие, – лошадь играючи поднимут. Может, найдутся у вас и вдовы, готовые принять в свои объятия таких молодцов? Я, бедолага, и сам в таком положении. Хотя и был дважды женат, а джигитам в силе всё ещё не уступаю. Верно говорят, мужчине, не ведающему любви, и плётка неподъёмной кажется. А у меня, Тангрэ свидетель, в руке меч, на поясе кинжал – всё, как полагается!..

– Тебе тоже к Куришу ехать надо было, Мангук-хан. Думаю, вдовы у него тоже есть, нашлась бы и для тебя крышка по ведру.

– Крышка, которая пришлась бы впору к моему ведру, стоит здесь, передо мной, прекрасная моя бике. Не говори так, не оскорбляй чистое чувство моё! Душа человека – что небо, то чёрной тучей затягивается, то сияет ослепительней солнца. С той минуты, как увидел тебя, в душе моей расцвела весна. Я словно вышел из тьмы, глаз от тебя отвести не могу. Знаю, грех говорить тебе такие слова, прости меня, прекрасная бике, да только не в силах я молчать, иначе душа, переполненная нежностью к тебе, разорвётся, и я погибну!

– Ах, Мангук, Мангук! Я ведь тоже мечтала видеть тебя своим ханом. Отцы наши хотели поженить нас, чтобы два родственных народа были вместе, да, видно, не судьба. Мы хотели одного, а Тангрэ всё повернул по-своему. Хочу выполнить завет отцов наших и дать тебе девушек. Я верю, Мангук, ты поддержишь задуманное мною, во всяком деле станешь мне другом и попутчиком. Я, Сафура, дочь Сармат-хана, первая протягиваю тебе руку.

Мангук-хан забрал в свою ладонь её мягкую, как соловьиный пушок, руку и замер, не знал, что сказать.

Эта необычная женщина, которая держится столь независимо, говорит так смело и откровенно, не переставала удивлять Мангук-хана. Она предлагает ему дружбу и сотрудничество во всём. Да, она права, теперь они не чужие, он будет ей верным союзником и другом.

Осмелев, Мангук-хан приложил ладонь бике к сердцу и заглянул ей в глаза.

В это время снаружи у входа кто-то покашлял. Мангук-хан вздрогнул и оглянулся. Из-за полога вышла старуха с тёмным сморщенным лицом. Она показалась хану очень старой. На шее у неё на золотой цепочке висела выточенная из кости фигурка джейрана. На старухе было чёрное платье с оборками и башлыком, который свисал с левого плеча. На ногах жёлтые кожаные сапоги, украшенные какими-то драгоценными камнями, – похоже, жемчугом.

– Что, за девушками прибежал, хан унуков Мангук? – спросила старуха и подошла к хану ближе. – С какими глазами явился он к нам, кызым? – обратилась она к Сафуре-бике. – Оставил всех своих женщин врагу и удрал! А ведь степь когда-то уважала унуков. Было время. Даже к дочке великого хана Сармата сватался, а после провалился куда-то. Её тоже бросил. Теперь вот объявился, видать, нужна стала. Что же, славные унуки нынче на девушек охоту открыли? Позор! Вы не достойны называться белыми тюрками. Едва глава племени Бахрам-бек из дому, а уж вы тут как тут, за девушками, значит, пожаловали. Нехорошо, Мангук-хан, стыдно. Хозяина дома нет, а ты тут моей килен разговорами своими голову морочишь!

– Анам! – нахмурилась Сафура-бике. Она усадила Мангук-хана и продолжала: – Сосед наш, хан белых тюрков Шимбай, погиб на войне. Унуки избрали ханом его старшего сына. И вот он просит помочь ему, пришёл к нам девушек сватать. Что в этом плохого?!

– Женщины, килен, не стрелы, в камышах не затеряются. У тюрков жену мужчине сама богина Инай вручает. Раскрой глаза, килен, можно ли доверять наших девушек людям, которые, как зайцы, сбежали с поля боя, не сумев отстоять своих женщин? И как ещё они после этого без стыда приходят к сарматам? Отец твой говаривал: «Счастье хана – в жене, а счастье страны в богатстве». Если уж так нужда припекла, надо бы к главе племени прийти, хан унуков, а не к жене его. Разве можно, кызым, раздавать женщин кому попало?! Да ещё жалким трусам, оставившим своих жён в беде!

– Хватит, анам, уймись, не говори так! Хан унуков с добром пришёл к нам. Кто сказал, что выдавать девушек за соседей – дурное дело?! Сыну своему Биляу хан сарматку хочет взять в жёны. И джигитам своим тоже. Выдавать невест за соседей никогда не считалось у нас позором, анакай.

– Позор это, позор, килен! Инай, покровитель семьи у тюрков, проклял унуков за то, что хан их – сам хан! – трусливо сбежал с поля боя.

– Ты права, анакай. Только, если память не изменяет мне, отец мой, Шимбай-хан, звал Сармат-хана с собой.

– Это я не отпустила хана! Не позволила за Шимбай-ханом ехать. Сармат-хан был нездоров, да и аланы тогда волновались, готы на Крым полезли. Пошёл бы чужих защищать, свою страну разорил бы, как унуки разорили.

– Анакай, Мангук-хан сват здесь!

– А кто ж его знает, то ли сват, то ли к тебе подбирается! Мой тебе совет, килен, сама не решай ничего. Решите, когда Бахрам-бек вернётся. А эти – ничего, не умрут. С женитьбой можно и потерпеть. Не верю я унукам, бросившим своих женщин в беде. Тангрэ проклял их, сам Тангрэ! Да и поздно нам с ними договариваться, килен, ты же знаешь, Бахрам-бек с отцом своим, шахиншахом переговоры ведёт.