— Мне вот что интересно, — перебил рассказчика Киэнн, — почему я всё ещё здесь? По-хорошему мне следовало сбежать ещё с самой первой волной.

— А вас тоже зажали. И не протолкнуться. Конечно, паладины при поддержке городской стражи почти сразу принялись разгонять ротозеев, но ни вам, ни Хоре от этого особо не легче. Потому что теперь вас начинает окружать не просто относительно мягкотелая толпа, а вооруженный конвой ордена Сияющего Сердца в тяжёлых доспехах и стражники с пиками. Вы видите, что паладины крайне обеспокоены и озадачены произошедшим, их лица бледны, движения неуверенны. И почти все взгляды устремлены к тебе, Хора. «Хм-м, гражданка… хм-м… — К тебе подходит седой мужчина в позолоченном доспехе с тонкой изящной гравировкой на широком нагруднике, лицо его теперь наполовину скрыто забралом — во время похорон паладины почтительно несли свои шлемы под мышкой, но сейчас начинают их спешно надевать, и вероятно не только из опасения за свои жизни. — Хм-м… Позвольте узнать, вы кто будете?»

Растерянная и напуганная чернокнижница провалила первую проверку на обман и ее быстро вывели на чистую воду. Киэнн начал подумывать, что игра грозит завершиться, не начавшись для очередного участника, причем даже без его содействия, когда паладины, быстро посовещавшись, неожиданно (и, по правде говоря, не слишком оправданно) решили, что грязное порождение ада и прислужница демонов ещё успеет умереть в муках, а пока ее все же следует хорошенько допросить. И даже несколько неуверенно, тщетно маскируя свою полную неосведомлённость, попытались дознаться, что же такое, собственно, сказал ей мнимый мертвец.

— Хочу ему соврать! — снова объявила Тауриэль, хватаясь за кубик. И возликовала: — Двенадцать плюс четыре! Шестнадцать! Прошло?

— Да, — констатировал мастер.

Девушка радостно подпрыгнула и сразу выпалила:

— Он просто жаловался на плохую музыку, говорит: попсу какую-то играют, где рок-н-ролл?

Компания в который раз взорвалась хохотом.

— Рокин... кто? — озвучил недоумение старшего паладина мастер.

В итоге, по распоряжению ордена, стража скрутила и увела не только подозрительную чернокнижницу, но и всех музыкантов, и — разумеется, совершенно случайно — все четверо «живых» участников предстоящей игры оказались в одной камере. Сэра Каннабиса же хоронить до срока тоже, конечно, передумали и унесли в храм для дальнейшего разбирательства.

Срань гулонья, выругался про себя Киэнн. Похоже, все мои «приключения» начинаются примерно одинаково.

И закатил показательную истерику с бросанием на запертую дверь камеры, а также воплями, проклятиями и угрозами на «эльфийском» (роль которого успешно сыграл шилайди).

— Это шотландский? — в очередной раз прильнула к его уху Тауриэль.

— Это эльфийский! — хитро ухмыльнулся Киэнн, нутром чуя, что самочка едва из трусов не выпрыгивает. — Гэльский диалект эльфийского.

— Дэ-эн, — снова задумчиво протянул мастер. — То есть Напанель… Наверное, это можно расценивать как выступление. Сделай-ка на него проверку.

— Девятнадцать плюс удвоенный бонус от мастерства. — Киэнн решил быть скромным и не критовать. Всё равно этого заведомо достаточно.

— Ого! Ну, полагаю, на твой концерт сбежалась вся охрана тюрьмы, включая ее начальника. Зарешеченное дверное окошко то открывается, то снова захлопывается, лица то и дело сменяются, ты слышишь, как люди за дверью отпихивают друг друга, каждый тоже хочет заглянуть. Наконец все затихают и, по-видимому, расступаются, пропуская начальника. В окошечко влазит только ма-а-аленькая часть его огромного раскормленного рыла: «В цем дело, догогуса? Цто, кто-тась умег?»

— Ты грязная паршивая свинья, низшее создание, жалкий раб! Выпусти меня немедленно или я прикажу тебя четвертовать!

Джон Монро коварно прищурился:

— Неузели? — И добавил уже своим нормальным голосом: — То есть, получается, ты угрожаешь ему физической расправой? Дэн, боюсь, тебе придется бросить проверку на силу.

— Да легко!

Киэнн схватил кубик и вдруг внутри все оборвалось. Так было. Было практически в точности. Но по-настоящему. И что ты теперь пытаешься доказать? Может, хватит разыгрывать воображаемый реванш, отыгрываться на других за свои комплексы, кормить внутренних демонов? Хватит лгать самому себе? Он зажмурился и бросил кубик. По-честному, без жульничества. Сердце почему-то отчаянно колотилось, пальцы автоматически потирали старый шрам на левом виске...

Скупой грязный свет бьёт клиньями сквозь прутья дверной решетки. Душный запах простуды плавает в ядовитом бульоне чужого пота с приправой едкого очистителя. Перепуганное эхо опрометью бежит куда-то по длинному коридору. Лязг, скрежет, короткий замах. Сырой голый пол стремительно летит навстречу. «Я кому сказал хлебало захлопнуть?» Во рту жидкая соленая каша. Но это еще только начало...

Голос откуда-то издалека:

— Дэн! Что с тобой? Тебе плохо?

Киэнн жадно втянул воздух, пытаясь совладать с собой:

— Да нет, все в порядке.

— Ты белый вдруг стал. Точно в порядке?

— Съел что-то не то, наверное. Американская еда не для шотландских желудков. Сколько там… выпало?

— Девять, Дэн.

— Минус два.

— Ага, боюсь, ты их не напугал. Посмеялись и ушли. Тебя, может, к врачу отвезти?

— Виски — лучшее лекарство для шотландца, — слабо усмехнулся Киэнн.

Глупо вышло. Всю жизнь это с собой ношу и ничего, а тут вдруг… накрыло.

— Ладно. Перерыв. Я схожу за пивом и… ну, я помню, Элли, тебе вермут.

Джон Монро встал из-за стола. Уэнья подпрыгнула следом за ним:

— Ой, я с тобой, Джонни! Хочу посмотреть тоже, что там у них есть. И нам надо пошушукаться!

Молодец девчонка. Хоть кто-то молодец.

Уэнья вернулась притворно веселая, но на немой вопрос Киэнна лишь незаметно пожала плечами. Никак старый повеса мутит воду, не хочет между девочками выбирать. Похоже, надо брать быка за рога самому. Ну, или за другое место, это уж как придется.

—В общем, охрана внезапно подобрела и принесла вам пива, — со смехом объявил Монро, усаживаясь на свое место. — На вкус оно, конечно, оказалось не очень, жидковатое пойло, но всё же греет душу.

—Это если нас не собираются отравить, — не преминул мрачно вставить Киэнн, опрокидывая свою рюмку виски. Вообще не сильно-то увлекайся, Дэ Данаан, ты со вчерашнего дня не спал и толком не ел, не хватало тебе сползти под стол и вырубиться.

—Ведьма! — полностью проигнорировал предупреждение «барда» вернувшийся вместе с мастером и глейстиг Пит. — Это я просыпаюсь и вижу перед собой проклятущую чернокнижницу. Но потом внезапно замечаю поднос с кружками пива и радостно хватаю ближайшую ко мне, делаю большущий глоток и… сразу выплевываю все обратно. «Это их пиво на вкус как моча!»

—Просто они туда ссут. — Киэнн изобразил ухмылку бармена из того самого бара Тараско. — Возможно, и не только ссут. Не советую это пить. Поговаривают, в древности один парень так уже прокололся. Отведал салатика…

—А еще в нем мухи плавают, — объявил Ватсон, извлекая из бокала воображаемую муху.

—Тогда чревато вдвойне.

Монро в очередной раз хрюкнул и опустил наполовину осушенный бокал на стол:

—Парни, нас так сегодня точно выгонят! Ладно, пока вы обсуждаете пиво, знакомитесь и, может быть, обдумываете свое нынешнее положение, мы ненадолго перейдем к сэру Фаллосу Каннабису…

—Ну, мне дадут уже воскреснуть? — Флэгг требовательно скрестил пальцы.

Мастер кивнул:

—Ты не мертв, но пребываешь в своего рода летаргии, смерти подобном сне, от которого никак не можешь пробудиться.

Киэнн постарался сделать вид, что его обострившийся интерес носит исключительно игровой характер. Кажется, на этот раз мистер Джон Монро намерен описывать состояние, которое ему самому прекрасно знакомо.

Так и есть!

—В этой летаргии, — продолжал Монро, — твое сознание как бы разделено надвое: одну его часть ты осознаешь как свое привычное и нормальное «я», но она пребывает где-то за пределами этого места, то ли томится в одном из Нижних Планов, каком-нибудь из Девяти кругов Баатора, то ли блуждает по мрачным подземельям, кишащим исчадиями ада, гниющими живыми мертвецами и танцующими скелетами, жуткими химерами и бесплотными призраками. И крошащиеся под ногами каменные полы этих погребенных под землей руин залиты застарелой, давно запекшейся кровью, что смутно напоминает тебе о твоем прошлом, точно оно снова идет за тобой по пятам, не дает о себе забыть…