— Ну?

Юная глейстиг подпрыгнула, как игрушка на пружинке, и тут же выпалила:

— Мы ловим фейри?

Киэнн вздохнул:

— Да.

Что-то даже язвить сил не было.

— Тех, кто здесь с прошлой Лунайсэ?

А не совсем дурочка, помнит, соображает.

— Да. Знаешь кого-то?

Козлоногая танцовщица замялась:

— Нет, но… Это важно, да? Это та… проблема?

— Или говори, или заткнись!

Уэнья испуганно кивнула и, запинаясь, начала:

— У меня есть клиент. П-постоянный, ну, часто приходит... То есть, приходил. Уже больше года. Лет тридцать ему, или сорок, ну, в общем, еще не совсем старый. Чуть ли не каждую неделю, это, бывал он у меня. Часто. Ему нравилось, все эти мои штучки: вампиризм, танцы, готика, все дела. Короче, часто заходил.

Киэнн раздраженно поднял глаза к потолку:

— Ближе к сути.

— Две недели назад перестал, — быстро выпалила глейстиг с таким видом, будто и вправду делится ценнейшей информацией. Киэнн, морщась, заглянул ей в лицо. Похоже, до маленькой проститутки начало доходить, что ничего феноменального в клиенте, который перестал ее посещать, по мнению короля, нет. — Ну, я тоже вначале подумала: мало ли? Нет денег, заболел, просто разонравилось… ну, или там, в секту вступил, нельзя ему, грех… Или умер вообще, наконец. А позавчера встретила его случайно. И даже не сразу узнала…

— Все-таки заболел?

— Я у него так и спросила: Джонни, говорю, ты чего, заразу какую подцепил? На тебе ж лица нет! На привидение похож! А он мне, отмахивается, значит: мол, сплю просто плохо, стресс, наверное. Снится дрянь всякая по ночам. Я, опять ему: а чего не заходишь? Я б тебя убаюкала. И вот тут он вдруг на меня так глянул, знаете, будто я дурнушка какая-то вообще ни на что не годная, и отвечает: я, типа, девушку себе нашел. Ого, думаю, любовь! Но обидно всё-таки немножко, ну что она, такая уж красавица? Какая-то смертная. Так его, вот, напрямую и спрашиваю: чего, лучше меня? А он только хмыкает, и я понимаю: да, видимо, лучше.

Бессмысленная история раздражала Киэнна все больше. Ну, нашел этот ее хренов Джонни себе другую бабу, ну, втюрился в нее, вкрашился, ну, чудится она ему живой богиней — на хрена мне все это слушать?

— Сочувствую, ты осталась без клиента. Но, деточка, если ты не заметила, я не твой личный психолог.

Уэнья обиженно поджала губы:

— А вот я сейчас объясню. В общем, уломала я его все-таки зайти. Стала раздевать. И-и-и… — Ее голос упал до напряженного шепота, каким старший скаут, наверное, рассказывает малышне страшную байку о всаднике без головы: — Я такого еще не видела. У него на груди огромный синяк. Один сплошной, на всю грудь, и черный, что твоя кровь нукелави! Ну, я отшатнулась даже сразу, говорю: Джон, что это? А он мне: где? Да синяк, отвечаю, на груди у тебя! А он снова: какой?

Рассказчица выдержала драматическую паузу. Теперь Киэнн глядел на нее не отрываясь. Нёлди на заднем сидении тоже как-то очень уж подозрительно напрягся и, кажется, потер собственную грудь.

— И?..

Глейстиг потупилась:

— Мне не примерещилось. Но, понимаете, Джонни его не видит. Не знает о нем. Как будто от него этот синяк кто-то спрятал, или…

Снарг неожиданно глухо, отрывисто засмеялся, мешая смех с кашлем:

— Да мар-р-ра это! Та самая, что тебя, устр-р-р-рица, пр-р-р-ридушить собир-р-ралась.

Киэнн нахмурившись обернулся к вервольфу:

— Ты видел мару? Когда и где?

— Вчер-р-ра утр-р-ром. На окр-р-раине гор-р-рода.

— Ты ее тоже видел? — Киэнн перевел взгляд на никса. Тот отчаянно замотал головой, открыл рот что-то сказать, но Снарг бесцеремонно перебил:

— Он др-р-рых бр-р-ревном на тр-р-р-ратуар-р-р-ре. Мар-р-р-ра на нем вер-р-р-рхом сидела, аккур-р-рат на гр-р-руди.

На несколько секунд повисло тяжелое, как крышка гроба, молчание.

— И что дальше?

Снарг сплюнул комок крови прямо на дорогую обивку Форда:

— Пр-р-р-рипугнул я ее. Моя, говор-р-рю, добыча. А она ор-р-рать! — Вервольф что-то недоговаривал по мелочам, вероятно, события развивались чуть иначе, но их брата на подробности и при более благоприятных обстоятельствах-тоне разведешь.

— И что? Ты ее или она тебя?

— Пр-р-р-ридур-р-рок какой-то на ор-р-р ее пр-р-р-роснулся. И стр-р-р-релять. На хр-р-рен нужно, я удр-р-рал. Она тоже вр-р-роде.

Ворг замолчал и отвернулся, словно унылый вид известняковой шахты за окном пробуждал у него несказанный интерес. Воздух вокруг Нёлди так и вибрировал, ретранслируя гуляющий по телу озноб.

— Снарг, — сдавленно проговорил никс. — То есть выходит, ты мне вчера жизнь спас?

Тот только хмыкнул. Вряд ли он действительно так уж рвался оказать никсу услугу. В планы это, скорее всего, никак не входило, побочный эффект. Но отдуваться бедняге Нёлди, вероятно, все равно придется. Кажется, поезд, на который он умудрился запрыгнуть, теперь никогда не остановится.

— Хорошо-о-о, — протянул Киэнн, пытаясь мысленно разложить все по полочкам. — И как, кто-то знает, где ее найти?

Нёлди и Снарг, конечно же, молчали. Никс, полностью оглушенный новостью о невольной услуге, полученной от врага, похоже, отчаянно, но тщетно пытался сочинить новый безумный план поимки уже другого фейри — на этот раз обольстительной и жестокой ночной наездницы мары, навевающей жуткие и мучительные сны спящему сознанию. Снарг просто молчал: Киэнн отчетливо слышал, как ворг твердит самому себе, что и без того сказал предостаточно. Больше, чем заслуживал собеседник. Хотя, похоже, на самом деле он и вправду ничего не знал: разбуженный их перебранкой негр стрелял из чего-то особенно крупнокалиберного, и надо было уматывать без оглядки.

Мара. В его списке числилась только одна беглая мара: Фьёльреанн. Как и всякая мара, Фьёль, с точки зрения Киэнна, была бессердечной сукой, кормящейся чужим страхом. Вернее, даже лакомящейся: беспредельный, удушающий ужас скованного тяжелыми цепями сна человеческого рассудка эти особы смакуют как свой любимый деликатес, наслаждаясь тонким букетом чужого горя, отчаяния, отвращения и боли, и откровенно впадая в экстаз от немого, режущего глотку крика терзаемой худшими из своих глубинных кошмаров жертвы. Попировать таким же образом, сидя на груди спящего фейри, у них получается не всегда, но это не значит, что хоть кто-то от них застрахован. И, безусловно, любая мара, рано или поздно, убивает того, с кем спит. Обычно делает это неспешно, обстоятельно, растягивая удовольствие. Большинство здравомыслящих фейри предпочитают вообще не иметь с ними дела и даже странно, как они до сих пор не выродились.

Правда, сам Киэнн к числу здравомыслящих, конечно, никогда не относился и пробовал любую гадость, какую только мог. Фьёль тоже пробовал, чего уж там. Давно, еще по юности, сдуруразумеется. Повторить желания не возникло.

Уэнья опять немного поерзала:

— Я знаю, где найти Джонни. Они… не в смысле с этой, которая мара — он и какие-то дружки его — так они каждую субботу ходят в один паб. Хурди-гурди что-то там. Кажется, где-то между Авалон парком и Ист-Сайдом. В игры какие-то там играют, на бумажке пишут. Он много раз меня приглашал с ним пойти. Говорит: будешь вампиром. — Глейстиг хихикнула: — Смешно, да?

Это точно, обхохочешься. Дээндэшники, что ли? Или эти, которые Мир Тьмы? У них как будто и вампиры, и оборотни, и фейри всякие в сеттинге. То-то и вправду будет смеху, если к ним нагрянут всамделишные!

Киэнн устало потёр переносицу и взглянул на часы. Как раз суббота. Пять утра.

— В субботу во сколько?

— Кажется, Джонни говорил, они там с самого утра сидят. Мол, сессии долгие, да и народу утром не так много, не мешают. С девяти, что ли.

Глейстиг пугливо покосилась на угрюмо сверлящего взглядом приборную панель Дэ Данаана. Психи. Ноулайферы. С девяти утра кубики кидать. Ладно, последняя попытка. На сегодня точно последняя. Хорошо бы, конечно, в Сент-Луис и оттуда самолетом, но не с этой же компанией. Разве что колдовские оковы на всех троих надеть — жестоко, а что поделаешь? А, хрен с ним, у меня еще почти двенадцать часов в запасе, а «сессии у них долгие». Киэнн повернул ключ зажигания, выводя автомобиль из летаргии, под колесами наждачкой зашуршал песок. Когда я уже, вашу ж мать, высплюсь?