— Ты псих.

Хорошо, что ты это понимаешь. Уже молодец.

— Ну? И за что ищут тебя?

— За убийство, — обыденным тоном поведала она.

И, похоже, не соврала. Вот только...

— Ты что, ребенка убила?

Одиночное убийство по понятиям фейри, в большинстве случаев — как бы даже и не преступление. Это же не тотальная резня, на такое даже баньши посмотрит сквозь пальцы, разве что родственники убитого обидеться могут. Если только речь не идет о детской жизни. Но тогда плохо твое дело, глейстиг!

— Это уже второй вопрос, твоя очередь.

Ах ты ж дрянь! Вот тебе и девочка-припевочка!

— Кем была эта странная фейри? На королевскую охрану что-то не похоже.

Еще бы, на ётуна не похожа однозначно. Да их в Сенмаг, как бы, и не посылают — пойди такую громадину спрячь! Если уж нужно кого-то ловить, можно отправить боггла. Он запросто закосит под копа, и к тому же этой своей идеей вершить правосудие обычно едва ли не одержим. Значит, ты все-таки ждешь посыльных от короля… Или королевы?

— Баньши, — решил подтвердить ее предыдущую догадку Киэнн. Охотнее поверит. И приправил соусом: — Баньши-подменыш.

О том, что настоящие баньши не содействуют «властям» ни при каких условиях она, даже с учетом юного возраста, вполне может знать. А вот баньши-подменыш, если бы такая существовала (о чем Киэнн, признаться, ни разу не слыхал), вполне могла бы сделаться королевской ищейкой. Теоретически.

— Так кого ты убила?

— Одного симпатичного шелки, — облизнулась она, и тут же сделала следующий ход: — Как тебе удалось улизнуть?

Киэнн зло прищурился. Надрал бы я тебе задницу, глейстиг! И ведь имею полное право.

— Эй, я тоже так могу! «С помощью хитрого приема». Как тебе понравится такой «ответ»? Давай, договаривай!

Девица опустила глаза и снова стала походить на смущенную девчушку, которая по неосторожности разбила любимую мамочкину вазочку:

— М-мы… Мы с мамой и еще двумя… нашими… з-затанцевали королевского фаворита…

Киэнн догадался, о чем речь раньше, чем она договорила. Ему рассказывали эту историю, только о том, что у одной из глейстиг была дочь — умолчали. Такие трио глейстиг (обычно они танцевали именно втроем) еще называют беван ши. И, говорят, их жертвы почти всегда умирают, не выходя из сладостного экстаза и с трудом осознавая, что с ними происходит. И это при том, что работают беван ши крайне жестоко — иной раз от такого счастливого дурака только груда мяса остается. Взгляд Киэнна невольно скользнул по длинным, остро отточенным ноготкам юной глейстиг — ухоженным, аккуратно покрытым иссиня-черным лаком. Занятно: зачем красить в черный цвет то, что черно от рождения? И все же из всех возможных смертей он бы с удовольствием выбрал для себя такую — смерть под наркозом наслаждения. Если бы его, конечно, кто-то спрашивал.

Трех кровавых танцовщиц из Ллвин Диар, как рассказывали Киэнну, Аинэке предала огню за какую-то безделицу. Ну, с его точки зрения, конечно. Похоже, девочки полакомились одним из ее бесчисленных наложников. Причем не просто сожгла заживо, а принудила до смерти танцевать в языках пламени. В принципе, ты ведь тоже так развлекался, и не раз. Дочка в папу, сам знаешь. И случилось это что-то лет восемь или девять тому назад — по-разному говорят. Что же тогда выходит?..

— Это сколько же тебе тогда было? — снова не сдержался Киэнн.

— Шесть, — невинно похлопала глазами его новая знакомая. — Теперь ты мне должен два ответа…

— То есть, хочешь сказать, теперь тебе… пятнадцать??? — Киэнн окончательно потерял голову.

— Четырнадцать, — почти как Хло (возможно, даже в чем-то копируя ее) нахмурилась глейстиг, медленно вставая. — Что-то ты много знаешь…

Она шагнула к нему и положила прозрачные, как лепестки нимфеи, ладошки ему на грудь. По телу прошла томительная дрожь, поплыл аромат горького верескового меда, дохнуло жаром Бельтанэ… Глейстиг качнула бедрами, выразительно повела мраморными плечиками, потянулась… Шелковое домашнее платьице потекло вязким вишневым джемом, в ушах громыхнул набат, стены с пурпурными узорами на обоях поплыли в густом тумане…

— Хочешь, я подарю тебе поцелуй бессмертия? — Глейстиг хихикнула, боднула его острыми сосками, ужалила губы шершавым язычком. Точеные ножки козочки, упрятанные в высокие сапожки, принялись отбивать шаманский ритм, опрокидывающий небесный чертог Мудрейшего в пламенную глотку Муспельхейма, ритм, которому невозможно противиться, потому что он уже пустил корни в твою плоть и кровь, длинные, безмерно длинные корни великого ясеня Иггдрасиль, и тянет из тебя соки, точно сверкающий змей владычицы мертвых…

Боли не было, страха тоже, ни стыда, ни печали — только медовая горечь и невесомое падение. Не ты ли сам мечтал о такой смерти?..

«Ей четырнадцать, сто драугов тебе в зад!» — яростно запульсировало в мозгу. Что бы там ни было, это тощий, перепуганный подросток, и она, разрази тебя Мор, вообще не в твоем вкусе!

Что-то горячее и липкое бежало по груди, губы маленькой фейри — алые и нежные, будто лепестки тюльпана — прильнули к теплой струйке, не прерывая полета. Мед сгустился тягучими каплями…

Не танцуй с глейстиг, проклятый идиот! Чему тебя учили?

Не в силах прервать колдовской танец, Киэнн отчаянно прижал хрупкую девчушку к себе, вдавливая в нежную зефирно-белую кожу висящее на шее стальное украшение. Глейстиг поморщилась, пытаясь увернуться, потом зашипела, завыла, добровольно отталкивая уже было напрочь увязшую в ее силках жертву.

— Хорошая у тебя анестезия, пупсик! — судорожно ухмыльнулся Киэнн, чувствуя, что ухмылка вышла перекошенной, как у паралитика. — Горящие угли голыми руками разгребать можно.

Он бесцеремонно сорвал с шеи распятье, оставившее на коже пылающий след. У глейстиг такой же отпечаток запекся до коричневой корки. Ну, отлично, теперь, считай, оба одним клеймом клейменые. Даже и объяснять ничего не надо, сразу видно: ночь была страстной. От левой подмышки до самого живота тянулись четыре рваных раны от когтей кровавой танцовщицы. Джинсы поменяли оттенок с темно-синего на глубоко-бордовый, по крайней мере, до середины бедра. Боли пока все еще не было, но сознание начало понемногу проясняться.

— Тебе хоть вкусно было, дочь Тиллуны? — В мозгу давно сложился паззл: матерью маленькой шлюшки могла быть только младшая из трех беван ши. — Не отравилась? Знаешь вообще, что пила?

Глейстиг перепугано попятилась:

— Ты от королевы?

— Королева мертва, деточка. Я — король Маг Мэлла.

Юная вампирка побледнела до пепельно-серого и, накренившись в сторону, грохнулась на пол. Как раз подбиравшийся к ее ногам Лестат с шипением взлетел на бархатную штору. Ну вот, не было печали. Киэнн, пошатываясь, встал на ноги. Крови он успел потерять уже изрядно, но, кажется, все же не настолько, чтобы брякнуться рядом с глейстиг. А пусть полежит, что ей станется. Разве что связать ее для порядка. Он отстегнул от цепочки оказавшийся и впрямь спасительным нательный крест, и, на всякий случай, сунул в карман — бога-то, скорее всего, нет, но придуманные его почитателями средства защиты иной раз все же вполне успешно работают. Цепочка, по счастью, тоже стальная. Не Глейп-ниэр, конечно, но на что-то да сгодится. Наверное, было бы надежнее пойти и оборвать ту дверную цепочку, покрепче будет, но для этого неплохо бы иметь силу фоморки. Да и… Кишки боггарта, причинять боль и творить насилие над четырнадцатилетней девчонкой — тоже дело дерьмовое, так что, раз уж сие неизбежно, пожалуй, лучше хоть не слишком усердствовать.

Киэнн аккуратно завел тонкие ручки лежащей в беспамятстве глейстиг ей за спину и связал цепочкой от креста. Лилейная кожа почти сразу поалела на месте прикосновения металла и покрылась мелкими пузырьками, как от крапивы. Маленькая вампирка застонала и пошевельнулась. Несколько секунд она бессмысленно смотрела в пол, потом вскрикнула и попыталась вырваться, но сталь уже делала свое дело, не только причиняя боль, но и вытягивая силы. Киэнн перевернул девчушку на спину, чтобы видеть ее глаза, и, на всякий случай, крепко прижал коленом к полу.