Вервольф — существо не ахти какое развитое, своих охотничьих привычек он почти никогда не меняет, и в городе смертных обычно ищет только одну вещь: мясо. Свеженькое, мягонькое человеческое мяско, за которое, в отличие от плоти фейри, скорее всего, не придется платить собственной серой шкурой. И, как его собрат-зверь, истинный санитар леса, он выбирает из всего человеческого стада добычу наиболее слабую и хворую, практически ходячую падаль: алкашей, обдолбанных торчков и прочие отбросы общества. Так что заботливые мамочки хорошеньких Красных Шапочек из благополучных семей могут не слишком волноваться за своих драгоценных чад: Серый Волк их навряд ли слопает. Ему вовсе не нужны лишние неприятности: шумиха, скандал, дровосеки в полицейских мундирах, охота на ведьм и выговор на Лунайсэ. И хорошо еще, если только выговор.
В общем, хочешь быть укушенным вервольфом — поезжай в трущобы. Хотя, ничего хорошего из этой оригинальной затеи точно не выйдет. И не только потому, что сам факт укуса никого не превращает в волка-оборотня — все, что можно заработать таким образом, это инфекционную гангрену, заражение крови или, быть может, бешенство (насчет последнего Нёлди был не уверен, но вполне допускал). Еще неприятнее, что одним укусом никогда не обходится. Если вервольф берется за дело, то обычно доводит его до конца, то есть, применительно к процессу кусания, откусывает все части тела по очереди.
Последняя, отнюдь не веселая мысль неустанно сверлила сознание Нёлди на пути к Ист Гарфилд парку. Конечно, в Чикаго валом небезопасных районов, любой из которых может служить охотничьими угодьями вервольфа, но и логика, и чутье (а чутью, или, если угодно, мистической интуиции любой фейри доверяет даже больше, чем громоздкой и неуклюжей машине логики) — все подсказывало, что если уж волк набрался наглости заглянуть в один из благоустроенных центральных кварталов, то искать его следует где-то неподалеку. И Гарфилд парк оказался наилучшим претендентом на роль такого места.
Прочесывать весь район и его окрестности в планы Нёлди не входило. С фит фьятой у вервольфов, конечно, дело обстоит так себе (не совсем никак, но весьма посредственно), однако прятаться в каменных джунглях он и без тумана фейри умеет. Особенно, если очень захочет. Так что будет куда проще и эффективней пустить в ход нож и, можно сказать, ловить на живца. Нюх-то у вервольфа как раз превосходный и запах крови он чует за милю, а что интереснее всего — воздействует этот запах на него как своего рода афродизиак. Вот уж не удивлюсь, если мамашка покойной королевы Аинэке как раз и была вервольфихой! Правда, волки-оборотни по природе своей почти всегда моногамны (что для фейри вообще редкость), охотятся парами или семьями, сексом с потенциальной едой не увлекаются. Но вервольф-одиночка вполне может прельститься источающим будоражащий чувства аромат двуногим прямоходящим. Да и парочка, с большой вероятностью, выползет из своего логова за «сладостным парфюмом», и вести себя будет слегка неадекватно.
Вот тут-то Нёлди и нашпигует его, ее или их стальными стрелами! О да! И вернет Рико!
Добравшись до станции метро «Калифорния», никс расположился неподалеку от дешевой забегаловки с пиццей на вынос, худо-бедно прикрылся фит фьятой (с такой ерундовой магией любой справится!), вынул охотничий нож из «Белого буффало» и принялся время от времени исподтишка чиркать лезвием по ногам наиболее колоритных прохожих. Те вскрикивали, бранились, пытались разглядеть, обо что порезались, но, конечно же, ничего не находили и брели дальше, упоенно сквернословя и иногда прихрамывая. Асфальт возле зарешеченного входа в пиццерию понемногу бурел, но никто по-прежнему не обращал на это особого внимания…
Время тянулось, вязло, липло комками… От жирного запаха поджаренного сыра потихоньку мутило. Раскаленные рельсы над головой монотонно гудели, на парковке по соседству гундосили, шаркали, пыхтели и выхлопывали бесконечный фанк. Рука ныла от усталости…
Сутулую фигуру с характерной немытой и нечесаной шевелюрой Нёлди заприметил уже в глубоких сумерках. Вервольф (а это был вне сомнения вервольф) выглядел обычным опустившимся жителем трущоб Чикаго, разве что даже слишком опустившимся и оборванным, причем — подозрительно светлокожим для черного квартала. Выдавала его только хищная походка: то крадущаяся, то торопливая, то плавная, то решительная. И еще то, как старательно и шумно он принюхивался к запаху крови. То, что интересовала его определенно не пицца, не бургеры и не табак, Нёлди нутром почуял. Объектом повышенного внимания вервольфа служила та самая косая пьянчужка в засаленной синей футболке с выцветшей эмблемой какого-то бейсбольного клуба и драных бермудах с дырками до самой промежности, в общем весьма колоритная дамочка, которую Нёлди оцарапал минут десять назад. Более всего она походила на самку цверга: приземистая, кривоногая, темнолицая, с пробивающимися над верхней губой усиками и фингалом под левым глазом. Сидя под навесом станции, нерезвая обладательница всей этой исключительной прелести деловито уминала толстый кусок пиццы с беконом, догоняясь дешевым пивом из банки. Однако вервольф смотрел на нее как на дивную альву, или, по меньшей мере, живую Мэрилин Монро, задравшую юбку. Хотя нет, на альву он бы так точно не смотрел. Ну да о вкусах не спорят.
Нёлди вскинул заряженный арбалет и опер локоть о колено, поджидая, когда волк подойдет поближе. Его самого оборотень явно не чуял, полностью поглощенный своей вожделенной двуногой. Ну, давай, еще чуть-чуть! Палец нетерпеливо лег на спусковой крючок…
И вот тут до Нёлди дошло, что мальчика с воргом не было. Если он пристрелит оборотня прямо сейчас, то уже вряд ли найдет Рико. Если только ранит… Ну, есть вероятность, что сталь парализует вервольфа и с ножом у глотки тот выдаст всё, что потребуется. Но поговаривают, что эти твари исключительно выносливы и даже порция стали им не помеха. И тогда от одного зарвавшегося никса останется только груда бифштексов для соседней забегаловки. Блестящее завершение карьеры охотника!
Нет, тут спешить нельзя. Раз уж рыбка клюнула, постарайся, чтоб не сорвалась. Свою даму сердца этот не в меру волосатый донжуан наверняка поволочет отнюдь не в мотель, а прямиком в какое-нибудь вонючее волчье логово. Где, скорее всего, держит похищенного мальчишку. Эта кривоногая и хорошо поддатая особь не станет передвигаться слишком уж быстро, а значит я смогу за ними проследить. И уже там, на месте, разряжу арбалет по полной.
Между тем вервольф уже бесцеремонно подсел к чернокожей пьянчужке и принялся что-то страстно нашептывать ей на ушко. Нёлди затаил дыхание. Только не упирайся, душка! Он же все равно тебя сожрет, так или иначе, а мне надо, чтобы все пошло по сценарию! Впрочем, не похоже, чтобы цвергоподобная негритянка хотела отбиваться. Спустя какую-то четверть часа, после недолгих, но настойчивых ухаживаний вервольфа, новоиспеченная парочка поднялась со скамейки и направилась в сторону парка. Нёлди растер затекшие от двенадцатичасового сидения на месте ноги и проследовал за воргом и смертной, стараясь держаться на безопасном расстоянии.
Город к этому времени уже по уши увяз в нефтяном пятне ночи, парковые дорожки лишь кое-где скудно освещали редкие фонари да чиркали фарами проезжающие по Вестерн Мэдисон стрит автомобили. Ноги пьяной возлюбленной вервольфа то и дело заплетались, и Нёлди уже стал побаиваться, что до места она не дойдет, а волк решит не церемониться и уложит ее где-нибудь под кустом. И только заприметив приоткрытую дверь большой парковой беседки-бельведера, догадался, куда держит путь треклятый оборотень.
Когда парочка скрылась за проржавевшей, вероятно, до этого много лет не открывавшейся дверью, Нёлди еще немного подождал (пусть эти двое уже займутся делом и обращают поменьше внимания на посторонние шорохи), заранее натянул тетиву арбалета, проверил, все ли на месте, и только после, крадучись, приблизился к беседке и заглянул в щель. Когда-то эта постройка была, несомненно, изящной и величественной, но сейчас там царило запустение: земля заросла сорной травой, сухой от жары, плиты потрескались, белую кладку стен загадили птицы. Вервольф давно перестал любезничать с «мясом» и удовлетворял свою похоть самым грубым и примитивным образом прямо на подстилке из высохших, блеклых сорняков.
