Пытался ли я его убить? Понятия не имею. Остановился я сам, никто меня не оттаскивал. Но в принципе… Наверное, при определенных обстоятельствах, мог. Как всегда. И вряд ли испытывал бы при этом некое чувство вины. Мне это чувство вообще слабо свойственно. А уж в данной ситуации…

Изменилось ли что-то в моей жизни? Ну, впору снова вспомнить про верблюда. Изменилось многое. Не важно, что я смог отразить нападение и повергнуть врага в говно. Не в этом дело. Виктор говорил, что самое сложная и единственно интересная для него форма существования – максимально возможная свобода и самостоятельность. На самом деле, ведь и впрямь, если разобраться, свобода – штука поганая. Приходится самому все решать, принимать на себя ответственность, не закроешь глаза, не спрячешься стыдливо ни за Бога, ни за патриотизм, ни за какие-то там иллюзии. Потому что Бог, патриотизм и прочее – это ведь несвобода и есть. А без них – чертовски неуютно и холодно. Но вот ведь говеный парадокс – стоит человеку осознать, что он прячется за всем этим… И оно исчезает. Нельзя спрятаться за щитом в который не веришь. Нельзя свалить вину на Бога, если не веришь в Бога. Нельзя убить тысячи людей, а потом на голубом глазу объявить, что сотворил сие непотребство на благо родины. Если нет у тебя никакой родины и не отождествляешь ты себя ни с какой недвижимостью или территорией. Вот что такое свобода – жутковатое место в которое вполне может провалиться любое сознание. И обратного пути ведь нет. Невозможно снова убедить себя во вранье, которое ты уже осознал как вранье.

И вот я чувствовал себя, наверное, именно таким. Свободным. Жизнь сложилась так, обстоятельства жахнулись мне на голову, карма треснула с характерным хрустом в области главной чакры имени самообмана – понятия не имею. Но я ощущал себя опустошенным. Свободным и очень одиноким. Я мог позаботиться о себе до такой степени до которой уже позаботился. Я не нуждался во взрослых – в их советах и опеке. Не нуждался в ответах на вопросы. Ни в каких ответах со стороны. Потому что единственный человек от которого я бы принял такие советы, выпал из моей жизни навсегда. И теперь мне придется искать все эти ответы самому, потому что я не приму ни от кого помощи…

Думал ли я именно так в тот момент? Понятия не имею. Наверное, думал. Но уж точно не в такой форме и не такими словами. Мне было тринадцать, чего вы хотите?

А еще я думал о галлюцинации в виде призрака Виктора, посетившей меня в критический момент. Странное дело. Может, мое сознание, задымившись от перегрузки, просто нашло спасение в единственном образе от которого я бы принял помощь? Единственное за что, вернее, за кого оно цеплялось? Наверное, отчасти так и было. А еще мне почему-то казалось, что это не было совсем уж галлюцинацией. Шизофренией? Или шизофрения – это когда слышишь голоса? Типа радио. Деструктивное расстройство личности? Безусловно. Но я помню, что в тот момент я как будто… не знаю как сформулировать… Я чувствовал присутствие. Виктор был там. Совершенно реальный (на каком-то определенном уровне реальности). И потом, я не уверен, что бывают призраки еще не умерших людей. А Виктор ведь, насколько я знал, не умер.

Ну, или я просто свихнулся. Простое объяснение, и тогда я готов был в него поверить. Почти. Потому что на второй день моего пребывания в карцере, Виктор появился вновь. Он снова стоял в проеме распахнутой двери и как будто дразнил мое восприятие находясь на границе тени и света.

– Привет, – сказал призрак.

Я подорвался на кровати как под хвост ужаленный.

– Дерьмово выглядишь, – доверительно сообщил он мне из полумрака.

– В душ же не пускают, – автоматически ответил я. И тут же подумал о нелепости своего поведения – объяснять призраку, существующему в моем воображении отчего это у меня грязная башка.

– Ага, – согласился призрак. – Это именно то на что я обратил внимание.

Я смотрел на него и… никак не мог разглядеть. То есть вот категорически он не попадал в фокус. Но откуда-то я знал, что это именно Виктор. И ощущал его реальность. Вот ведь свихнулся. Но ведь это не мог быть он!

– Кто ты? – спросил я шепотом.

Он ответил не сразу. Сперва долго меня рассматривал, а потом выдал:

– А разве это важно? Ты только что сам решил, что абсолютно свободен. Такого, конечно, не бывает пока тебе надо что-то есть, во что-то одеваться и ты не способен помочиться в людном месте. Абсолютная свобода бывает только на кладбище. Но раз ты решил… Вот сам и придумай что я такое. Потому что во всех других вариантах… Получится то же самое.

– Как это?

– Я только что озвучил твои же собственные мысли. Из чего явно следует, что я плод твоего ушибленного попыткой изнасилования воображения. И если я отвечу на твой вопрос – я ведь не более, чем плод твоего воображения. Выходит, ты сам на него ответишь. Единственная разница – ты не примешь на себя ответственность за выбор любого глупого варианта.

Я долго думал над его словами, а потом сказал:

– Мне кажется, ты реальный.

– А это ничего не значит. Миллионы людей верят в реальность Бога. А Он, гад такой, от этого все никак не станет реальнее. Так что верь во что хочешь.

– Ладно, – сказал я, не очень хорошо понимая на что соглашаюсь.

– Вот и о-кейно. Пошли погуляем?

– Как это? – растерялся я. – Я же заперт.

– Ты что, дурак? – усмехнулся призрак и показал на открытую дверь.

Я пожал плечами, поднялся с койки, но к двери приближался все-таки осторожно. Не хватало только, поверив в реальность галлюцинации, врубиться носом в запертую дверь. Виктор задумчиво за мной наблюдал, ухитряясь каким-то образом постоянно держать дистанцию и оставаться в тени.

Дверь оказалась открытой реально. Мы вышли в коридор. Поскольку до этого я тут нигде не был, здания не знал, то не представлял что где находится. Кроме того, даже если бы знал, вряд ли понимал бы куда «идти гулять» в сложившихся обстоятельствах. Поэтому я пошел за призраком.

Вскоре мы оказались перед дверью кабинета Капитана. Вернее, это я оказался. Виктор куда-то пропал, хотя я был почти уверен, что он уже в кабинете. И когда успел? Я повернул ручку и вошел. Капитан был в кабинете, но он, похоже, не замечал ни меня, ни маячивший на границе света от настольной лампы, призрак Виктора.

Капитан вообще ничего не замечал. Он был занят. Он орал в телефон.

– Я все это знаю! Да, я читал его личное дело. Если бы я хотел придушить гаденыша – уже бы это сделал.

Уп-с. Не знаю, может, это самомнение, но речь явно шла обо мне.

– Он останется здесь, пока я не решу как с ним поступить дальше. И если вы там подумаете своими трусливыми чиновничьими мозгами, то поймете, что, с точки зрения закона, другого выхода нет… Что? Но он не сумасшедший… Не удивлюсь если он легко пройдет все тесты и ваши психиатры обломают об него свои высокоученые мозги… Почему? Да потому что во всех других вариантах его вычислили бы раньше именно как сумасшедшего… Да… Насколько мне известно, из-за этого учителя физкультуры погиб его лучший друг. А в приюте друг – это больше чем брат, если вы не в курсе… Нет, с этим я разберусь сам… Отстранить меня? Ну-ну. И где вы собираетесь найти другого придурка на эту должность? У вас кандидаты в очереди стоят?

– Он хочет, чтобы ты оставался в его распоряжении, – сообщил мне призрак Виктора. – Хочет, чтобы ты был в его руках.

– Он нас не слышит? – удивленно прошептал я.

Капитан и в самом деле упорно не замечал нашего присутствия в кабинете.

– Нет, блин, просто игнорирует, – громогласно провозгласил Виктор. – Не задавай дурацких вопросов ответ на которые тебе известен.

– Как это получается?

– Это долбаная магия, – фыркнул Виктор. – Ты слышал, что я сказал?

– Круто, – восхитился я. – И что, в любое место так можно?

Виктор какое-то время молчал, а потом спросил:

– Ты все еще полагаешь, что все это галлюцинация? Пытаешься выяснить насколько все нереально?

– Ну… типа того, – признался я.