— Девочки, уже поздно. Пора ложиться спать, — отложив вышивку и поднявшись с тахты, произнесла она и повернулась к служанке, стоявшей у дверей. — Отведи султанш в их комнату, хатун.

Покорившись воле матери, Шах и Айше, взявшись за обе руки служанки, покинули холл. Альказ-паша, проводив их взглядом, повернулся к жене, которая подошла к нему и поцеловала в заросшую бородой щёку.

— Добро пожаловать.

— Благодарю, — отозвался он, привычно приобняв её за талию и подтолкнув к тахте, на которую они вместе опустились. — Пришлось задержаться допоздна.

— Мехмет очень ждал тебя и расстроился, когда ты не вернулся к ужину, как и обещал ему, — с укором проговорила султанша, прильнув к мужу, который положил свою руку на спинку тахты и тем самым приобнял её.

— Я зайду к нему, — виновато нахмурился Альказ-паша. — На мне теперь огромная ответственность, как на регенте престола. Повелитель оказал мне честь, снова даровав это назначение. И я хочу оправдать его доверие. Ты же понимаешь, Хюррем?

— Разумеется, — сухо отозвалась та, но в её тёмно-карих глазах царило недовольство. — На тебе бремя управления государством. Но не забывай о том, что у тебя есть семья.

Альказ-паша устало кивнул черноволосой головой и покрепче прижал к себе жену, без слов прося у неё прощения за то, что уделяет ей и детям мало внимания.

Взглянув на него, Хюррем Султан, которая всегда чутко чувствовала настроение мужа, сразу поняла, что его что-то беспокоит. Взгляд был задумчив, а меж бровей пролегла складка, которая появлялась, когда его что-то тревожило.

— Что случилось?

Вынырнув из раздумий, Альказ-паша обратил к ней свои чёрные глаза и некоторое время молчал, словно раздумывая, стоит ли ей рассказывать.

— Ситуация в Анатолии выходит из-под контроля. Пока не знаю, по какой причине, но её охватило недовольство. Всё чаще вспыхивают мелкие мятежи. Там что-то происходит, Хюррем. А, как известно, даже одна маленькая искра способна превратиться в полыхающее пламя.

Насторожившись от его слов, султанша слегка отстранилась и заглянула в его напряжённое лицо.

— Почему Ферхат-паша, как бейлербей Анатолии, здесь, в столице, если в его землях происходит подобное?

— Завтра утром он отправляется в путь, дабы попытаться подавить растущее недовольство. Он делает это по моему приказу, но открыто выражает свои сомнения относительно того, удастся ли ему справиться. Твердит, что ситуация в Анатолии гораздо серьёзнее, чем кажется, и требуется моё вмешательство не иначе как во главе с янычарами.

Хюррем Султан, теперь уже всерьёз обеспокоенная, нахмурилась.

— Всё настолько серьёзно?

— Боюсь, что да, — обречённо отозвался Альказ-паша. — Если в ближайшее время Ферхат-паша не справится, мне придётся отправиться в Анатолию.

— Но разве ты можешь покинуть столицу, будучи регентом престола? — недоумевала султанша, которую испугал подобный поворот событий.

Альказ-паша отрицательно покачал черноволосой головой. Весь его растерянный вид говорил о том, что он попросту не знает, что ему делать.

— Я не могу покинуть столицу, но и бездействовать, когда в Анатолии разгораются мятежи, не должен. Будем надеяться, что Ферхат-паша всё же справится без моего вмешательства.

— Дай Аллах, — выдохнула Хюррем Султан, мрачно смотря на мужа.

Что-то не давало ей покоя в этих новостях. Словно предчувствие какого-то подвоха. С чего бы вдруг в Анатолии без особых на то причин разгорелось недовольство, а уж тем более мятежи, цель которых вообще неясна? Кому-то было выгодно, чтобы Анатолия погрязла в беспорядках. Он и сеет раздор. Но с какой целью?

Уже лёжа в постели, Хюррем Султан поделилась своими мыслями с мужем, но он не согласился с ней.

— Кому это могло понадобиться? Ферхату-паше? Вряд ли, ведь если он не восстановит порядок в Анатолии, его лишат должности или даже жизни.

— Кто-то разыгрывает всё это, словно представление, — мрачно процедила султанша, разгневанная тем, что он не желает её понять. — Что-то здесь не так, Альказ…

Вздохнув, паша лёг рядом с ней в постель и, наклонившись к жене, поцеловал её в лоб, при этом заботливо укутав одеялом.

— Не забивай свою голову этими мыслями. Спи.

Недовольно поджав губы, Хюррем Султан промолчала, прильнув к его плечу. Альказ-паша сразу же заснул, утомлённый за день, а султанша всю ночь ворочалась, не смыкая глаз из-за беспокойных мыслей о том, что ситуация в Анатолии каким-то образом угрожает её мужу.

Дворец Михримах Султан.

Находясь в огромном холле, утопающем в роскоши, Михримах Султан сидела на тахте и вышивала, пытаясь хоть как-то отвлечься. Скорбь по матери всё ещё терзала её сердце, как и тоска из-за своего одиночества. Конечно, у неё часто гостила подруга Эсма Султан, но эти визиты ничего, в сущности, не меняли.

Михримах Султан жила одна в большом и красивом, но пустом дворце, сгорая от скорби по матери, от тоски по мужу и от скуки. В Османской империи властвовала суровая зима, а холод и мёртвую природу султанша не любила. Это время года вызывало в ней меланхолию. Дни тянулись бесконечно, а ночи были полны слёз.

В груди у девушки поселилась тянущая пустота, засасывающая в себя всё светлое и положительное и оставляющая только тоску. Сегодня пустота в душе чувствовалась особенно остро, и Михримах Султан заставляла себя делать хоть что-то, чтобы не плакать. Вышивка отвлекала её от мрачных мыслей.

Поздним вечером, когда гостей, в принципе, уже не ждут, Гюльшан-калфа сообщила о том, что приехала Хафса Султан. Изумлённая Михримах Султан отложила вышивку на тахту, с которой поднялась, и встретила гостью поклоном.

— Добро пожаловать.

— Благодарю, — неожиданно тепло улыбнулась Хафса Султан, подойдя к племяннице. — Надеюсь, я не побеспокоила тебя своим поздним визитом? Было много дел, поэтому раньше я приехать не смогла.

— Что вы? — как радушная хозяйка, тепло отозвалась Михримах Султан и жестом пригласила присесть на тахту. — Я вам рада, султанша.

Женщины сели рядом, и Михримах Султан велела Гюльшан-калфе принести им шербет и лукум. Тем временем Хафса Султан с любопытством огляделась в холле и одобрительно хмыкнула.

— Повелитель даровал вам с Искандером-пашой прекрасный дворец. Очень красиво…

— Да, вы правы, — натянуто улыбнулась светловолосая девушка, которой вся эта роскошь уже набила оскомину. — Надеюсь, у вас всё хорошо?

— Мне не на что жаловаться, — произнесла Хафса Султан, обратив к ней пронзительный взгляд серых глаз, цвет которых вызывал ассоциации с холодом и снегом. В противовес её словам, женщина выглядела бледной и измученной, но проявляла завидную выдержку, стараясь это скрыть и вести себя как обычно с достоинством. — А как ты, Михримах?

Неловко замявшись, Михримах Султан облегчённо выдохнула, когда в холл вошла Гюльшан-калфа с подносом в руках, на котором были два кубка с шербетом и блюдо с лукумом.

— Спасибо, — взяв кубок, воскликнула она, и Хафса Султан изумлённо вскинула брови, так как не считала, что слуг стоит благодарить за их работу.

— Не хочешь откровенничать со мной, — утвердительно произнесла она, взглянув на смущённую племянницу. — Я понимаю. Мы плохо друг друга знаем. Но ведь мы не так далеки, как кажется. Твой отец был моим братом. Выходит, мы с тобой — всё, что осталось от нашей семьи.

— Вы помните его? — осторожно спросила Михримах Султан, которая всегда мечтала знать, какими были её настоящие родители.

— Я была ребёнком, когда мой брат Осман был жив. Плохо, но помню. Я любила его больше остальных братьев, а их у меня было немало. К сожалению, все они уже в ином мире по воле Всевышнего.

В голосе Хафсы Султан была едва различимая тоска. Сейчас, когда её обычно равнодушные глаза были полны печали, она казалась живой. Не ледяной, сдержанной и властной султаншей, крепко держащей в своих маленьких ладошках власть, а девушкой, которая в свои юные годы уже познала боль потерь, скорбь и груз слишком большой для её хрупких плеч ответственности.