— Искандер-паша же не влюблённая девушка, — рассмеялась Эсма Султан, и на мгновение она стала прежней весёлой лучистой девушкой. — Он — взрослый мужчина, и у него много дел и забот в связи с его должностью. Чего ты ожидала? К тому же, он кажется человеком серьёзным и сдержанным. Не в его характере открыто демонстрировать чувства.

— Я думаю, дело в другом, — уклончиво возразила светловолосая девушка, будучи не уверенной в том, стоит ли рассказывать подруге о том, что она нашла.

— И в чём же? — наконец, перестала веселиться Эсма Султан и насторожилась.

Спустя некоторое время она, недоумевая, вошла следом за Михримах Султан в кабинет Искандера-паши и, любопытно оглядываясь, ждала, пока та что-то достанет из его письменного стола.

— Что ты хочешь мне показать? — спросила султанша и, увидев в руках подруги кожаную папку с какими-то бумагами, усмехнулась. — И что в ней?

Промолчав, Михримах Султан с пугающе удручённым видом отдала ей папку и отвернулась, будто была не в силах смотреть на то, что находилось в ней. Настороженная Эсма Султан распахнула папку и непонимающе нахмурилась, увидев на первом листе бумаги искусный рисунок нижней части женского лица с чувственными улыбающимися губами.

Листая, она увидела рисунки, изображающие женские руки, шею и ниспадающие на неё волосы, округлое плечо, скрытое под тканью рукава, глаза. И во всём этом Эсма Султан видела то же обожание, которое заметила и Михримах Султан. Его трудно было не заметить. Им были буквально пропитаны все рисунки.

— Ты думаешь..? — неверяще прошептала Эсма Султан, но не нашла в себе сил закончить вопрос.

— Я нашла их случайно, — мёртвым голосом отозвалась Михримах Султан и, повернувшись лицом к подруге, печально вздохнула. — Даже не знала, что Искандер-паша умеет рисовать. И то, как он рисовал её, только её одну, обнажило его чувства. Я не знаю, кто эта женщина, но он любит её, Эсма. И, похоже, вынужден скрывать это, потому как ни на одном рисунке нет её цельного облика. Он словно боялся раскрыть её личность.

— Всё это глупости, — отрицательно покачала темноволосой головой Эсма Султан. — С чего ты взяла, что это одна и та же женщина, к тому же, реально существующая? Может, это просто наброски женских силуэтов.

— Ты и сама это видишь.

Эсма Султан в этот раз не стала отрицать и, задумчиво посмотрев на последний рисунок, — большие миндалевидные глаза с длинными загнутыми ресницами, полные надменности и вместе с тем лукавства, — напряжённо замерла. Этот взгляд уже касался её. И разрез глаз показался ей знакомым.

Чувствуя, что близка к разгадке, Эсма Султан быстро пролистала остальные рисунки и в немом ужасе уставилась на подругу, которая тревожно смотрела на неё в ответ. Она узнала и эту улыбку, и крупную родинку на шее, и орнамент ткани на плече, так как его обладательница часто надевала это яркое запоминающееся платье из красной парчи с орнаментом из золотой нити.

— Ты знаешь, кто она? — звенящим от напряжения голосом спросила Михримах Султан. — Скажи мне, Эсма, — то ли требовала, то ли умоляла она, не дождавшись ответа. — Кто?

— Эмине Султан.

Топкапы. Покои Нилюфер Султан.

После визита в мечеть султана Мехмеда на кладбище Нилюфер Султан, разбитая и мрачная, вернулась в Топкапы и, заперевшись в своих покоях, прогнала даже Хелену с Дафной. Боль терзала её изнутри, но, в отличие от названной сестры Михримах Султан, она держала её в себе вместо того, чтобы изливать её вместе со слезами.

Нилюфер Султан презирала слабость и даже к самой себе испытывала отвращение, когда позволяла себе хотя бы на мгновение поддаться ей. Но сейчас, возможно, она и хотела бы поплакать, только слёз не было. Султанша будто онемела. Не чувствовала ничего, кроме пустой тянущей боли где-то в области солнечного сплетения.

Сидя на тахте, она в который раз за эти дни коснулась взглядом тёмно-карих глаз сапфирового кольца на своей руке — единственной памяти об её родителях, об их любви, о её матери. Оно стало для неё символом того, что она потеряла и что осталось в прошлом, а именно семьи.

Перед смертью валиде написала два коротких письма: одно для неё, второе — для Михримах. Она не знала, что было в письме для Михримах, но в своём письме увидела всего несколько строк, написанных дрожащей рукой. На бумаге остались разводы от упавших на неё солёных слёз. Всё, что ей написала валиде, это, во-первых, просьба простить её за то, что оставляет их с Михримах одних. На следующей строке Эсен Султан написала, что она, Нилюфер, похожа на своего отца, а он был сильным человеком, поэтому она сможет пережить её смерть. Далее следовала раздражающая султаншу просьба позаботиться о сестре, которая силой не обладает и нуждается в поддержке со стороны. И, напоследок, напутствие, которое изумило и взволновало девушку.

“Много лет назад мною было получено пророчество относительно твоей судьбы. Оно предрекало, что один из моих детей будет процветать, и золотой будет его корона, а остальные гнить в земле, и золотыми будут их саваны. Этот ребёнок — ты, Нилюфер. И я всем сердцем надеюсь, что пророчество сбудется. Ты должна быть счастлива за всю нашу несчастную семью.

Но есть ещё одно пророчество, и ты должна знать о нём, потому как я не могу уносить это знание с собой в могилу, не предупредив. Карахан Султан снова поднимет голову, и на этот раз ей посчастливится увидеть своего сына шехзаде Махмуда восседающим на престоле османов. Это случится, когда солнце погаснет и родится заново”.

Нилюфер Султан была сбита с толку. Она не верила в чушь, именуемую пророчествами. Возможно, валиде и верила в них, но её трудно было назвать рациональной в последние годы её жизни. Эти пророчества взволновали девушку, но она относилась к ним несерьёзно и скептично.

Султанша задумчиво перечитывала предсмертное письмо матери, когда двери её покоев распахнулись, и в них вошла невысокая полноватая женщина с длинными каштановыми волосами, обрамляющими округлое лицо с большими карими глазами на нём. Подняв на неё взгляд, Нилюфер Султан непонимающе нахмурилась.

— Фатьма Султан?

— Позволишь войти? — осторожно спросила та, неуверенно замерев на пороге.

Подозрительно смотря на неё, Нилюфер Султан всё же коротко кивнула и, сложив письмо, спрятала его в вырезе своего привычно простого платья из синей парчи. Взгляд подходившей к тахте Фатьмы Султан проследил за этим движением.

— Что привело вас ко мне? — с ходу спросила Нилюфер Султан, повернувшись к севшей рядом с ней женщине.

Она печально улыбнулась и, не торопясь отвечать, вздохнула.

— Несмотря на то, что мы рождены разными матерями и большую часть наших жизней даже не были знакомы, у нас один отец. Султан Орхан Хан Хазретлери. Мы одной крови, Нилюфер. Мы — сёстры.

— Пришли утешить меня? — скептично усмехнулась в ответ та.

— Обращайся ко мне на “ты”, — не среагировав на насмешку, улыбнулась Фатьма Султан. — Иначе я чувствую себя старой.

— Так зачем ты пришла? — раздражённо спросила Нилюфер Султан, желавшая поскорее вернуться к своему одиночеству и раздумьям о пророчествах и своём будущем, в котором уже не будет валиде.

— Просто поговорить.

Спокойствие и неизменно дружеское расположение, остававшиеся на лице женщины несмотря на насмешки, резкий тон и раздражённость с её стороны привели Нилюфер Султан в недоумение. Фатьма Султан реагировала на общение с ней не так, как остальные. Они обижались и обвиняли её в чёрствости и бессердечии, а Фатьма улыбалась.

— Наверно, ты плохо помнишь отца, — заговорила женщина, смотря куда-то в пространство перед собой и предавшись воспоминаниям. — Тебе шести лет не было, когда он умер. Мне же было восемнадцать лет. И я прекрасно помню его.

Нилюфер Султан замерла от услышанных слов. Откуда ей было известно, что она вспоминала об отце и жалела, что так мало времени провела с ним?

— Каким он был? — тихо спросила она неожиданно для самой себя.

— Всегда сдержанный, немного замкнутый в себе. Редко, кто видел его улыбку. Решительный, волевой и сильный. Если он принимал решение, его было трудно переубедить. Отец стремился к справедливости и в правлении, и в семье. Таким я его запомнила.