Осторожно посмотрев на сидевшего напротив Махмуда Реиса, она напряглась, потому как он наблюдал за ней. Было что-то в его карих глазах, что заставило её непонимающе нахмуриться. Тоска? Он смотрел не сосредоточенно, а словно задумавшись.

— Мне уйти? — робко спросила она, не зная, что ей делать.

Капитан моргнул, вырвавшись из плена раздумий, и отрицательно покачал черноволосой головой.

— Имя.

— Фелисия, — послушно назвала своё имя девушка, гадая, почему он её не отпускает.

Сухо кивнув, Махмуд Реис с той же тоской вгляделся в её лицо и вздохнул. Не зная, можно ли ей разговаривать с ним, Фелисия всё же осмелилась задать мучивший её вопрос.

— Почему вы привели меня сюда? Отдали свой плащ, разрешили поесть. Зачем всё это?

— Быть похожа, — неохотно ответил мужчина и, горько усмехнувшись, протянул смуглую руку и дотронулся до её неровно обрезанных каштановых волос, едва достигавших плеч.

Так вот оно что. Она ему кого-то напоминала. Вот откуда эта тоска во взгляде, обращённом к ней, странная забота, визит в шатёр и позволение поесть с его стола. Почему-то это тронуло девушку и, печально улыбнувшись, она заставила себя не отворачиваться от его руки, касавшейся её волос, чтобы не задеть его.

— На кого? — тихо спросила она.

Капитан долго молчал, и Фелисия уже было подумала, что он не станет отвечать, но неожиданно одно его слово прорезало воцарившуюся тишину.

— Дочь.

Видимо, желая показать, что разговор окончен, он тут же поднялся с подушки. Осознав, что ей пора уходить, Фелисия тоже поднялась на ноги и, сняв с себя серый плащ, протянула его владельцу, но тот отмахнулся.

Он что-то громко произнёс на турецком языке, и в шатёр через мгновение вошёл один их двух охранников. Указав на Фелисию, Махмуд Реис напоследок посмотрел на неё и отвернулся, а пират подхватил девушку под локоть и потащил прочь из шатра.

Оказавшись на улице, Фелисия тут же задрожала от холода и, ступая босыми ногами по земле, мечтала вновь ощутить ими мягкость и тепло ковра. Проходя мимо костра, возле которого всё ещё сидели пираты, она съёжилась от их внимательных взглядов.

Увидев повозку, Филисия удручённо вздохнула, не желая в неё возвращаться. Но у неё не было выбора. Открыв засов, отчего деревянные дверцы повозки, протяжно заскрипев, распахнулись, пират подтолкнул девушку внутрь.

— Лис! — встревоженно воскликнула Анна, подхватив её и став беспорядочно касаться её плеч и лица. — Ты в порядке? Что они с тобой сделали?!

— Всё в порядке, — поспешила заверить её та и, обернувшись, увидела, как закрылись дверцы, погрузив повозку во полумрак. Только в два маленьких решетчатых окошка внутрь проникал бледный лунный свет.

— Расскажи, что произошло, — волнительным шёпотом попросила Беатрис.

Оглядевшись, Фелисия обнаружила, что все рабыни, даже славянки, испуганно и любопытно смотрят на неё, ожидая рассказа. И она удовлетворила их любопытство, рассказав всё, как было.

— Он накормил тебя? — недоумевала Анна, неверяще распахнув свои и без того большие серые глаза. — Всё это странно…

— Выяснилось, что я похожа на его дочь, — произнесла Фелисия и, поймав на себе изумлённые взгляды, кивнула. — Но не думаю, что он окажет подобную щедрость ещё раз. Во всяком случае, больше кидаться едой я не стану, а значит, из повозки мне не выйти. Оно и к лучшему. Я ещё хочу остаться в живых.

Ночь.

С печальной улыбкой на лице Элмаз-хатун созерцала то, что ей было недоступно. Эмине Султан позволили покинуть лазарет и вернуться в покои. И сейчас, лёжа в постели, она обнимала прильнувшего к ней Сулеймана, который сонно прикрыл глаза, и тихо разговаривала с сидевшим по другую сторону от неё Османом. Её свободная рука лежала поверх живота в оберегающем жесте.

Элмаз-хатун с горечью признавала, что её сестра имела всё, о чём только можно мечтать. Она была в расцвете своей красоты, растила двух прекрасных сыновей и ожидала ещё одного ребёнка, была любима повелителем, жила в своих покоях в роскоши, носила прекрасные платья из лучших тканей и имела в своём распоряжении море драгоценностей. И она была султаншей.

А кем была она? Рабыней? Служанкой, выполнявшей чужие приказы? Женщиной, которой судьба уготовила пустую и бессмысленную жизнь, лишённую радостей любви и материнства? Ей тоже хотелось быть султаншей. Быть матерью и любимой женщиной.

Шли дни, и предложение Хафсы Султан казалось ей всё более желанным. Султанша сказала сегодня, что она не будет долго ждать, когда Элмаз-хатун соизволит согласиться. Она выберет другую женщину, и тогда у неё не останется даже той надежды, которая пока что тлела в её сердце.

Элмаз-хатун чувствовала себя предательницей, но она не могла упустить возможности изменить свою жизнь и обрести своё собственное счастье. Теперь она знала, каким будет её ответ на предложение Хафсы Султан.

Этой ночью жившая в огромном роскошном, но пустом дворце Михримах Султан чувствовала себя одинокой. Тоскуя по уехавшему мужу, она, поколебавшись, несмело вошла в его кабинет и, печально вздохнув, огляделась. Всё здесь было также, как она помнила.

Просторный письменный стол располагался посередине кабинета, и на нём царил привычный порядок. Подойдя к нему, султанша коснулась кончиками пальцев аккуратно сложенной кипы бумаг, какой-то кожаной папки, в которую не решилась заглянуть, и пустой золотой чернильницы.

Последнюю она случайно уронила. Золотая чернильница упала на мраморный пол и, зажмурившись от раздавшегося звона, Михримах Султан наклонилась за ней, чтобы поднять. Сделав это, она замерла и непонимающе нахмурилась.

Приподняв чернильницу, она увидела лежавший на полу маленький золотой ключик. Искандер-паша спрятал ключ в чернильницу? Зачем ему это?

Взяв ключик, Михримах Султан распрямилась и, гадая, что он открывает, огляделась в кабинете. Разумеется, её это не касается. Она не должна поддаваться своему любопытству и пытаться отыскать то, что муж спрятал.

Султанша тут же забыла об этих мыслях, заметив маленькую замочную скважину на одном из ящиков письменного стола. Пообещав себе, что она только заглянет и тут же закроет ящик и покинет кабинет, девушка наклонилась и осторожно вставила ключик. Повернув его, отчего раздался глухой щелчок открывшегося замка, Михримах Султан несмело открыла ящик и… разочарованно выдохнула.

Бумаги и папки, опять же, аккуратно сложенные. А что она ожидала увидеть? Султанша хотела было закрыть ящик, как и обещала самой себе, но её взгляд зацепился за кусочек бумаги, который выглядывал из одной из кожаных папок. На нём были очень искусно нарисованы… женские губы?

Недоумевая, Михримах Султан вытащила папку и, сглотнув от овладевшего ею волнения, открыла её и ошеломлённо замерла. На первом листе бумаги в действительности была нарисована нижняя часть женского лица со слегка заострённым подбородком и чувственными губами. Они были красивой формы, слегка полноватые и маняще улыбающиеся. Чувствовалось особенное старание, с которым они были прорисованы, и… обожание. Восхищение. Поклонение.

Дрожащей рукой султанша отложила первый лист бумаги и взглянула на второй. На нём были нарисованы изящные женские руки, сложенные в аристократическом жесте на уровне живота. На тонких пальцах до мельчайших деталей было прорисовано несколько драгоценных колец. И опять же чувствовалось обожание в этом внимании к мельчайшим деталям. В каждом штрихе — восхищение и ласка.

Сердце гулко и тревожно билось в груди девушки, а в глазах скопились слёзы, но Михримах Султан была не в силах оторваться от рисунков, пока не увидела все. Ни на одном из них не было цельного образа этой женщины словно из-за страха открыть её личность, но что на всех рисунках была изображена только она одна, султанша не сомневалась. Как и в том, чьей рукой были созданы эти рисунки.

Дрожащей рукой она собрала все рисунки обратно в папку, ту положила в ящик и, заперев его на ключ, вернула последний на место — в золотую чернильницу. Покидая кабинет мужа, Михримах Султан заливалась слезами и отчаянно жаждала узнать, кого он рисовал с такой любовью.