Мерное покачивание повозки некоторое время назад прекратилось, что значило остановку. Рабыни стали напряжённо переглядываться, хотя уже знали, что это означает. Их хотели покормить на ночь, как и в прошлые два вечера, и вынести ведро для естественных нужд, которое стояло возле дверей повозки, подальше от находившихся в ней девушек, и испускало зловонный запах.

Раздался скрежет открывающегося засова, и дверцы повозки открылись, впустив в неё холодный свежий воздух. Один из показавшихся в дверях пиратов кинул им мешок с засохшими корками хлеба и яблоками, что было неизменной за время пути едой рабынь.

Беатрис и Ромильда, бросившиеся к мешку, спешно раздали всем хлебные корки и яблоки, не забыв презрительно швырнуть их рабыням-славянкам, и отползли на свои места.

С омерзением оглядев засохшую хлебную корку и подгнившее яблоко, Фелисия ощутила, как в ней вспыхивают долгое время тлевшие в ней недовольство и унижение. Оттолкнув растерявшуюся Анну, она выползла из угла, в котором корчилась, и гневно швырнула корку в пирата, который уже закрывал дверцы повозки.

— Сам это ешь! — отчаянно закричала она и, воспользовавшись замешательством пирата, бросила в него и яблоко, которое угодило ему прямо в глаз.

Выругавшись, пират убийственно медленно распрямился в воцарившейся гнетущей тишине и с полыхающим гневом в чёрных глазах посмотрел на Фелисию, стоявшую на коленях посреди повозки в окружении замерших от страха рабынь.

Его рука дёрнулась к кинжалу, заткнутому за пояс. Обнажив его, он схватил вскрикнувшую Фелисию за руку и выволок её из повозки, с силой бросив на сырую землю.

Закашлявшись, Фелисия поморщилась от боли, опалившей её плечо, на которое она упала, и снова вскрикнула, когда пират схватил её за обрезанные каштановые волосы и, заставив её сесть на земле, приставил кинжал к горлу.

— Нет, пожалуйста! — раздался испуганный возглас Анны, но появились другие пираты, привлечённые криками, и дверцы повозки заперли. Видимо, пираты опасались, что рабыни сбегут, воспользовавшись суматохой.

Чувствуя как лезвие кинжала впивается в кожу на её шее, Фелисия тяжело дышала. Пираты, окружившие их, на турецком языке о чём-то спросили у того, что держал её, на что последний что-то гневно процедил, но кинжал убрал.

Он отпустил её волосы и, обмякнув на земле, Фелисия прижала дрожавшую руку к своей шее, растирая её. Только сейчас она ощутила холод, от которого её пробрала дрожь. С потемневшего к вечеру неба падали, медленно кружась, хлопья снега.

Затравленно покосившись на окруживших её пиратов, которые о чём-то переговаривались, девушка непонимающе нахмурилась, когда они неожиданно умолкли и, как один, настороженно уставились ей за спину. Обернувшись, она увидела Махмуда Реиса в окружении двух других пиратов, которые как личная охрана стояли по обе стороны от него.

Его карие глаза коснулись Фелисии, сидевшей на земле, затем её шеи, на которой, видимо, всё же остался тонкий порез от лезвия, что слегка саднил, и, наконец, остановились на том самом пирате.

Увидев в них гнев, Фелисия ощутила злорадство и, посмотрев на причинившего ей вред мужчину, с трудом сдержала ухмылку. Он затравленно смотрел на своего господина, который явно был недоволен произошедшим.

Махмуд Реис, хмурясь, властно сказал что-то на турецком языке, и пират, видимо, оправдывая свои действия, принялся что-то сбивчиво рассказывать, указав на напряжённую Филисию и на яблоко, валявшееся у одного из колёс повозки.

Зная, что вряд ли Махмуд Реис похвалит её за протест и, если можно так выразиться, нападение на одного из его людей, девушка ждала своей участи. Её накажут? Если наказанием снова послужат розги, она этого не выдержит. Лучше смерть.

Выслушав рассказ, Махмуд Реис, по всему, приказал пиратам заняться своими делами, так как после его слов они спешно разошлись, оставив своего господина и сидевшую на земле рабыню наедине, не считая его личную охрану.

Сглотнув, Фелисия напряжённо посмотрела на мужчину снизу-вверх, когда тот медленно подошёл к ней и уже привычным жестом сжал её подбородок жёсткими мозолистыми пальцами.

— Хотеть жить — быть тихо, — с трудом произнёс на итальянском языке Махмуд Реис и, потянув её вверх за подбородок, заставил подняться с земли. Снова коснувшись взглядом шеи девушки, он неодобрительно поджал губы. — Боль?

Ей показалось, или он спросил, больно ли ей? Недоумевая, Фелисия заставила себя коротко кивнуть. Она думала, что её ждёт наказание, а он интересуется у неё, рабыни, больно ли ей. Что происходит?

Покачав черноволосой головой, покрытой чалмой, мужчина снял со своих плеч поношенный серый плащ и накинул его на дрожавшую от холода Фелисию, которая от этого окончательно растерялась.

— Идти, — велел Махмуд Реис, подтолкнув её в спину прочь от повозки.

Настороженная Фелисия, кутаясь в плащ, босиком пошлёпала по сырой земле, покрытой тонким слоем всё ещё падающего снега, в ту сторону, в которую он ее подталкивал. Она услышала, как Махмуд Реис что-то приказал охранникам и, обернувшись, заметила, что они остановились, перестав следовать за ними, и растерянно переглянулись.

Оказалось, остановка была не для того, чтобы покормить их, рабынь, а потому что у пиратов был привал. Повозка стояла на обочине дороги, а неподалёку на небольшой поляне пираты разожгли костёр, устроившись вокруг него, и даже установили несколько тканевых платок. Видимо, привал до самого утра или даже на несколько дней.

Все пираты подняли головы, когда Фелисия и следовавший за ней Махмуд Реис прошли мимо них. Ушей девушки коснулась волна перешёптываний и приглушённых смешков. Но она стихла, стоило капитану скользнуть взглядом по пиратам. Красный шатёр, возвышающийся над остальными палатками, стоял в отдалении от костра и, видимо, именно в него её вел мужчина.

Осознав это, Фелисия напряглась. Для чего он вел её туда? Он же собирался её продать, сказав, что она послужит “особым подарком”. Неужели, он передумал и решил… как это называется? Сделать её своей собственной рабыней для утех? Теперь она уже не особенно радовалась тому, что не получила наказания. Или это и есть её наказание?

Испугавшись, девушка замерла у входа в шатёр и обернулась через плечо на Махмуда Реиса, но он настойчиво подтолкнул её вперёд и, увидев раздражение в его карих глазах, Фелисия покорилась и вошла внутрь.

В шатре было тепло. Ощутив босыми ногами мягкий ковёр, а не холодную землю, Фелисия облегчённо выдохнула, но опомнилась и снова напряглась, когда мимо неё прошел Махмуд Реис и опустился на одну из подушек, лежавших вокруг низкого круглого столика.

Замерев у входа в шатёр, девушка хмуро смотрела на капитана, который, не обращая на неё внимания, лениво взял с одной из стоявших на столике тарелок кусок жареного мяса. Прямо руками, без каких-либо столовых приборов.

Видимо, не просто так в Венеции их, османов, называли варварами. Но сейчас Фелисии было не до этикета. Увидев сочное жареное мясо в пальцах мужчины, она голодным взглядом пробежалась по остальным блюдам и сглотнула.

Когда она снова посмотрела на Махмуда Реиса, он глядел прямо на неё, с аппетитом пережёвывая мясо и усмехаясь. Неужели он издевается над ней, позвав сюда, чтобы она смотрела как он наслаждается пищей и мучилась от голода и невозможности его утолить?

Но Махмуд Реис в который раз за этот вечер удивил её, приглашающе махнув рукой на одну из подушек, окружавших столик. Неверяще распахнув голубые глаза, Фелисия сделала крохотный неуверенный шаг, затем, осмелев, уже три больших и опустилась на мягкую подушку, поджав под себя костлявые замёрзшие ноги.

Девушка протянула руку к блюду с жареным мясом, но пальцы замерли над одним из сочных и до ужаса аппетитных кусков. Вопросительно взглянув на мужчину, Фелисия получила в ответ его позволительный кивок вместе со снисходительной усмешкой, после чего схватила кусок мяса и стала жадно есть его.

Она и не подозревала, что столь сильно истосковалась по нормальной пище и, уплетая уже второй кусок мяса, блаженно прикрыла веки. Впервые за несколько месяцев наевшись досыта, Фелисия вздохнула, ощущая тяжесть в желудке, и только потом вспомнила о том, что не одна.