— Мама, — облегчённо выдохнул Сулейман и резко обернулся через плечо. — Она проснулась!

Послышались чьи-то спешные шаги, и по другую сторону от лежавшей на кровати Эмине Султан появилось взволнованное лицо Османа.

— Как ты, мам? — требовательно спросил он, вглядываясь в её лицо. — Что-нибудь болит?

— Шехзаде, позвольте, — послышался скрипучий голос престарелой лекарши Дильнар-хатун, которая также подошла к кровати. — Султанша, как вы себя чувствуете?

Эмине Султан задумчиво посмотрела на неё и прислушалась к своим ощущениям.

— Что со мной? — неожиданно хрипло раздался её голос, и султанша тут же закашлялась, прикрыв рот ладонью.

Дильнар-хатун промолчала, поджав губы и многозначительно покосившись на взволнованных шехзаде. Эмине Султан помрачнела, осознав, что она хотела этим сказать. Она и сама догадывалась. Отравление. И помня как Элмаз-хатун упомянула, что на кухне была служанка Филиз Султан, когда она пришла за шербетом для неё, догадывалась, кто его устроил.

— А ребёнок? — прохрипела Эмине Султан, испуганно замерев в ожидании ответа.

— Всё в порядке, — сухо улыбнулась ей лекарша. — Ребёнок не пострадал.

Облегчённо выдохнув, Эмине Султан позволила себе, наконец, улыбнуться. Посмотрев на сыновей, сидевших по обе стороны от неё на краях кровати, она подняла руку и коснулась пальцами щеки Сулеймана. Он перехватил её руку и поцеловал тыльную сторону ладони.

— Мы испугались за вас, — проговорил Осман, привлекая к себе внимание матери, как делал всегда, когда оно было устремлено на его брата. — Элмаз сказала нам, что это случилось потому, что вы ждёте ребёнка, но я в это не верю, — твёрдо добавил он и, нахмурившись, взял её вторую руку, сжав совершенно иначе, чем сжимал её руку Сулейман: крепко и сильно, без нежности. — Вас хотели убить, да?

Сулейман испуганно посмотрел на старшего брата, а после настороженно покосился на мать, ожидая, что она на это ответит. Неужели, правда? Он был склонен верить Элмаз.

— Не говори глупостей, сынок, — всё также хрипло отозвалась Эмине Султан и, прочистив горло, продолжила: — Кто посмеет покушаться на мою жизнь?

— Известно, кто, — хмыкнул Осман, похоже, оставшись убеждённым в своём предположении. — Это она. Филиз Султан.

Эмине Султан мрачно посмотрела на старшего сына и, вздохнув, промолчала.

— А где Элмаз? — поспешила она сменить тему, уводя разговор в более мирное русло.

— Она ушла на кухню, — ответил Сулейман. — Чтобы принести нам что-нибудь поесть, пока мы здесь.

— Наверно, устали? — с нежностью улыбнулась султанша, вглядываясь в лица сыновей, на которых пролегла тень недетской усталости. — Возвращайтесь в покои. Отдохните. А за меня не беспокойтесь.

— Нет, — отрезал Осман, упрямо нахмурившись. — Мы останемся с вами, мама.

Двери распахнулись, и шехзаде, одновременно обернувшись, радостно заулыбались кому-то, кто вошёл в лазарет.

— Элмаз, она проснулась! — воодушевлённо сообщил Сулейман.

— Эмине! — раздался облегчённый возглас Элмаз-хатун, которая, спешно отставив поднос с принесённой едой, подбежала к кровати, на которой лежала её сестра.

Вечер.

Топкапы. Покои Эсен Султан.

Тоска, овладевшая ею в последние дни, продолжала расти, медленно убивая внутри неё всё живое. Безразличие ко всему происходящему и, в первую очередь, к себе самой, овладело султаншей. И без того неважный аппетит пропал, и Эсен Султан перестала есть, из-за чего её и без того болезненные худоба и бледность усилились.

Она знала, что, вернувшись в Топкапы, станет жертвой своих воспоминаний и боли, ими вызванной. Знала, но всё же вернулась. Интуиция подсказывала ей, что приезд в этот дворец — ошибка, но она в который раз пренебрегла ею.

В этих стенах, где она когда-то была счастлива, имея всё, о чём только можно мечтать, ей было тесно и душно. Стены давили на неё тяжестью воспоминаний об её счастье, которые хранили в себе.

Возможно, будь рядом с ней то последнее, что у неё осталось, султанша легче бы пережила жизнь здесь, но её дочери отвернулись от неё. То, что удерживало её в этом мире, больше не держало её. Нилюфер, на какое-то время приблизившаяся к матери, вернулась к прежней обособленности, проводя всё своё время на охоте или в одиночестве в своих покоях. Что-то её терзало, султанша видела это, но дочь не желала делиться с ней причиной своих терзаний и закрылась в себе.

Единственным человеком, в любовь которого Эсен Султан всегда верила, была Михримах. Раньше она бы у неё нашла утешение, ведь именно любовь и забота названной дочери помогала ей существовать все эти годы. Но между ними пролегла пропасть, именуемая Искандером-пашой. Эсен Султан догадывалась, что так произойдёт, потому всем сердцем противилась этой свадьбе. Но она не ожидала, что брак так изменит Михримах, из кроткой и мягкой девушки сделав её какой-то чужой, неожиданно твёрдой женщиной, искренне преданной своему мужу.

Оказавшись наедине со своей болью и страдая от своего одиночества, Эсен Султан снова падала в бездну безумия, как тогда, после смерти мужа и сына.

После утренней прогулки во дворцовом саду и случившегося там разговора с Фатьмой Султан ей стало только хуже, потому как он разбередил её и без того кровоточащие раны.

Вернувшись в свои покои, султанша опустилась на тахту, выбрав место у окна, выходящего во дворцовый сад, и осталась сидеть на нём в той же позе вплоть до вечера, в печальной задумчивости смотря в окно.

Бирсен-хатун, пытаясь привести её в чувство, несколько раз подсаживалась к ней и заводила разговор, но Эсен Султан не откликалась, только раздражённо хмурилась. Напуганная происходящим, служанка решила обратиться за помощью к Нилюфер Султан, но той не оказалось в её покоях.

Обратившись к одной из служанок султанши, Бирсен-хатун узнала о том, что Нилюфер Султан отправилась в хамам. Бирсен-хатун поспешила вернуться к Эсен Султан, боясь оставлять её одну.

Вернувшись в её покои, служанка осознала, что боялась не зря. Её госпожа, стоя возле тахты, напряжённо смотрела на стоявшую перед ней Зеррин Султан. Обе султанши, обернувшись, посмотрели на вошедшую в покои Бирсен-хатун, которая замерла у порога.

— Выйди, — процедила Зеррин Султан, властно кивнув рыжеволосой головой на двери.

Не двинувшись с места, Бирсен-хатун вопросительно посмотрела на свою госпожу, всем своим существом источая беспокойство.

— Оставь нас, Бирсен, — спокойным, но слегка дрожащим голосом велела Эсен Султан и, заметив сомнение в глазах служанки, заставила себя приподнять уголки губ в жалком подобии улыбки. — Всё в порядке. Иди.

Когда двери за ушедшей Бирсен-хатун закрылись, Эсен Султан перевела взгляд серо-голубых глаз к стоявшей перед ней Зеррин Султан. Она выглядела также, как и всегда. Красивая, надменная и холодная. Тёмно-синее платье, подчёркивающее необычный цвет её синих глаз и выгодно оттеняющее длинные густые волосы цвета осенних листьев, было дополнено одной лишь изящной диадемой с россыпью сапфиров, которые переливались и сверкали в свете зажжённых свеч.

— Зачем вы пришли? — настороженно спросила Эсен Султан, нарушив затянувшееся тягостное молчание.

— Как известно, в Топкапы слухи расходятся быстро, — ухмыльнулась Зеррин Султан, и в этом было столько высокомерия и издёвки, что слушавшая её женщина неприязненно поморщилась. — Они дошли и до меня. Бедная Эсен Султан заперлась в покоях и плачет, ведь от неё отвернулись даже дочери. Она так страдает… Брошенная и никому не нужная.

Она говорила медленно, наслаждаясь вспыхнувшей в серо-голубых глазах болью.

— Уходите, — выдохнула Эсен Султан, отвернувшись и обняв себя руками за плечи в защитном жесте.

— Всевышний покарал вас за то, что вы сотворили, — безжалостно продолжала Зеррин Султан. — Вы расплатились смертью за смерть. Своими руками уничтожили чужую семью и в наказание лишились своей. Но, как по мне, этой кары недостаточно. Я поклялась себе, что только тогда обрету покой, когда вы познаете ту же боль, что вы заставили меня ощутить. Когда вы останетесь в одиночестве, как и я, похоронив тех, кого любила. Когда вас постигнет та же участь, на которую вы обрекли мою мать, моего брата, его жену и детей. Та же участь, которая постигла вашего мужа и вашего сына. Смерть от яда.