Не в силах сказать об этом, Михримах Султан ценой огромных усилий справилась со смущением и робостью. Несмело подняв руку, она кончиками пальцев провела по его немного колючей щеке, подбородку и осторожно посмотрела в голубые глаза, ища в них признаки понимания.

С мгновение Искандер-паша напряжённо смотрел на неё в ответ, а после его глазами, наконец, завладело понимание. Взяв её руку, всё ещё касавшуюся его подбородка, он сухо поцеловал тонкое запястье и завёл её себе на широкое плечо, тем самым позволяя себя обнять.

Тогда-то Михримах Султан осознала, что, несмотря на свою, казалось бы, слабость, уязвимость и зависимость, у неё всё же есть сила. Сила, о существовании которой она прежде и не подозревала. Ею оказалось истинно женское умение косвенным образом добиваться своего от мужчины.

Придя к осознанию этого, Михримах Султан с течением дней всё полнее и глубже осваивала свою силу. А её природные мягкость, восприимчивость и хрупкость только способствовали этому.

Вместе с этим она изучала Искандера-пашу, его привычки и особенности его характера, когда урывала редкие мгновения его присутствия в их дворце.

Он всегда возвращался с государственной службы поздним вечером и сразу же направлялся в свой кабинет, где ещё некоторое время работал. После же он приходил в их супружеские покои и сразу же засыпал, так что Михримах Султан знала, что если ей нужно с ним поговорить, то нужно это делать в то время, пока он в своём кабинете.

Но и, явившись в его кабинет, она пыталась понять, в каком он настроении: склонен её выслушать или разозлиться из-за того, что она отвлекает его по мелочам и глупостям. Так султанша научилась выжидать благоприятное время для своих действий, слов и просьб, учитывая место, время и настроение мужа.

Она познала лесть, которая была способна смягчить всегда холодного и сдержанного Искандера-пашу, и научилась некоторым образом управлять его настроением. Как и лесть, нежные прикосновения и робкая улыбка смягчали его. Теперь, затронув в разговоре что-то, её не касающееся, что раздражало Искандера-пашу, она могла с лёгкостью отвлечь его и увести разговор в другое менее опасное русло.

Султанша знала, как заставить мужа огорчиться или почувствовать себя виноватым — с помощью слёз — тем самым она добивалась от него внимания и хотя бы какой-то теплоты и заботы. Слёзы стали её первым главным женским оружием.

Второе она познала в ночь перед отъездом Искандера-паши в военный поход. Чтобы использовать его, требовалась смелость, которой Михримах Султан никогда не могла похвастаться. Но тогда ею двигал не холодный расчёт, а чувства.

Время близилось к полуночи, и Искандер-паша, который обычно приходил в супружеские покои, когда Михримах Султан уже засыпала, лёжа в постели, пришёл раньше обычного. Видимо, хотел выспаться перед дорогой.

Султанша в это время переодевалась ко сну во внутренней комнате покоев, отведённой для её нарядов и украшений, поэтому узнала о его приходе, услышав скрип распахнувшихся дверей и звук тяжёлых шагов.

— Михримах? — видимо, не увидев её в постели, позвал Искандер-паша.

— Я здесь, — отозвалась она и, судорожно вздохнув, зажмурилась от причиняющего боль осознания того, что это их последняя ночь перед длинной разлукой, которая может затянуться на несколько лет.

Распахнув веки, она подошла к большому зеркалу во весь рост в золочёной оправе и оглядела своё отражение. Невысокая стройная девушка в скромном бежевом ночном платье с длинными золотыми волосами смотрела на неё испуганными серыми глазами. Вряд ли это то, что нужно для того, что она задумала.

Когда она спустя некоторое время вышла в главную комнату, Искандер-паша уже переоделся ко сну и, задумчиво хмурясь, читал какое-то краткое послание, видимо, полученное только что, стоя возле окна.

Поборов волнение и смущение, Михримах Султан медленно подошла к нему сзади и, обхватив руками его талию со спины, прижалась лицом к широкому плечу.

Искандер-паша напрягся и замер на мгновение, а после, вздохнув, сжёг послание и мягко, но настойчиво убрал её руки со своей талии.

— Ложитесь, султанша. Уже поздно, а мне завтра вставать до рассвета.

Он обернулся к ней со скупой улыбкой и замер, озадаченно нахмурившись.

— Вам нравится? — безуспешно изображая кокетство, дрожащим от волнения голосом спросила Михримах Султан. На ней было одно из тех находящихся среди её нарядов ночных платьев — слишком красивых для сна, призывно открытых и сшитых из струящегося шёлка, которых она никогда не надевала, считая их слишком вульгарными и смущающими. То, что она выбрала, было фиолетового цвета с глубоким вырезом на груди и на тонких бретельках.

— Несомненно, — выдавил из себя Искандер-паша и, напряжённо поджав губы, пробежался взглядом по жене.

— А мне, признаться честно, не очень нравится, — дрожа перед непосредственным воплощением своей затеи, отозвалась девушка и подняла бледные руки к своим плечам, касаясь бретелек. — Может, будет лучше снять его?

Задержав дыхание, она стянула бретельки со своих плеч. Фиолетовый шёлк заструился по её телу и упал на пол бесформенной грудой. Не в силах поднять взгляд на мужа и узнать его реакцию, Михримах Султан опустила серые глаза в пол, сгорая от смущения и коря себя за глупую затею.

Она уже хотела наклониться за платьем и надеть его обратно, когда её подбородка коснулись жёсткие пальцы, приподнимая его. Подняв взгляд, она увидела перед собой лицо Искандера-паши. Его голубые глаза смотрели на неё с тем же опаляющим её жаром выражением, которое она увидела в них в первую брачную ночь. Но его губы, которыми он приник к её губам, были жёстче и настойчивее, чем в тот раз.

Михримах Султан разочарованно выдохнула, когда муж вдруг отстранился от неё, но тут же испуганно вскрикнула, когда он подхватил её на руки и понёс в сторону кровати.

С его отъезда прошло всего несколько дней, а Михримах Султан едва ли не умирала от тоски. И вот сейчас, слушая сетования подруги Эсмы Султан, старалась её поддерживать, ведь искренне за неё переживала, но сама была далека от неё мыслями.

Ближе к вечеру, когда Михримах Султан в одиночестве трапезничала в главном холле, а точнее без аппетита перебирала еду в тарелке, Гюльшан-калфа оповестила о визите Эсен Султан.

Это обрадовало султаншу, которая изнывала от тоски и одиночества, но вместе с тем и расстроило: валиде всё пыталась выведать у неё подробности семейной жизни, причины её тоски и отдаления от неё. Что она могла сказать ей в ответ? “Валиде, теперь я не ребёнок, а замужняя женщина, и я больше не желаю жаловаться вам и хочу жить самостоятельной жизнью, где я сама справляюсь с трудностями и горестями”.

— Михримах, — нежно улыбнувшись, произнесла Эсен Султан, когда вошла в главный холл.

Поднявшись из-за стола, Михримах Султан направилась ей навстречу и, подойдя к матери, приняла её приглашающе распахнутые объятия.

— Валиде. Добро пожаловать.

Отстранившись, Эсен Султан вздохнула и огляделась в холле, в котором всё буквально кричало о роскоши и богатстве. Видимо, она, как и сама Михримах Султан поначалу, чувствовала себя здесь неуютно и скованно, отвыкнув от роскошной жизни.

— До сих пор не могу привыкнуть… Повелитель пожаловал вам такой большой и красивый дворец. Даже Топкапы по сравнению с ним меркнет. Тебе здесь… комфортно?

— Да, конечно комфортно, — мягко улыбнулась Михримах Султан, приглашая мать за стол и жестом веля служанкам подать ужин для гостьи. — Это ведь мой дом.

От этих слов улыбка Эсен Султан померкла. Сев за стол, она с той же скованностью коснулась взглядом сначала вычурного золотого подсвечника, а после серебряной посуды, которой был сервирован стол.

— Когда-то мы считали нашим домом Старый дворец, а теперь… У тебя свой дом, а у меня и его нет. Думаю, Хафса Султан недолго будет терпеть наше с Нилюфер присутствие в Топкапы. Мы и так загостились…

Михримах Султан напряжённо поджала губы, неосознанно позаимствовав этот жест у мужа.