Её читали ещё султан Сулейман и его великий визирь и близкий друг Ибрагим-паша, бывший первым владельцем книги. Последняя досталась от султана Сулеймана его сыну султану Мехмету, от него перешла султану Орхану, после книга оказалась в пользовании султана Баязида, а он, зная об увлечении своего сына шехзаде Мурада учёбой и конкретно итальянской поэзией, подарил книгу ему. Книга, побывавшая в руках четырёх султанов и прошедшая столь долгий путь сквозь года вызывала у Нилюфер Султан трепетное восхищение.
Эсен Султан печально вздохнула и, оторвавшись от чтения, Нилюфер Султан понимающе посмотрела на неё тёмно-карими глазами, непривычно мягкими и тёплыми.
— Вас что-то тревожит, валиде? Расскажите мне.
— Осенние холодные вечера навевают тоску, — отозвалась она и посмотрела на раскрытую книгу, лежащую на коленях дочери. — Почитай мне. Твой покойный отец любил эту книгу и много раз её перечитывал. И мне читал…
Заметив, что серо-голубыми глазами матери всё сильнее завладевает тоска, вызванная воспоминаниями, Нилюфер Султан принялась читать вслух.
— Прочти ещё раз, — спустя некоторое время прервала её Эсен Султан, вынырнув из задумчивости, с которой слушала.
— А если стал порочен целый свет, — послушно повторила последние прочитанные строки Нилюфер Султан. — То был тому единственной причиной сам человек: лишь он — источник бед, своих скорбей создатель он единый.
Печально вздохнув в который раз за этот вечер, Эсен Султан согласно кивнула темноволосой головой. Тем временем её дочь, утомлённая долгим чтением, захлопнула книгу и отложила её рядом с собой на тахту.
— Переживаете из-за Михримах? — спросила она, желая всё же выяснить причину подобного состояния матери.
— Я же говорила, что эта свадьба разделит нас, — с горечью произнесла Эсен Султан. — Она вроде бы всё та же, но что-то в ней изменилось. Михримах не подпускает меня к себе. Я же вижу, что её что-то гнетёт, что она несчастна, а когда пытаюсь с ней об этом поговорить, она тут же уходит от разговора или вообще просит меня оставить её в покое.
— Значит, оставьте её в покое, — равнодушно пожала плечами Нилюфер Султан, которая не понимала беспокойства матери по поводу того, что поведение её сестры изменилось. Она действительно отдалилась от них и выглядела несчастной, но почему-то не желала это обсуждать. — У нас есть проблемы поважнее.
— Ты о Зеррин Султан?
— Не только о ней, хотя и она, конечно же, представляет собой проблему. Что-то она затихла… Затишье перед бурей?
— Похоже, что так, — согласилась Эсен Султан, слегка нахмурившись. — Со свадьбы Михримах её не видела. Она что-то замышляет у себя во дворце. Вот увидишь, Нилюфер, скоро она нанесёт удар.
— И получит в ответ удар не уступающий по силе, — процедила в ответ девушка, негодующе сверкнув тёмно-карими глазами. — Мы хотя бы знаем, чего ожидать от Зеррин Султан, но насчёт Хафсы Султан… Меня пугает, какую власть она возымела над повелителем и в гареме. Что вы думаете, валиде?
— Умная женщина, — усмехнулась та. — И оказала помощь в строительстве флота, и погасила бунт в гареме, и поддержала повелителя в трудный для него момент. Всё это сблизило её с ним и сделало её в глазах повелителя сильной, мудрой и, главное, необходимой в жизни его семьи.
— Теперь она управляет гаремом. Она же не будет действовать против нас?
— Зачем ей это? Мы не представляем для неё угрозы. А вот Эмине Султан… Повелитель уехал, и теперь в гареме потекут реки крови. Начнётся борьба за власть, но в этот раз я в ней не принимаю участия. Я давно выбыла из неё, понеся такие огромные потери, что до сих пор не смогла оправиться…
Серо-голубые глаза Эсен Султан наполнились слезами и, заметив это, Нилюфер Султан взяла её руку в свою и крепко сжала её.
Утро следующего дня.
Топкапы. Покои Эсмы Султан.
Спрятав лицо в шёлковых подушках, Эсма Султан предавалась слезам в своей постели. Тоска, овладевшая ею с отъездом отца, брата и Серхата Бея, разрасталась и ширилась.
Султанша чувствовала словно у неё в груди образовалась огромная дыра, которая засасывала в себя всё положительное и причиняла этим боль.
Тоска в ней переплеталась с чувством потери, чувством обречённости и страхом как перед своим одиночеством, так и за мужчин, отправившихся на войну.
Она была вынуждена расти в бесконечно долгом ожидании возвращения отца, лишённая родительской любви и заботы. Матери было не до неё. Единственным её спасением были бабушка и брат, но сейчас и они покинули её. Теперь она одна. Ей не к кому обратиться за лаской и советом, ведь бабушка мертва. И не у кого попросить помощи и поддержки — брат, плечо которого всегда было рядом на случай, если ей понадобится на него опереться, покинул её.
Отец, с которым она толком не успела провести время, тоже покинул её, и всё, что от него осталось — воспоминания о его объятиях и тёплой улыбке, да рубиновое кольцо, которое свободно болталось на её пальце.
Пережить разлуку было бы легче, если бы ещё один человек, который ей стал дорог, остался рядом. Но Серхат Бей, даже не подозревающий о том, что все мысли и чувства султанши связаны с ним, тоже отправился на войну. И, если насчет отца и брата Эсма Султан была относительно спокойна, ведь их охраняют как никого другого, то беспокойство о Серхате Бее было крайне сильным. Что, если она никогда его больше не увидит? Вдруг его ранят или, что ещё хуже, убьют?
Эсма Султан целиком и полностью отдалась слезам, думая обо всём этом и купаясь в океане боли, страха и тоски, когда двери в покои распахнулись. Предположив, что это служанка Фидан-хатун, султанша не обратила на это внимания и продолжила плакать, громко всхлипывая и вздрагивая.
— Эсма? — раздался изумлённый голос Филиз Султан.
Спохватившись, девушка поспешно поднялась с постели и, опустив голову, отчего тёмно-русые волосы упали вперёд и заслонили его, поклонилась.
— Валиде.
— Аллах, сохрани, — выдохнула Филиз Султан, подойдя к дочери и обняв её. — Что такое?
Продолжая вздрагивать и всхлипывать, Эсма Султан приникла к плечу обнимавшей её матери и зажмурилась. Руки, гладившие её по волосам, действовали успокаивающе.
— Тоскуешь по уехавшим отцу и брату? — сочувственно спросила та и, слегка отстранившись, заглянула в заплаканные тёмно-карие глаза дочери.
Неожиданно двери распахнулись и, изумлённо обернувшись через плечо, но при этом продолжая обнимать плачущую дочь, Филиз Султан увидела вошедшую в покои Мирше-хатун.
Хазнедар была, как всегда, степенна и сдержанна, но на её морщинистом сухом лице застыло выражение недовольства и даже неодобрения.
— Султанши, — поклонилась Мирше-хатун, опираясь на трость одной рукой и держа какое-то письмо в другой. — Эсма Султан, послание, что вы отправили со своей служанкой Фидан-хатун, не достигло адресата, так как последний покинул дворец раньше.
Почувствовав, как напряглась дочь в её объятиях, Филиз Султан подозрительно посмотрела на письмо. Она поспешно подошла к хазнедар и сама взяла его.
— Благодарю, Мирше-хатун, — сказала султанша, смотря при этом на замершую в напряжении дочь, взгляд которой был прикован к письму в её руках. — Можете идти.
Эсма Султан натужно сглотнула, когда двери за ушедшей хазнедар закрылись. В покоях воцарилась звенящая тишина.
— Я… написала письмо Мураду, но, как видите, запоздала, — прервала её девушка своим дрожащим голосом.
— Мураду? — скептично переспросила Филиз Султан, в то время, как её тёмно-серые глаза полыхали сдержанным негодованием. — Зачем тебе писать ему письмо, если вы имели возможность лично попрощаться?
— Пожалуйста, отдайте письмо.
— Кому ты написала это письмо, раз так испугалась, что я о нём узнала?
Эсма Султан решила больше не лгать, так как это было бесполезно. Она, опустив взгляд, пристыженно молчала.
— Раз ты не хочешь мне говорить, я сама узнаю, — процедила Филиз Султан и, заметив, как испуганно подняла темноволосую голову дочь, развернула бумагу и принялась читать.
