— В мое отсутствие, как я убедился, за лошадьми смотрели хорошо.

— Разумеется, — сухо ответила Нилюфер Султан, снова отвернувшись к окну. — Обязательно было ходить в конюшню в такой дождь? В октябре дожди холодные, можно и захворать.

— И почему вместо беспокойства я слышу в твоем голосе злорадство? — ухмыльнулся Коркут-паша, посмотрев на нее с насмешливостью. — Как ты здесь? — они говорили впервые с тех пор, как паша приехал во дворец утром.

Нилюфер Султан повернулась к мужу с хмурым лицом и посмотрела ему в глаза пустым, уставшим взглядом.

— Ты же не ждешь, что я стану жаловаться на свою судьбу?

— Не жду, — подтвердил Коркут-паша. — Может, потому и уважаю тебя.

— Спасибо и на этом, — съязвила султанша, а после, ощутив толику любопытства, спросила деланно небрежно: — Ну, как поход? Много было сражений?

— Твой драгоценный друг разве не поведал тебе об этом? — пронизывающе смотря на нее, с мрачной иронией отозвался паша.

Нилюфер Султан знала, что муж не любил ее, но, видимо, по своей природе он был собственником и ужасно ревновал ее к шехзаде Мураду, ее давнему хорошему другу, с которым они никогда не теряли связи и поддерживали ее регулярными письмами. Однажды он увидел, как султанша, читая очередное письмо от шехзаде, ласково улыбается, и, конечно же, не забыл этого. Стоило ей в разговоре упомянуть имя друга, как взгляд мужа недобро темнел. Сейчас у него был именно такой взгляд, который, однако, Нилюфер Султан нисколько не тронул.

— Нам было некогда поговорить, — раздраженно ответила она. — Шехзаде Осман толком не дал братьям поприветствовать семью. Совершенно наглым образом выпроводил нас из покоев, заявив, что он желает обсудить с братьями поход и столичные дела.

— Хорошего сынка повелитель заделал со своей предательницей-женой, — презрительно хмыкнул Коркут-паша. — Пьет, не просыхая, да наложниц меняет каждую ночь. Я уже обсудил с пашами, как шли дела в столице во время похода. Оказывается, государством все это время управлял гарем в лице Фатьмы Султан, а этот увалень даже не снизошел до того, чтобы хоть раз на совет явиться.

Нилюфер Султан знала, как ее муж относится к женщинам — как к глупым и недалеким существам, которые рождены лишь для того, чтобы делать жизнь мужчин приятнее и рожать им детей. Паша, похоже, был весьма разгневан тем, что государственными делами в их отсутствие заправляла сестра повелителя, гаремная обитательница.

— Ну теперь вы с Ахмедом-пашой вернулись и, я полагаю, Фатьме Султан больше не придется вмешиваться в политику.

— Не придется, — жестко подтвердил он. — Уверен, Ахмед-паша весьма мне в этом поможет, — голос его сочился презрением и насмешкой. — И как он только продержался столько лет в визирях с его-то умишком и полным отсутствием деловой хватки?

— Женушка помогла, не иначе, — в тон ему хмыкнула Нилюфер Султан. — Не зря же он женился на султанше.

Коркут-паша ухмыльнулся, оценив ее иронию, и, как-то странно на нее посмотрев, немного грубовато накрыл крупной ладонью щеку жены. Та против воли напряглась.

— Хотя бы немного скучала по мне, как преданная и любящая жена?

Нилюфер Султан тяжело на него посмотрела, но сидела, не шевелясь и не отнимая его ладони от лица.

— А ты? — словно в насмешку спросила она с вызовом.

Коркут-паша тоже не ответил ей и, лениво усмехнувшись, сказал, уже поднимаясь на ноги:

— Я приду вечером.

Они с мужем давным-давно жили в отдельных покоях, и подобное обещание всегда звучало для нее подобно приговору. Нет, муж пусть и не был с нею нежен и ласков, но и жестокости больше не проявлял. Она страдала потому, что была вынуждена делить ночи не с тем, кто по-прежнему жил в ее сердце. Султанша давно перестала страдать от своих тайных чувств к другому мужчине. Они превратились в горькие воспоминания о тех жалких крохах любви, что она испытала в юности.

Да и до нее дошли вести, что там, в Генуе, Серхат тоже женился и создал семью с какой-то генуэзской красавицей принцессой с золотыми волосами, которая родила ему много детей. После смерти правящей королевы Эдже Дориа она займет престол Генуи, станет новой королевой и сделает его королем-соправителем. О чем еще можно было мечтать? Серхат, видимо, обрел свое счастье и без нее, а она была вынуждена жить одними лишь воспоминаниями о нем в семье, в которой чувствовала себя чужой и ужасно одинокой.

Топкапы. Покои Айнур Султан.

Шехзаде Орхан терпеть не мог дождь и сырость, но она, наоборот, любила наблюдать за тем, как дождевые капли изливаются на землю из окутанных тучами небес. И, конечно же, терпеливо сидел вместе с нею на софе на продуваемой всеми ветрами террасе, пока сестра с тонкой задумчивой улыбкой на губах созерцала в его объятиях проливной ливень, от которого в воздухе разлилась прохладная свежесть, полная этого особенного аромата дождевой влаги.

— Так хорошо, правда? — раздался ее умиротворенный нежный голос.

Шехзаде Орхан хмуро поглядел на стену дождя, что хлестала из темно-серого неба, тяжело нависшего над Стамбулом, и выдавил:

— Да, родная.

Приподняв голову с его плеча, Айнур Султан любопытно поглядела на него и прыснула от смеха.

— С таким лицом ты, верно, ходишь на пятничное приветствие.

— Откуда же тебе знать, какое у меня лицо в пятничный намаз? — усмехнулся юноша, с любовью наблюдая за ней. — Ты ни разу не отправлялась с нами в мечеть.

— Ну… я предполагаю, что именно такое, — та легко пожала плечами. — В детстве ты никогда не любил соблюдать предписания Корана.

— Да уж, из меня не вышел такой ревностный мусульманин, как наш идеальный Мехмет.

— Ты никогда не упускаешь возможности как-нибудь его задеть, — чуть недовольно заметила Айнур Султан, снова положив голову ему на плечо и рассеянно играя пальцами с пуговицей на его кожаном дуплете. — Он все-таки наш брат…

— Я не из тех, кто упускает возможности, мой ангел, — с невыносимо самодовольным видом ответил шехзаде Орхан и невозмутимо усмехнулся, когда сестра цокнула — она не любила, когда он начинал рисоваться, а юноша делал это весьма часто. — К тому же, разве я не сказал правду?

Некоторое время они молчали, нисколько не тяготясь воцарившийся тишиной и прислушиваясь к звуку дождя, который уже пошел на убыль. Айнур Султан давно не ощущала такого покоя, который окутал ее сейчас, в теплых и родных объятиях брата, по которому она так соскучилась. И она, поддавшись чувствам, вдруг с тихим смехом обхватила его рукой за шею и с должным целомудрием несколько раз поцеловала его в немного колючую щеку. Шехзаде Орхан, как всегда, снисходительно позволял ей делать с ним все, что ей заблагорассудится.

И в этот момент, когда Айнур Султан еще не успела отстранить свое лицо от лица брата, за их спинами послышался изумленно-испуганный вздох, будто кто-то застал их за чем-то предосудительным. Отодвинувшись друг от друга, шехзаде и султанша обернулись и увидели застывшую на пороге террасы Афсун Султан, которая в невероятном напряжении смотрела на них возмущенным и даже чуть пораженным взглядом. Айнур Султан смутилась и, почувствовав себя неловко, встала с софы и поклонилась, чувствуя, как заалели ее щеки. А ее брат, невозмутимо и даже лениво встав на ноги, с непониманием поглядел на свою ошеломленную мать.

— Валиде. Что вас сюда привело?

— Вы не хотите объяснить мне, что я только что видела? — в негодовании процедила Афсун Султан, и ее грудь тяжело вздымалась от сбившегося из-за овладевшего ею гнева дыхания.

— Не вижу в этом необходимости, — отрезал шехзаде Орхан. — Как и в том, что вы явились сюда. Я вскоре намеревался прийти к вам с братом и должным образом поприветствовать.

— Неужели? — надменно отозвалась его мать, пронзая сына такими же серыми, как у него, глазами. — А я уж подумала, что ты даже не снизойдешь до нас. Конечно. Кто мы с Ибрагимом такие, чтобы ты первым делом шел к нам, вернувшись из похода, что длился полтора года? Всего лишь твои мать и брат, которые не идут ни в какое сравнение с… — она осеклась, холодно посмотрев на смущенную Айнур Султан. — Даже и не знаю, кем вы теперь друг другу приходитесь после того, что здесь я увидела.