Айнур Султан достаточно хорошо знала своего брата, чтобы предугадать, какую реакцию в нем вызовут подобные обвинения не столько в его, сколько в ее адрес. Она подоспела вовремя и предостерегающе положила свою хрупкую ладонь на его плечо как раз в тот момент, когда он яростно шагнул навстречу матери, готовый взорваться.

— Орхан, не нужно, — тихо воскликнула она и с облегчением ощутила, как его плечо под ее пальцами медленно расслабилось.

Афсун Султан с трудом проглотила оскорбление, которое почувствовала, наблюдая за этим. Ее собственный сын готов был наброситься на нее в ярости за один только холодный взгляд в адрес его сестры, которая, всего лишь накрыв ладонью его плечо, в один миг остудила его пыл и, подумать только, вступилась за нее, несмотря ни на что.

— Если вы хотите обсудить что-то со мной, сделаем это в ваших покоях, матушка, — твердо произнес шехзаде Орхан и, показательно взяв со своего плеча белую тонкую ладонь сестры, поцеловал ее, а после решительно направился в покои, покинув террасу и обойдя застывшую в дверях мать.

Афсун Султан в ледяном негодовании и с затаенной ревностью пронзила взглядом напряженно наблюдающую за ней Айнур Султан и, резко подхватив в руки длинный подол своего бордового платья, гордо ушла.

Она шла по коридору вслед хранящему молчание сыну, пребывая в непонятном состоянии из смешанных негодования, досады и огорчения. Едва они вошли в ее покои, как шехзаде Ибрагим радостно расцвел и бросился с тахты к рассмеявшемуся брату, которого с разбега обнял за пояс.

— Ты вернулся!

Это привело султаншу в секундное замешательство, и она на миг забыла, наблюдая за своими обнимающимися сыновьями, что была намерена делать и говорить. Но сразу же опомнилась и холодно произнесла:

— Ибрагим, иди в свою комнату. Мне нужно поговорить с Орханом наедине.

Мальчик, который до этого счастливо улыбался, заглядывая старшему брату, что трепал его по волосам, в глаза, в недоумении поглядел на мать.

— Но валиде…

— Немедленно.

Понурившись, шехзаде Ибрагим грустно посмотрел на своего брата, но тот ободряюще ему подмигнул и, неуверенно приподняв уголки губ, он ушел. Шехзаде Орхан, не глядя на мать, прошел к тахте и сел на нее, только после этого обратив к ней хмурое лицо.

— Итак?

Афсун Султан сардонически улыбнулась — она не верила, что оказалась в таком положении. Неужели она была пустым местом не только для повелителя, отца своих детей, но и для собственного сына? Сына, которого она в муках родила, которого с любовью и заботой растила, лелея надежду, что он станет ее надежной опорой, ее главной надеждой на лучшее будущее. Но вместо этого ее шехзаде по непонятной причине слушал лишь свою единокровную сестру, с которой она застала его в недвусмысленной ситуации, уж больно похожей на ласки влюбленных. И что ей в подобном положении нужно было делать?

— Я уже даже не стану укорять тебя в безжалостности по отношению ко мне, твоей матери, что тебя родила и вырастила, — горько заговорила она, с болью смотря на сына, что глядел на нее в ответ, словно чужой. — И не стану вопрошать, чем же я заслужила такое отношение к себе. Довольно с меня подобных унижений. Раз в твоем сердце нет любви и уважения ко мне, что же, пусть так. Я и это переживу, как пережила многое другое. Я хочу лишь знать, как долго ты намерен все глубже уходить во тьму порочности? Когда ты остановишься, Орхан?

Шехзаде раздраженно выдохнул и провел рукой по волосам.

— Я еще могу понять твою непокорность, принять и простить твой буйный нрав, но… Как я должна понимать то, что я видела? Пойми, будь это повелитель, если бы это он застал вас в такой ситуации, то…

— То что? — резко переспросил сын, наградив ее тлеющим от гнева взглядом. — Он бы казнил за объятия? — с вызовом восклицал он. — Или, может, посадил бы в темницу? Быть может, и вовсе мне не позволено касаться собственной сестры, лишь бы кто-то не усмотрел в этих прикосновениях что-то порочное?

— То, что я видела, мало походило на отношения брата и сестры, и ты сам это понимаешь! — вне себя от гнева вскричала Афсун Султан. Она была больше не в силах держать себя в руках. Только не сейчас. — Как ты вообще осмеливаешься после этого не только смотреть мне в глаза, но и оправдывать себя?! До чего же ты дошел, Орхан, раз я вынуждена говорить с тобой о таких вещах? Чего мне еще ждать от тебя?!

— В этом вся суть проблемы, валиде, — с ледяным холодом процедил шехзаде Орхан, невозмутимо снесший ее взрыв негодования. — Вы постоянно чего-то от меня ждете. И требуете, требуете, требуете, чтобы я оправдывал ваши ожидания! Но этого не будет. И вам давно пора с этим смириться.

— Я никогда не смирюсь с тем, что мой сын, который по праву рождения имеет возможность взойти на престол, собственными руками лишает себя этой возможности непроходимым упрямством и никому не нужным своенравием! Орхан, да пойми же ты…

— И это единственное, что заботит вас, не так ли? — со свойственным юности презрением перебил он мать. — Сяду ли я на трон? Вам плевать, что ради этого я должен буду ломать себя, пресмыкаться и строить из себя того, кем я не являюсь. Мне омерзительна одна только мысль, что ради того, чтобы заполучить власть, я стану таким человеком. И пусть я никогда не удостоюсь этого проклятого трона, но я останусь собой и буду уважать себя таким, какой я есть!

Афсун Султан вздрогнула от того, как громко и яростно прозвучали слова сына. Она выдохнула, и вместе с воздухом, покинувшим ее легкие, в ее груди погас весь гнев. Устало смотря на сына, что сорвался с тахты и в смятении встал спиной к ней у окна, султанша уже тихо заговорила:

— Порою нам действительно приходится быть теми, кем мы не являемся, с тем лишь, чтобы выжить. Орхан, я все понимаю. Клянусь, я всей душой стараюсь понять тебя. Но ведь ты — шехзаде! И рожден для того, чтобы претендовать на османский престол, на трон твоих предков. Разве ты не видишь, что это твоя судьба? Ты умен, ты прекрасный воин, у тебя храброе сердце. Ты стал бы прекрасным падишахом, но почему-то ты отказываешься от этой возможности. Тебе только и надо, что в нужный момент продемонстрировать отцу свое повиновение и готовность следовать его приказам. Ты ведь должен понимать, что он — наш повелитель, и судьбы всех нас находятся в его руках. Перед таким человеком склонить голову не значит унизиться. Только так ты избежишь ненужных подозрений и тем самым обезопасишь и себя, и свою семью. В этом месте иначе никак…

Шехзаде Орхан ничего не ответил и долгое время стоял, не шевелясь, у окна спиной к ней, как каменное изваяние. Но потом вдруг развернулся и широким шагом направился к дверям, по пути вскользь коснувшись щеки матери как бы в знак извинений или же сожалений. Услышав, как за ним закрылись двери, Афсун Султан бессильно смежила веки.

Дворец Фюлане Султан.

Она с полуулыбкой наблюдала за своим многочисленным семейством, которое было взбудоражено возвращением с войны ее мужа Ахмеда-паши. Тот, сидя на тахте, находился в окружении детей, которые наперебой рассказывали ему все подряд, пытались друг друга перекричать и суетились, пытаясь поближе подобраться к отцу, который смеялся и всем кивал. Из него вышел весьма посредственный муж, но паша был образцом любящего и внимательного отца.

Старшая из их дочерей Гевхерхан, которой уже исполнилось пятнадцать лет, поймала взгляд матери и улыбнулась ей через весь холл, а ее младшие сестры Хюррем, Айше и Назлыхан обступили отца, норовя забраться ему на колени. Сыновья, старшим среди которых был десятилетний Касим, вместе с младшими братьями Баязидом и совсем еще маленьким Хасаном, которому недавно исполнилось только четыре, громко что-то рассказывали, перебивая друг друга, и в холле стоял ужасный гомон.

— Дети, оставьте отца в покое, — подоспев на помощь заметно уставшему мужу, мягко проговорила Фюлане Султан и, глянув на Гевхерхан, без слов попросила ее помочь.

— Девочки, идемте, — поспешно воскликнула ее старшая дочь и, ласково подтолкнув в спины сестер, направилась вместе с ними к дверям. — Касим, забери братьев.