— Султанша, а если Коркут-паша вдруг откажется помогать вам, получив желаемое?

— Тогда и от него избавлюсь и найду более сговорчивого пашу, которого женю на наших овдовевших султаншах, от мужей которых мне придется избавиться, — невозмутимо улыбнулась Хафса Султан, словно говорила о погоде, а не о судьбах других людей. — Какой прекрасный день, Идрис. День, полный надежд. День моего триумфа. Больше никто не стоит на пути к моему могуществу. И гарем, а скоро и политика сосредоточатся в моих руках. Скажи, известны ли тебе султанши, которые смогли добиться большего?

— Нет, госпожа моя, неизвестны, — почтенно склонил голову евнух.

— Обо мне узнает весь мир! — с алчной улыбкой на губах выдохнула султанша и со счастливым, удовлетворенным видом повернулась лицом к виду, открывающемуся с балкона на залив Босфор.

Топкапы. Гарем.

Вернувшись в гарем, Идрис-ага не успел переброситься парой слов с другими евнухами, как Айнель-хатун, перехватив его взгляд, жестом поманила его за собой, намекая на то, что им нужно поговорить. Направившись следом за ней в один из коридоров, где они могли поговорить наедине, Идрис-ага настороженно посмотрел на хазнедар, которая явно была обеспокоена чем-то.

— Ну что опять стряслось?

— Ты знал, что Элмаз-хатун частенько захаживала в покои своей бывшей хозяйки?

— Знал, как не знать. Что с того?

— Уж не ведаю, что там случилось, но повелитель, похоже, прошлой ночью тоже туда наведался, — мрачно продолжала Айнель-хатун, и ей словно бы стало неловко.

— И что там произошло? — уже напряженно спросил Идрис-ага, не зная, чего ожидать.

— В общем, утром слуги обнаружили Элмаз-хатун горько плачущей на ложе, да еще совершенно без одежды. Охрана у дверей сообщила, что повелитель… оставался в покоях до утра, и они якобы… некоторое время слышали крики. Ты же понимаешь, что все это значит?

Тоже омрачившись, Идрис-ага прочистил горло и выглянул из-за угла, проверяя, не подслушивают ли их разговор.

— Ну, как говорится, за что боролась… Ты же знаешь, сколько раз она шла на предательство против своей же сестры и госпожи, лишь бы попасть в постель повелителя.

— Так-то оно так, но что теперь с нею будет? — тоже не особенно сочувствуя, озабоченно воскликнула Айнель-хатун. — Она теперь фаворитка повелителя или же нам следует сделать вид, будто мы ничего не ведаем?

— Хафса Султан твердо намерена избавиться от этой хатун, выслав ее в Старый дворец и там поспешно выдав замуж. Она слишком много знает. Так что сделаем вид, будто ничего не произошло, и подождем, когда ее отправят отсюда подальше. И пусть в те покои она больше ни ногой. Выдели ей комнату для прислуги, чтобы по дворцу не шаталась, и пусть оттуда носа не кажет, если не хочет проблем.

— Хорошо, так и поступим. Ты, кстати, велел евнухам оставшиеся вещи Нилюфер Султан отвезти к ней во дворец?

Идрис-ага напрягся, потому что как раз этого он и не сделал. Заметив выражение его лица, Айнель-хатун закатила глаза и, раздраженно обойдя его, направилась обратно в гарем, чтобы самой отдать необходимые приказы, а евнух спешно поплелся за ней, возмущаясь:

— Весь гарем итак на мне! Клянусь Аллахом, столько дел, что голова идет кругом. И только попробуй что-нибудь забудь — сразу Идрис-ага виноват!

Дворец Хюррем Султан.

Вести о неожиданной казни Искандера-паши дошли и до Хюррем Султан, которые она восприняла с долей удивления, не ожидавшая ничего подобного. Однако Гевхерхан Султан, когда они втроем с нею и Фюлане Султан обсуждали это, пришла к выводу, что в сложившейся ситуации им может оказаться полезной Михримах Султан. Известно, что в очередной раз повелителю «открыла глаза» на предательство Хафса Султан и, конечно, в казни паши винить возможно было лишь ее, не зная причин, по которым повелитель отдал этот жестокий приказ.

Если правильно настроить овдовевшую султаншу, она в горе и гневе может как раз и оказаться тем человеком, который подтвердит их обвинения против Хафсы Султан, сделав их куда более основательными. Михримах Султан была ее единственной родственницей и самой близкой к ней из всех султанш в столице и вполне могла быть осведомлена о том, что творила ее тетушка. Даже если это было не так, ради мести она могла сказать, что обо всем знала, и подтвердила бы подлинность писем, указывающих вину Хафсы Султан в организации мятежа в Анатолии ради того, чтобы избавиться от Альказа-паши и тем самым расчистить дорогу к должности визиря для своего бывшего мужа Мехмета-паши.

Хюррем Султан так возгорелась этой мыслью, что не смогла ждать и в этот же день решила отправиться к Михримах Султан, чтобы, пока ее горе свежо, заручиться ее помощью в своей мести. Теперь они обе оказались в одинаковом положении вдов, потерявших любимых мужей из-за интриг этой кровожадной и безжалостной Хафсы Султан.

— Если все удастся, мы раздавим эту змею и, я надеюсь, вскоре мы получим весть и об ее казни! — ожидая в холле, когда для нее подготовят карету, злобно воскликнула Хюррем Султан, которая вся дрожала от предвкушения долгожданного возмездия.

— Сомневаюсь, что повелитель казнит ее, но, конечно, вряд ли она удержится у власти, если тебе удастся убедить султана в ее виновности, — заметила Гевхерхан Султан, стоя рядом. — Сейчас главное заставить Михримах Султан встать на нашу сторону. От этого зависит все дело.

— Я сделаю все возможное для этого.

Вечер.

Топкапы. Покои Валиде Султан.

Хафса Султан уже готовилась ко сну, когда ее потревожил Идрис-ага и, поклонившись, глянул на служанок, а после снова на нее, прося об уединении. Жестом выгнав слуг, султанша посильнее запахнула халат на груди и подошла к нему с недовольным лицом.

— В чем дело?

— Султанша, вы должны узнать об одном обстоятельстве… Прошлой ночью повелитель, видимо, будучи… расстроенным казнью Искандера-паши, заявился в покои Эмине Султан и там застал Элмаз-хатун. Все указывает на то, что они были близки, а Элмаз-хатун была крайне несчастна наутро. Слуги сообщили, что повелитель был с ней до утра. Я видел хатун, она в плохом состоянии. Видно, султан… плохо с ней обошелся. Мы с Айнель-хатун решили поселить ее в комнату для слуг, чтобы она пожила в ней, пока вы не добьетесь ее ссылки, как вдруг я только что получил от повелителя приказ привести к нему этой ночью вместо Нефизе эту Элмаз.

— Что?.. — зашипела в гневе Хафса Султан, так что евнух невольно дернулся. — Вам что, доверить ничего нельзя?! Как вы это допустили? Я же сказала, чтобы она даже думать о повелителе не смела! А если она ему все выложит о наших делах?!

— Госпожа, вряд ли они станут разговаривать, учитывая, как повелитель к ней… ну, относится. Она и рта не посмеет открыть, да и я ее уже предупредил, что если хочет дожить до ссылки, пусть держит рот на замке. Она так напугана, клянусь Аллахом. Ей не до интриг.

Выдохнув в раздражении, Хафса Султан холодно на него посмотрела.

— Ну ведите ее, что еще делать! И непременно дайте ей тот отвар, что и Нефизе. Не хватало еще, чтобы она понесла… Завтра же я поговорю о ней с повелителем. Нужно избавиться от нее как можно скорее.

Элмаз-хатун, наряженная в красивое нежно-голубое платье, расшитое жемчугом, как ягненок на заклание следовала по золотому пути за Идрисом-агой, которого раздражал ее потерянный и отрешенный вид. Не выдержав, он велел евнухам остановиться и отойти, а сам, оглядев молодую женщину, не удержался от ехидства:

— Тебя что, в жертву приносят? Ты же, помнится, так мечтала попасть в объятия султана. И на предательство шла столько раз, лишь бы приблизить свою мечту. А что теперь? Добилась своего и горюешь?

— Не об этом я мечтала… — приглушенно ответила Элмаз, посмотрев на него слишком уж несчастно. — Я хотела быть… как Эмине, — с трудом признала она, сморгнув слезы. — Он и видит во мне лишь ее, срывает на мне свою боль и злость по отношению к ней, Эмине. Я не выдержу еще одной такой ночи, ага! Молю, пусть лучше меня завтра же сошлют в Старый дворец!