Рабыня нанесла на раскрытую ладонь невесты хну и, перевязав ее, отступила. Музыка прервалась, ознаменовав окончание церемонии, и Нилюфер Султан поднялась с сидения, направившись к султаншам за столиками, чтобы выслушать их лживые поздравления.

— Да будет этот брак счастливым, Нилюфер, — с улыбкой превосходства воскликнула Хафса Султан.

Та наградила ее угрюмым взглядом и вдруг тоже улыбнулась, словно знала, что торжество этой женщины над ее трагедией не продлится долго. Она-то знала, что так и будет, а вот Хафса Султан насторожилась, встретив ответную улыбку, полную какого-то обещания. Уж не задумала ли она чего-нибудь?

— Мы все желаем тебе счастья, Нилюфер, — добавила Филиз Султан.

— Благодарю вас, — сухо отозвалась она.

В этот момент, не дав Михримах Султан поздравить сестру, в покои по обыкновению вошел султан Баязид, который всегда приходил на церемонию и дарил своим родственницам на свадьбу украшения, сделанные собственными руками. Когда-то Михримах Султан получила от него в подарок изящное кольцо с лунным камнем, которое носила по сей день, нежно его любя, а Эсма Султан бережно хранила переданное ей отцом ожерелье Дэфне Султан из бирюзы, которое для той сделал еще покойный султан Орхан в знак своей любви.

Повелитель был близок лишь с одной своей сестрой — Фатьмой Султан, но та перебралась в Эдирне, и они были разлучены. Покойная Зеррин Султан никогда не пользовалась его расположением, так как их матери враждовали, а Нилюфер Султан он знал недостаточно хорошо в силу того, что она только недавно перебралась в Топкапы из Старого дворца и не стремилась заполнить пустоту меж ними. Но сейчас он улыбнулся ей своей теплой улыбкой, показывая, что она все равно ему дорога, как сестра, как часть его семьи.

— Нилюфер, — подойдя, он осторожно убрал вуаль с ее лица, откинув ее назад, и ласково коснулся ее щеки. Девушка смотрела на него спокойно, но в глубине ее темных глаз что-то тлело — спрятанное, затаенное и недоброе. Повелитель решил, что она злится, ведь он не посчитался с ее мнением, выдал замуж, не спросив, хочет ли она этого. — Моя сестра, ты знаешь, я был рад принять тебя в своем дворце, который, надеюсь, за это короткое время успел стать тебе домом. Ты здесь родилась, так что Топкапы, по сути, изначально твой дом. Но теперь тебе придется покинуть его и нас, свою семью, чтобы разделить новый дом и свою жизнь с мужем. Пусть этот брак принесет тебе счастье, а Коркут-паша станет тебе надежной опорой.

Наклонившись, он поцеловал ее в лоб и, обернувшись на Идриса-агу, жестом велел ему поднести красную бархатную подушку, на которой покоилось крупное серебряное кольцо с большим медово-желтым камнем в форме слезы, окаймленным крохотными бриллиантами.

— Известно, ты любишь желтый цвет, и для тебя я выбрал этот редкий камень под названием цитрин, который именуется так из-за своего желтого цвета.

Нилюфер Султан не питала особой любви к украшениям, да и на одном ее пальце уже покоился драгоценный перстень с сапфиром, доставшийся ей от матери. Но отчего-то, смотря на кольцо, подаренное ей братом-повелителем, она почувствовала нечто странное — будто этот камень излучал тепло из своих медовых глубин, будто он был создан только для того, чтобы покоиться на ее руке и согревать ее в минуты печали, наполняя ее своим золотистым светом.

Султан Баязид заметил, что она не отрывает взгляда от кольца, и рассмеялся приглушенно, оглядевшись среди женщин, что наблюдали за ними.

— Вижу, я не ошибся, — заключил он и, взяв кольцо с подушки, надел его на свободную руку сестры.

Нилюфер Султан в порыве благодарности искренне ему улыбнулась, на секунду позабыв о своих горестях.

— Благодарю вас, повелитель. У вас и вправду получаются прекрасные украшения.

Он, польщенный, довольно улыбнулся и, поглядев напоследок лишь на свою дочь, которая тут же улыбнулась ему, покинул покои. А Филиз Султан с сожалением и горечью посмотрела мужу вслед. Было глупо надеяться, что перед уходом он посмотрит на нее, а не на дочь, которую любил больше всех своих детей. Султанша отдернула себя, почувствовав стыд за то, что ревновала мужа к собственной дочери.

— Ну что же, пора начинать трапезу, — громко произнесла Хафса Султан, и все поспешили разместиться за столиками под заигравшую после ее кивка музыку.

Топкапы. Покои Бельгин-хатун.

Закутавшись в шерстяную шаль, так как вечера становились все холоднее с приближением осени, Бельгин стояла на террасе и чуть печально смотрела на находящуюся немного выше просторную террасу султана, где стоял он, такой родной и сейчас такой далекий, вместе с каким-то высоченным мужчиной с черными волосами и волевым лицом, с мужчиной пониже с русыми волосами, который стоял к ней спиной, с Искандером-пашой, его великим визирем, и с шехзаде Мурадом, совсем ещё юным по сравнению с ними, который был явно доволен, что ему позволили участвовать в беседе взрослых мужчин.

Когда она спросила у Айнель-хатун, позволено ли ей присутствовать на ночи хны Нилюфер Султан, та ответила, что она пока не входит в семью султана и ее там вряд ли ждут, да и в ее состоянии не стоит надолго покидать покои — вдруг ей сделается дурно прямо посреди церемонии? Она не вправе испортить праздник султанши. Из-за того, что ей пришлось остаться у себя и лишь прислушиваться к переливам музыки и разговорам, доносящимся с террасы султана, Бельгин загрустила. В течение этой недели он заглядывал к ней, но ненадолго, а на ночь не оставался, и фаворитка боялась, что, возможно, в эти ночи он может позвать к себе какую-нибудь наложницу или, что еще хуже, эту Нефизе.

Так как из покоев Бельгин не выходила, она не знала, что происходит в гареме, и узнавала новости только от Айнель-хатун. Та, конечно, скрыла от нее, боясь, что из-за переживаний ее состояние ухудшится снова, что недавно Хафса Султан отправила к повелителю Нефизе, которую он принял и тогда, и после еще две ночи, в которые уже сам распорядился привести к нему фаворитку. Нефизе вся расцвела, став еще краше, и теперь была просто невыносимо горделивой и самодовольной, разумеется, скрывая ото всех тот факт, что ее заставляют пить отвар, не позволяющий ей зачать ребенка.

Сейчас она наслаждалась всеобщим восхищением и завистью, сделав рассказы об ее страстных ночах с султаном любимым развлечением рабынь, что слушали ее, мечтательно или удрученно вздыхая. Айнель-хатун сомневалась, что ее рассказы хотя бы наполовину правдивы. Уж она-то видела, каждый раз встречая фаворитку у дверей покоев султана после хальвета, с каким лицом она оттуда выходила. На счастье или хотя бы довольство там не было и намека — Нефизе жала губы в досаде и прятала взгляд, стараясь ничем не выдать своего разочарования. Повелитель, видно, даже не видел в ней личности, а лишь одну из рабынь, с которой удовлетворял плотские желания или, скорее, утолял тоску по бежавшей любимой жене. И потому Айнель-хатун не беспокоилась — Нефизе не сможет ни родить, ни завладеть сердцем султана, и триумф ее долго не продлится. Вскоре она приестся повелителю, и Хафса Султан пожелает «развлечь» его кем-нибудь другим, чтобы угодить ему и сохранить меж ними близость.

К слову, Айнель-хатун молчала и о том, что повелитель нередко приходит в покои Эмине Султан, из которых его детей переселили в другие комнаты, потому как шехзаде Осман там слишком тосковал. Теперь его визиты в те покои нельзя было объяснить желанием навестить детей — он приходил, потому что не мог избавиться от печали по женщине, которую любил и которая ужаснейшим образом предала его. Которую он хотел в наказание за это убить, но не смог и позволил ей, сбежавшей, скрываться от него.

Это было для Бельгин куда опасней его ночей с Нефизе — повелитель мог так и не избавиться от этой тоски в скором времени, и покуда она жила в его сердце, Бельгин в нем места не было. Он приходил к ней, был ласков, но тем лишь дразнил влюбленную девушку, которую столь быстро оставлял, ссылаясь на неотложные дела. Будь у него желание, он бы днями и ночами был рядом, но раз его не было, значит, не было и этого желания. Это понимали и Айнель-хатун, и сама Бельгин. Но она была мудрой девушкой и ничем не выдавала своих чувств при падишахе, всегда даря ему свою светлую улыбку и нежность, когда он приходил. Она далеко пойдет, думала хазнедар, если все сложится удачно, и повелитель избавится от чувств к предательнице-жене. Он же не мог горевать вечно…