Прервав их единение, на террасу вошел Радмир-ага и поклонился.

— Султанши. Я с новостями.

Обе женщины тут же напряглись и, переглянувшись, обратили к евнуху испуганные взгляды.

— Умерла?.. — дрожащим голосом пролепетала Элиф Султан.

— Нет, новости куда более приятные. Нуране-хатун, фаворитка нашего шехзаде, беременна.

Элиф Султан вздрогнула от неожиданности и потупила взор, чувствуя, как ее целиком наполнили жалящая ревность и негодование. Эта щуплая венецианка, не отличающаяся ни красотой, ни умом, тоже беременна? Да уж, приятнее новости не найти. В отличие от нее Карахан Султан надменно хмыкнула, всем своим видом выражая «радость» относительно этой новости.

— Еще один ребенок? Скоро я не смогу сосчитать всех своих внуков, если и дальше дело так пойдет… Ну что же, видно, Аллаху так угодно. Ты проследи, чтобы за ней был должный уход, Радмир. Одно меня радует в этой новости — Нуране-хатун отныне закрыт путь в покои моего льва, а, значит, он открылся для другой. Элиф Султан тоже ждет ребенка, и ее я отправить не могу, — та поглядела на султаншу уязвлено, но тут же опустила глаза, не смея противиться воле своей госпожи. — Вот и черед Дилафруз-хатун снова настал. Как только шехзаде оправится от потерь, отправим ее. А пока следите за порядком в гареме. Я не хочу паники в связи с этой лихорадкой, что бродит по дворцу. Пусть лекари осмотрят гарем. Не хватало нам еще эпидемии…

— Я понял, — покорно склонил голову Радмир-ага. — С вашего позволения.

Новость о плачевном состоянии бывшей подруги расстроила ее, и Элиф Султан отпросилась у султанши к себе. Та одобрила ее решение и посоветовала пореже выходить из покоев ради их с детьми безопасности. Ступая по коридору в сопровождении служанок, Элиф Султан хмурилась в тревоге за Гюльнур Султан и за себя с детьми, когда ей навстречу вышла Альмира-хатун, которая служила этой змее Бахарназ Султан. Увидев ее, Элиф Султан вмиг насторожилась, так как помнила, что служанка должна была ей сообщить, когда Бахарназ Султан велит ей выполнить ее поручение.

— Султанша, мне было велено передать вам кое-что, — приглушенно заговорила Альмира-хатун и покосилась на служанок у той за плечами.

Мрачно поглядев на нее, Элиф Султан жестом велела своим служанкам отойти, и те послушно удалились на несколько шагов.

— Я слушаю.

— Этой ночью пусть одна рабыня по имени Ализе-хатун окажется в покоях моей госпожи и покусится на ее жизнь с помощью этого, — служанка ловко вытащила из рукава кинжал, который Элиф Султан сразу же узнала и напряглась. — Надеюсь, вы понимаете, что кинжал не должен причинить вреда госпоже. И еще… госпожа велела мне напомнить, что ваша матушка все еще спрятана в том месте, которое известно лишь ей, и она останется в живых до тех пор, пока вы будете покорнейше исполнять все то, что моей госпоже угодно.

— Передай своей госпоже, что я сделаю все так, как она велела, — с едва уловимой иронией в голосе процедила Элиф Султан и, забрав собственный кинжал, странным образом оказавшийся в руках ее врага, передала его служанке.

Альмира-хатун тем временем поклонилась и, обойдя султаншу, пошла своей дорогой. Дождавшись, когда она скроется из виду, Элиф Султан обернулась на вторую свою служанку и тихо ей велела:

— Ступай к Карахан Султан и передай ей, что все случится этой ночью.

Вечер.

Покои шехзаде Махмуда.

Было непросто переступить через гордость, но на то она и была матерью, чтобы ставить любовь к ребенку выше собственной гордости, если это было по-настоящему необходимо. Карахан Султан не без опаски вошла в покои сына и обнаружила его на тахте пьющим вино из кубка, который явно был не первым. Ее шехзаде был изрядно пьян и с трудом сфокусировал свой взгляд на ней, подошедшей к нему, а после ухмыльнулся и потянулся к кувшину с вином на столике.

— Что, пришли пожалеть меня? — невнятно проговорил он, наполнив кубок до краев темно-красным ароматным вином. — Или тоже хотите выпить? Это — мальвазия, прекрасное греческое вино, — издевательски добавил юноша, в несколько глотков осушив кубок наполовину. Он протянул его матери, с вызовом смотря на нее рассеянным взглядом. Та молча глядела на него в ответ с тенью неприязни и с затаенной жалостью. — Ну как хотите, — шехзаде сам осушил кубок и со звоном поставил его на столик, а после откинулся на спинку тахты и хотел был положить на нее руку, но промахнулся, и сделал это только со второй попытки.

— Вино не принесет тебе облегчения, — спокойно произнесла Карахан Султан и, присев рядом с сыном, вздохнула, подбирая слова: — Мне не понять твою боль целиком — я детей не хоронила. Но ты был единственным моим сыном, и я всю свою жизнь посвятила тебе, Махмуд. Верно, нет в мире матери, которая бы настолько сильно любила своего ребенка, как я люблю тебя. И ты должен знать, что в такое трудное время я всегда рядом и, несмотря ни на что, готова быть твоей опорой, как прежде ты был ею для меня во времена моей жизни в столице. Траур… он не продлится вечно, и нашего милого мальчика, нашего Мехмета, мы никогда не забудем. Он будет жить в наших сердцах вечно, но ведь у тебя еще столько детей, сын, и каждый из них нуждается в твоей любви. К тому же, мне стало известно, что вскоре у тебя появятся еще дети. Твои наложницы Элиф Султан и Нуране-хатун ждут детей и вскоре родят тебе новых наследников, которые, возможно, заполнят пустоту в твоей душе, образовавшуюся со смертью Мехмета и Гюльнур.

Шехзаде Махмуд пьяным взглядом смотрел перед собой, не перебивая мать, но и не прислушиваясь к ней особо.

— Если это все, вы можете идти.

В непонимании повернувшись к нему, Карахан Султан с горечью усмехнулась, увидев враждебное выражение лица сына.

— Моя любовь к тебе не означает, что я буду сносить от тебя любые оскорбления! — уже весьма холодно сказала она. — Порою меня пугает твое поведение, Махмуд. Возможно ли…

— Возвращайтесь к себе! — гаркнул тот, бесцеремонно перебив ее и даже не посмотрев в сторону матери, которая задохнулась от возмущения. — Я не нуждаюсь ни в вашей жалости, ни в ваших нравоучениях.

Карахан Султан оскорбленно вспыхнула и, горделиво поднявшись на ноги, наградила сына чуть презрительным взором из-под полуопущенных век.

— Раз так, я уйду. Можешь и дальше топить себя в вине и, если пожелаешь, разгромить и свои собственные покои.

Яростно шурша подолом платья, султанша направилась к дверям и покинула покои с сердцем, полным глубокой обиды и разочарования. Прежде сын никогда с ней так не обращался, но она вынуждена была признать, что он убит горем, потому и позволяет себе подобную грубость в отношении нее. Карахан Султан направилась к себе в извечном сопровождении служанок, как ей навстречу из-за поворота вышла бледная и явно встревоженная Фатьма-хатун. Она поспешила к своей госпоже и, поравнявшись с ней, поклонилась.

— Что такое, Фатьма? — настороженно оглядела ее Карахан Султан.

— Гюльнур Султан, — мрачно откликнулась та.

Она и Элиф Султан с печальными лицами стояли возле ложа, на котором покоилась отмучившаяся Гюльнур Султан с посиневшей кожей, теперь ставшей ледяной, и остекленевшими синими глазами на осунувшемся лице, которые смотрели в потолок. Элиф Султан давилась слезами и приглушенно всхлипывала в прижатую ко рту ладонь, не в силах лицезреть остывшее тело умершей подруги. Сердце ее разрывалось от жалости.

Карахан Султан была как всегда холодна и сдержанна и, лишь с сожалением поджав губы, хотела было велеть Радмиру-аге, стоявшему у нее за спиной, отнести тело в лазарет, где его подготовят к похоронам. Но, не дав ей раскрыть рта, в покои, покачиваясь, вошел шехзаде Махмуд, вызвав всеобщее удивление. Лекари и слуги, расступившись перед ним, склонились в поклонах, Элиф Султан, не переставая всхлипывать, также отошла, а Карахан Султан с тревогой вгляделась в мрачное лицо сына. Она обернулась на Радмира-агу с вопрошающим взглядом, а тот в ответ пожал плечами, показывая, что не знает, кто сообщил шехзаде о смерти его фаворитки.