Никого не замечая и глядя только на мертвую султаншу, шехзаде на нетвердых ногах прошел к ложу под множеством взглядов и вдруг, еще больше всех удивив, скользнул возле него на пол и встал на колени, облокотившись о кровать руками. Видимо то, что он был пьян, стало причиной того, что он не смог сохранить стойкость и со слезами на глазах сжал обеими руками безвольную и холодную, как лед, маленькую ладонь своей Гюльнур Султан, которую прижал к губам и зажмурился.
Карахан Султан это очень смутило, так как она не подозревала, что ее сын был привязан к этой фаворитке настолько, чтобы так горевать по ней. Она быстро огляделась и, кольнув слуг недовольным взглядом, ставшими свидетелями слабости своего господина, распорядилась, чтобы все вышли.
Повернувшись к плачущей Элиф Султан, она молча кивнула на двери, велев уйти и ей, а сама медленно подошла к сыну со спины и положила ладонь на его плечо. Он даже не шелохнулся, продолжая стоять на коленях у ложа и прижимать к губам ладонь умершей.
— Махмуд, позволь слугам забрать тело, — выдержав довольно длительную паузу, мягко воскликнула султанша. — Завтра утром мы похороним ее рядом с Мехметом и, если тебе угодно, устроим поминки в гареме.
Но шехзаде не ответил матери, а лишь осторожно положил поверх одеяла руку Гюльнур Султан и, поднявшись с колен, молча вышел, оставив Карахан Султан одну в покоях, стены которых во второй раз стали свидетелем смерти невинной души.
Гарем.
Гарем весь переполошился, стоило слухам о смерти Гюльнур Султан разойтись по дворцу. Наложницы в большинстве своем не верили, что ее смерть — следствие неизвестной болезни, а полагали, что это дело рук оскорбленной и озлобленной Бахарназ Султан, которую шехзаде позабыл и оставил одну, оказавшись в объятиях Гюльнур Султан.
Нуране, которую гарем, мягко говоря, недолюбливал, спуститься в ташлык не рискнула, помня о предостережении Радмира-аги, и стояла на балконе этажа фавориток, вслушиваясь в испуганную болтовню рабынь. Она не знала, верить ли слухам, что это Бахарназ Султан избавилась от соперницы и ее сына после своего падения. Из ревности и обиды она могла решить избавиться и от нее, Нуране, теперь, когда стало известно об ее беременности. Это вызывало у Нуране настоящий страх, ведь она понимала, что сейчас никто и тем более шехзаде, убитый горем, не сможет ее защитить. Наоборот, все будут только рады, если и ее однажды обнаружат в постели, скончавшейся в муках с ребенком в утробе от «лихорадки».
Скользя рассеянным взором по ташлыку, Нуране наткнулась на злобный взгляд Дилафруз, которая когда-то была ее подругой по несчастью и землячкой, а теперь превратилась в ее врага с того самого момента, как тоже побывала в покоях шехзаде. Злость ее была вполне объяснима: шехзаде о ней и не вспомнил после их единственной ночи, хотя Дилафруз считалась красавицей, и уехал на охоту вдвоем с ничем не примечательной, по всеобщему мнению, Нуране, чего никогда еще не делал в обществе наложницы из гарема. А теперь открылась и ее беременность…
Дилафруз опасно злопыхала, смотря на нее снизу вверх и находясь в окружении подруг Ромильды и Энрики, которые когда-то выбрали ее сторону. Нуране с жалостью и болью вспомнила об Анне, которая в трудное время не оставила ее, в отличие от них. Но теперь верной и любящей подруги не было рядом, и фаворитка чувствовала себя ужасно одинокой в озлобленном завистливом гареме, жаждущем ее падения или даже смерти.
— Уже слышала о Гюльнур Султан? — раздался за ее спиной ехидный и хорошо знакомый голос.
Раздраженно повернувшись, Нуране смерила прохладным взглядом вставшую рядом с ней Атике, которая почему-то ухмылялась, но темные глаза ее, как и у Дилафруз, тлели затаенным гневом.
— Ты вдруг решила поболтать со мной? — снова смотря перед собой, произнесла Нуране.
— Как печально все для нее закончилось… — словно не слыша ее, наигранно удрученно вздохнула Атике, тоже смотря на гарем, расположенный внизу. — А ведь она была султаншей, матерью наследника, — явно имея какую-то цель, продолжала фаворитка. — Но это не спасло ни ее саму, ни ее сына. Ты не так уж глупа, Нуране, и должна понимать, что это весьма подозрительно, когда взявшаяся ниоткуда «лихорадка» странным образом коснулась лишь Гюльнур Султан с ее сыном, да твоей закадычной подружки Анны, которой, я слышала, ты подарила тот кулон, что в знак дружбы отдала тебе Халиде.
Насторожившись, Нуране повернулась к ней и хмуро оглядела девушку, которая с мрачной иронией смотрела на нее в ответ.
— Откуда ты знаешь об этом? И причем здесь…
— Я увидела, как она идет к тебе в комнату впервые за долгие дни твоего затворничества и решила подслушать ваш разговор, — как ни в чем не бывало ответила Атике и хмыкнула с презрением. — И ты, добрая душа, конечно же поверила ее жалостливой истории о том, что этот милый кулон достался Халиде от ее матери, а она решила подарить его тебе в знак дружбы в такое непростое для тебя время.
— Атике, мне нет дела до твоих сомнительных рассуждений, — отрезала Нуране, решив, что ей не стоит слушать эту злобную девицу, которая все то время, что она, Нуране, жила в гареме, изводила ее.
— А зря. Стоило бы послушать мои «сомнительные рассуждения», — пожала плечами Атике и, сделав вид, что уходит, ухмыльнулась, когда Нуране против воли обернулась ей вслед и окликнула.
— Ну что там у тебя? — не слишком-то заинтересованно спросила Нуране, злясь на саму себя за то, что попалась ей на крючок.
— Халиде утверждала, что тот кулон она носила с тех пор, как попала в рабство, но лично я никогда прежде его не видела у нее на шее. Он оказался у нее именно в тот день, когда Халиде вдруг ни с того, ни с сего вспомнила о тебе и якобы о некой «дружбе» между вами, в знак которой так щедро отдала тебе якобы самую дорогую для себя вещь, оставшуюся ей в память о матери. Тебе не кажется все это… не знаю, подозрительным?
Если Атике говорила правду, в таком свете эта ситуация действительно казалась подозрительной. Но зачем Халиде врать? Какой ей в этом прок?
— Судя по морщинке меж твоих бровей, ты сейчас задаешься вопросом, зачем это ей понадобилось лгать и дарить тебе тот кулон, — продолжала вести свою игру Атике, с мерзкой улыбкой наблюдая за Нуране. — И я тебе отвечу. Я многое замечаю, особенно то, что кажется любопытным. И кое-что любопытное я увидела как раз незадолго до того, как Халиде направилась к тебе.
— И что же ты видела? — стараясь не выдать своего страха, откликнулась Нуране деланно пренебрежительно.
— Как Альмира-хатун, а я полагаю, ты знаешь, кому она служит, шепталась с твоей подружкой Халиде возле бани, откуда я вышла и случайно стала свидетельницей их тайного разговора. И, между прочим, Альмира-хатун передала ей что-то в маленьком мешочке, который Халиде тут же спрятала у себя в декольте. Как думаешь, что это могло быть? Уж не тот ли кулон, который «принадлежал ее матери»?
Атике наслаждалась растерянно-напряженным выражением лица Нуране, которая была застигнута врасплох открывшимися фактами. Она хмуро взглянула на Атике и в непонимании насупилась.
— Зачем тебе рассказывать все это мне?
— А затем, чтобы ты знала… Бахарназ Султан уже пыталась убить тебя, послав этот кулон, который явно не был простой вещицей. Недаром Анна спустя несколько дней того, как он повисел у нее на шее, в муках скончалась. Видно, он был отравлен… Но ты же не думаешь, что теперь, когда открылась твоя беременность, Бахарназ Султан остановится? Она не побоялась убить шехзаде с его матерью, которая тоже носила ребенка. Вскоре настанет и твой черед, Нуране. Однажды и твое бездыханное тело, не успевшее дать жизнь ребенку, которого ты носишь, вынесут из гарема, чтобы закапать его там, в саду, возле других могил. И я с нетерпением буду ждать этого дня.
Ядовито улыбнувшись, Атике спокойно обошла побледневшую, угрюмую, как грозовая туча Нуране и стала спускаться по лестнице в ташлык, что-то легкомысленно напевая себе под нос.
Гарем
Решив, что случившееся можно использовать как повод увидеться с шехзаде и снова сблизиться с ним, утешив его в своих объятиях, Бахарназ Султан уже весьма поздним вечером и в самом лучшем из своих нарядов — рубиново-красном шелковом платье изящного кроя — предстала перед дверьми заветных покоев и поглядела на охрану.
