Понаблюдав еще немного, она вышла на поляну, и тренировка тут же прервалась. Шехзаде обернулся на мать и обезоруживающе ей улыбнулся, после чего небрежно передал меч одному из слуг и, на ходу утирая поданным ему полотенцем блестящий от пота оголенный торс, направился к ней. Служанки, сопровождающие султаншу, при приближении этого красивого человеческого зверя засмущались и заволновались.

— Валиде, — взяв ее руку, Махмуд в знак приветствия поцеловал ее. — У вас что-то важное? Обычно вы не тревожите меня на тренировке.

— Я захотела прогуляться, увидела тебя и не смогла пройти мимо. Мой лев, ты так силен, что, верно, способен совладать с целым войском.

Шехзаде рассмеялся своим рокочущим грудным смехом, так похожим на редкий смех султана Орхана, и улыбнулся с самоуверенным и польщенным видом.

— Ваша вера в меня безгранична, валиде. И я высоко ценю ее.

Она взял ее руку и снова поцеловал. Карахан Султан совершенно растаяла и даже позабыла, что хотела ему сказать, но опомнилась и посерьезнела.

— Сын, я получила весть из столицы от Махмуда Реиса. Он сообщает, что готовится поход. Повелитель пойдет против персов.

Шехзаде Махмуд тоже перестал ухмыляться и внимательно вгляделся в ее зеленые глаза, похожие на два изумруда.

— А говорите ничего важного. Вы ведь понимаете, что это значит? Вы все повторяли, что еще не время, и я покорно ждал. Ждал долго — целые годы. Удобнее момента, чем поход, быть не может. Мой брат с войском и большинством пашей и беев покинет столицу, оставив ее беззащитной.

— В этом деле нельзя торопиться, Махмуд, — предостерегающе произнесла Карахан Султан. — Да и что ты намерен делать? С двухтысячным войском нам не взять столицу. А если каким-то чудом и удастся, то, когда вернется султан Баязид с армией, в которой несколько десятков тысяч воинов, нам не выстоять против него. Однажды я уже допустила ошибку, поторопившись, и, если мы ее повторим, нас уже не помилуют.

— И что же вы предлагаете? — раздраженно спросил шехзаде, сурово нахмурив брови. — Ждать еще несколько лет, пока он будет править, сидя на моем троне? Или когда он, одумавшись, решит казнить меня и ваших внуков, почувствовав угрозу в моих подрастающих сыновьях?

— Не горячись, — мягко воскликнула султанша и, стремясь успокоить пылкого сына, положила ладонь на его оголенное плечо. — Я знаю, что ты устал ждать. Но мы ждали столько лет. Подождем еще немного. Нужно все продумать. У нас есть лишь Махмуд Реис, да Онур Бей, наместник Эрзурума. Это, по-твоему, достаточная сила, способная перевернуть государство? Нам нужны еще союзники, и теперь, когда твой брат выделил нам золото из государственной казны, мы можем ими заручиться.

— У вас уже есть что-то на уме? — ухмыльнулся шехзаде Махмуд, всегда гордившийся расчетливостью матери.

На красивом лице Карахан Султан расцвела точно такая же, как у ее сына, ухмылка, полная самодовольства.

— Разве когда-то не было?

Покои Бахарназ Султан.

Шли дни, и пошатнувшееся было здоровье Бахарназ Султан восстановилось, но сама султанша прежней уже не стала. Горечь осела на дне ее золотых глаз, а улыбка перестала трогать губы. Во взгляде ее затаилась злоба, которая не предвещала ничего хорошего.

Муки, которые ей пришлось пережить во время операции, и боль от потери всех тех детей, которых она еще могла бы родить, изменили ее, открыв в ней какую-то темную сторону. Теперь Бахарназ Султан часто проводила время, сидя на тахте у окна, и смотрела в него невидящим взглядом, в котором тлел гнев. Ей хотелось, чтобы ее враги терзались от той же боли, что она пережила, хотя султанша и понимала, что виновны в этом они не были.

За время ее вынужденного затворничества между нею и шехзаде Махмудом пролегла пропасть, и Бахарназ Султан это чувствовала во всей полноте. Он не приходил, чтобы узнать, почему она вдруг заперлась в покоях и не покидает их. Ему было достаточно знать, что ей нездоровится. Шехзаде оставил ее в покое и только раз пришел проведать: наскоро пожелал выздоровления, чинно поцеловал в лоб и, немного поиграв с детьми, ушел.

Бахарназ Султан знала, что пока она умирает от боли и тоски по нему, он каждую ночь развлекается с другими женщинами. Его внимания удостоилась даже забытая Гюльнур Султан, которая теперь, на удивление всему гарему, стала часто принимать его в своих покоях. Альмира-хатун объясняла это тем, что шехзаде Мехмет болен, но ее госпожа не верила в это. Он просто забыл ее.

Теперь стало ясно, на чем основывалась их “любовь”. Она была плодом стараний одной только Бахарназ Султан, которая не позволяла интересу шехзаде угасать и ревностно боролась с соперницами. Когда же она ненадолго остановилась, шехзаде с легкостью забыл ее и увлекся другими фаворитками, которые, в отличие от нее, были у него перед глазами, здоровы и полны сил.

Султанша поверить не могла, что это все же случилось. Она забыта. Брошена. Как те фаворитки, над которыми в свое время издевалась и потешалась, убежденная, что никогда не окажется на их месте. Это стало сильным ударом для Бахарназ Султан, и она на время растерялась, не зная, что со всем этим делать. Боль, испытываемая ею, питала ее гнев, и султанша с каждым днем все сильнее полнилась этим горячим и злым чувством.

Ее снедало желание показать всем, что она не сломлена, несмотря ни на что. Если гарем считает, что она повержена, она докажет, что тот ошибается. Да, она упала, но она еще поднимется все с той же гордо поднятой головой и вернет себе то, что потеряла — власть и шехзаде.

— Как вы себя чувствуете? — раздался голос Альмиры-хатун, едва она вернулась в покои.

Бахарназ Султан даже не повернула головы и продолжила свое ставшее привычным занятие — хмуро смотрела в окно, за которым царил ясный солнечный день. Вздохнув, служанка подошла и присела рядом, обеспокоенно оглядев госпожу.

— Хвала Аллаху, ваши боли прекратились. Но я волнуюсь. Вы так мрачны… Может, они снова вас беспокоят?

— Моя боль и не прекращалась, Альмира, — усмехнулась Бахарназ Султан, наконец, поглядев на нее. — И если я продолжу бездействовать, она останется со мною навсегда. Я должна вернуть шехзаде, иначе… Он был моей опорой в гареме, а теперь я лишилась ее и вряд ли устою одна. Нужно избавиться от всех, кто угрожает моей власти над Махмудом. Элиф, Нуране… Теперь еще и эта Гюльнур. Я уже и не думала, что она когда-нибудь снова окажется в его объятиях, но, верно, недооценила ее.

— Что вы намерены делать, султанша? Может, вам пока не стоит… тревожить себя?

— Мы хотели избавиться от этой Нуране, но так, чтобы подозрения не пали на меня, — будто не слыша ее, мрачно говорила та. — И я знаю, как это сделать.

Договорить она не смогла, поскольку двери в покои отворились, и в них вошла сама Карахан Султан, отчего атмосфера в опочивальне тут же наполнилась напряжением. Переглянувшись со служанкой, Бахарназ Султан поднялась и поклонилась.

— Султанша.

— Здравствуй, Бахарназ, — прохладно улыбнулась Карахан Султан, скользнув по ней оценивающим взглядом. — Я слышала, что тебе нездоровится и зашла проведать. Долго длится твое недомогание. Упаси Аллах, что-то серьезное?

— Нет, всего лишь головные боли. Теперь уже я в порядке, — выдавила улыбку Бахарназ Султан, но ее золотые глаза смотрели жестко. — Вам не о чем беспокоиться.

Карахан Султан покивала все с той же холодной улыбкой и почему-то выглядела так, словно пыталась скрыть насмешливость, с которой смотрела на фаворитку.

— А я-то подумала, что твое недомогание вызвано беременностью. Махмуд бы так обрадовался. Что же, жаль…

Вздрогнув как от удара, Бахарназ Султан напряглась, и напускная улыбка оставила ее красивое, но бледное лицо.

— Вы… знаете? — усмехнулась она, и в уголках ее губ поселилась горечь.

— Неужели ты думаешь, что в этом дворце что-нибудь случается без моего ведома? — чуть высокомерно отозвалась Карахан Султан. — Конечно, лекарша сообщила мне о той операции, которую провела тебе. Я бы могла тебе посочувствовать, Бахарназ, но ты сделала все, чтобы лишить меня каких-либо светлых чувств к тебе. Единственное, чего могу пожелать, это терпения. Тебе оно понадобится в свете последних событий. Мой лев, как видно, остыл к тебе. Теперь он обратил свой взор на других женщин и, похоже, счастлив и без этой твоей нерушимой любви, о которой ты кричала.