Топкапы. Гарем.

Идрис-ага устало опустился в постель, и как только его голова коснулась подушки, раздался стук в двери. Он вздрогнул, медленно открыл закрывшиеся было глаза и раздраженно выдохнул.

— Кого там еще принесло? — поднимаясь с кровати, ворчал он.

Подойдя к дверям, он приоткрыл их и выглянул в коридор, после чего удовлетворенно отступил в сторону, пропуская гостью. Элмаз неуверенно вошла, огляделась и в волнении повернулась к нему. В ее голубых глазах Идрис-ага прочел решимость. Что же, он знал, что так будет.

— Ты, верно, пришла сказать, что согласна. Жизнь-то у нас одна, Элмаз. И ты сделала правильный выбор.

— Что от меня требуется? — мрачно спросила она, сама на себя непохожая. Слишком уж мрачной и жесткой сейчас была эта обычно спокойная, мягкая и мечтательная женщина.

— Раз ты согласилась, у нас все готово. Завтра утром решится судьба Эмине Султан. И все, что госпожа требует от тебя, это свидетельство против твоей сестры. Нам известно об одном страшном преступлении, которое она совершила. Госпожа долго хранила свое знание в тайне, но она более не намерена терпеть выходки Эмине Султан. Под одним куполом им сталось тесно, видит Аллах.

— О каком преступлении ты говоришь, ага? — настороженно спросила Элмаз.

Она уже пожалела, что поддалась чувствам и согласилась, но обратного пути не было. Похоже, все намного серьезнее, чем она полагала. Это дело вряд ли закончится ссылкой… Причем, все случится не когда-нибудь, а завтра! Что же она наделала?

— Ты разве не знаешь? — усмехнулся евнух. — Эмине Султан медленно травила ядом и без того больную Валиде Султан, желая приблизить ее смерть. Известно, валиде была на стороне Филиз Султан и настраивала повелителя против нее. Об этом наш султан и узнает завтра, а ты, как самый близкий человек к Эмине Султан и, если уж на то пошло, исполнитель всех ее темных дел, признаешься в том, что обвинения правдивы. У нас есть и другие “свидетели”, но ты — самый главный из них.

Элмаз в ужасе уставилась на него, не понимая, откуда они могли узнать об этом. Аллах, это же прямая дорога к казни! И не только для сестры, но и для нее самой.

— Если я в этом признаюсь, меня тоже казнят!

— Нет, об этом не беспокойся. Госпожа ведь обещала тебе жизнь и даже ночь с султаном в награду, так что останешься жива и здорова. А чтобы у тебя не было соблазна из жалости побежать к сестре и предупредить ее обо всем, этой ночью ты останешься здесь, под моим присмотром.

— Здесь?.. — в ошеломлении переспросила Элмаз и напряглась, наблюдая за тем, как евнух запирает дверь на ключ, который торчал в замочной скважине, а после прячет его за пояс пижамных штанов. Уж туда-то она не полезет, если бежать вздумает. — Возможно ли? Мне нельзя оставаться в комнате наедине с…

— С кем? — с насмешкой спросил Идрис-ага, ложась обратно в постель, словно не происходило ничего необычного. — Хатун, если ты забыла, я напомню: я — евнух, и тебе бояться нечего. Да и кто об этом узнает? Ложись и спи. Завтра предстоит трудный день. Да поможет нам Аллах.

Некоторое время Элмаз еще постояла, бестолково смотря на засыпающего евнуха, а после скованно присела на тахту и выдохнула, чувствуя себя просто ужасно. Могла ли она поступить так с родной сестрой, зная, что ей грозит казнь? Какая бы она не была, но они с Эмине связаны кровными узами. Увы, сама Эмине об этом предпочла забыть, когда выгоняла ее сегодня. Решив тоже забыть, Элмаз заставила себя думать о другом: о том, что она, наконец, получит то, о чем всегда мечтала — султана и возможность стать не только госпожой, но и матерью.

Топкапы. Комната Афсун-хатун.

В ночной душной темноте, наполняющей комнату, раздавалось прерывистое дыхание. Подушка соскользнула на пол с кровати, на которой металась в беспокойном сне Афсун. Грудь ее тяжело вздымалась и опадала под тканью сорочки, а пальцы неосознанно сжимали медальон с обсидианом, сверкающим в лунном свете, что едва пробивался через окно. Проснись она — и тут же бы отдернула руку, потому что медальон пылал и был обжигающе-горячим. Но она не могла вырваться из цепких лап пугающего сна, навеянного таинственным медальоном, который носила, не ведая, кому он принадлежал прежде, чем оказаться в руках ее покойной матери, и каково его предназначение.

Ей виделось, что она в одной лишь сорочке, в которую облачилась перед сном, брела босиком по ночному черному лесу, пытаясь догнать кого-то, чья тень скользила немного впереди, маня за собой, но не позволяя приблизиться. Афсун задыхалась, но как завороженная шла во след тени, и вдруг, когда она уже выбилась из сил, та замерла и медленно обернулась. Афсун разглядела полы черного плаща, сливающегося с окружающей их темнотой, и капюшон, в котором не было видно лица.

— Кто ты? — раздался голос, по которому Афсун не смогла определить, кому он принадлежит — женщине или мужчине. Он был бесплотным и сухим.

Она и сама хотела задать этот вопрос, потому растерялась, не зная, что ответить.

— Кто ты? — повторился вопрос все тем же жутковатым голосом.

— Мое имя Афсун, а прежде меня звали Расия.

— Дочь Рахиль, — отозвалась тень, и Афсун испугалась, услышав имя своей матери.

Ничего не понимая, Афсун настороженно смотрела на нее, стоящую в отдалении, и не решалась приблизиться. Стояла и вдыхала холодный воздух, наполненный влажным ароматом леса, а ветер трепал ее сорочку.

— Зачем же ты пришла, Афсун? — спросила тень с раздражением, словно она ее бесцеремонным образом потревожила.

— Я… не знаю, — растерялась девушка. — Это же сон. И мне все это снится без моего на то желания.

— Ты еще не знаешь, чем обладаешь, — насмешливо протянул голос. — Тебе предстоит пройти темный путь… Там, где ты оказалась, одна лишь смерть. Она и тебя пожелает коснуться, но тебе удастся обмануть ее и не раз.

— Вы это… видите? — удивленно переспросила Афсун. — Но кто вы? И почему мне снитесь?

— Ты скоро станешь матерью, но не ты одна. Родятся два мальчика — один светлый и ясный, как солнечный день, а другой — темный, словно ночь, полная мрака. Обоим суждено будет полюбить лунный свет, но известно, что луна светит лишь в ночи, и один из них будет отвержен. Когда же солнце погаснет, один из них погибнет, а другому путь во тьме осветит луна, и тогда он вступит на этот путь, преисполненный желанием мести, который приведет его в никуда.

— Ничего не понимаю… — хмурясь, воскликнула Афсун, но увидела, что тень отступает и тает в темноте. — Подождите!

Сон стал каким-то вязким, а перед глазами все затуманилось. Вдруг Афсун резко открыла глаза и, задыхаясь, села в постели. Она тут же вскрикнула и отдернула обожженную руку от полыхающего медальона и, осмотрев ее, увидела круглый ожог, который расползся на внутренней стороне ладони. Ошеломленная сном, она сжала руку в кулак и поморщилась от боли, рожденной ожогом. Афсун мрачно и испуганно посмотрела на висящий на шее медальон, который здоровой рукой сорвала с шеи и отбросила на пол, как какое-то мерзкое существо. Страх тлел у нее в душе, но он оседал, а сон уже потерял свои очертания. Она уже не помнила так ясно то, что услышала, а когда спустя время Афсун заснула, то уже приняла решение наутро избавиться от медальона и забыть об этом сне, который помнила уже смутно.

========== Глава 37. Яд ревности ==========

Дворец санджак-бея в Трабзоне.

Дворцовый сад.

Овеваемая теплым ветром, Карахан Султан стояла среди зарослей в обществе служанок и с тенью улыбки наблюдала за ходом тренировки. С блестящим умением, от которого захватывало дух, сын управлялся с мечом и вел поединок сразу с тремя противниками, выглядя при этом совершенно уверенно. На его красивом лице горел азарт, а глазами владела та необузданность, с которой он всегда вел бой. Бывало, в запале он забывался и убивал слуг. И тогда Карахан Султан чувствовала беспокойство. Эта необузданность и жестокость, которые порою просыпались в сыне, ее пугали.

Султанша знала, что сама взрастила в нем пороки, питая их своей безмерной любовью и беспрестанными уверениями в том, что ему суждено стать повелителем мира. Махмуд по своей природе был опасным человеком, но пока он был юн, его мать еще могла с ним совладать и направить его бешеную энергию в безопасное русло. Что будет дальше Карахан Султан боялась предположить.