Анна боялась, что так будет, и оказалась права в своих опасениях. Нуране становилась жертвой собственных чувств и теперь не могла мыслить трезво, как прежде. Теперь она думала лишь о том, как завоевать большую привязанность шехзаде и отгородить его от соперниц, забыв о той угрозе, что несло в себе это стремление: Бахарназ Султан возможно и затихла на время, но она была опасна и наверняка намеревалась от нее избавиться.

Увы, Нуране в гареме не любили. Ни Карахан Султан, ни остальные фаворитки, которые могли бы ее поддержать в борьбе против Бахарназ Султан, как делали Элиф Султан и Гюльнур Султан. Даже простые рабыни озлобленно косились на нее, когда Нуране шла по гарему, и завистливо шептались, стоило ей отвернуться. Дилафруз с Ромильдой и Энрикой были озлоблены как никогда прежде, ведь Дилафруз осталась ни с чем, по-прежнему работая прислугой на кухне, а Нуране снова стала фавориткой. Ей неоткуда было ждать помощи, черпать поддержку и искать защиты, а Нуране не видела в этом опасности, так как отныне все ее мысли занимал шехзаде.

— Успокойся, — не выдержала Анна и отложила вышивку. — Ты же знаешь, что… это гарем. Я же говорила, у тебя здесь так много соперниц! Шехзаде… ты же видишь, сколько у него жен и детей. Он никогда не будет с одной женщиной. Чем скорее ты это примешь, тем легче тебе будет.

— Мне никогда не станет легче от мысли, что он с другой! — резко обернувшись на нее, негодующе воскликнула Нуране. Она зажмурилась и глубоко вздохнула, а после стала нервно расхаживать по комнате, не выпуская медальон.

— Нуране… — с сожалением протянула Анна, наблюдая за ее метаниями. — Раз так, придется потерпеть. Осталось немного, и вы отправитесь на охоту. На целых две недели он берет тебя с собой, где не будет ни гарема, ни других женщин! Они все от зависти помрут, вот увидишь, да языки свои проглотят. Что тебе эта Гюльнур Султан? Если бы шехзаде был к ней привязан, она была бы на месте Бахарназ Султан. Не думаю, что эта ночь что-то изменит в ее судьбе. Тебе и волноваться об этом не надо.

— Тебе легко говорить, Анна, — мрачно отозвалась Нуране. — Я с тобой согласна, но мое сердце… Оно кричит о том, что так быть не должно. Он ведь сейчас с ней… Как представлю, что он… целует ее, то…

Она умолкла и закрыла лицо руками, пытаясь избавиться от вспыхнувших перед глазами образов, а когда убрала руки, осела на свою кровать и со слезами на глазах посмотрела на подругу.

— Почему мне так больно, Анна? — беспомощно выдохнула она и положила руку на грудь в область солнечного сплетения. — Вот здесь… так тяжело, словно камень лежит.

— Любовь всегда причиняет боль, — встав с тахты и подсев к ней, Анна обняла ее за плечи и, задумавшись, грустно улыбнулась. — Моя мама так говорила. Я рассказывала тебе, что я из бедной семьи. Мама… вышла замуж по любви, что бывает редко в положении, в котором находятся юные девушки из семей, подобных ее. Отец был не богаче, но он был красивым мужчиной. Любил смеяться, и потому женщины всегда… так смотрели на него, что когда я это замечала, мне становилось… неприятно. Их счастье не было долгим. Отец… часто пропадал. Мама знала, что он был с другими женщинами, но она не могла оставить его и уйти. И причина была не в нас с сестрой. Она слишком сильно любила его. Я помню, как она сидела ночами, плакала и ждала, когда он вернется. Отец делал вид, что ничего не происходит. Наверно потому, что понимал, что мама не сможет встать у него на пути и простит все, что бы он не сделал. Моя любовь к нему медленно умирала, когда я видела страдания мамы.

Нуране слушала ее, чуть нахмурившись, а когда Анна умолкла, печально смотря перед собой, спросила:

— Но что… было дальше? Она нашла в себе силы уйти? Забрала вас с сестрой?

Анна помедлила, и было видно, как она собирается с силами, чтобы продолжить рассказ. В ее серых глазах плескалась боль.

— Однажды… в очередную ночь, когда мама ждала его, она… просто умерла. Из-за тоски она мало ела, но ей приходилось много работать по дому. Наверное, она болела, но никому об этом не говорила. Отец обнаружил ее, вернувшись домой под утро. Я проснулась, услышав, как он плачет, обнимая ее, умершую, но мне… было не жаль его. Потом он отвез нас с сестрой к своей матери, где мы и выросли, и больше мы его никогда не видели.

С пониманием во взгляде Нуране сжала ее руку и вздохнула, опечаленная услышанным.

— К чему я это рассказала тебе? Не бывает любви без боли. Мама говорила, что боль — это нормально, как, впрочем, и ошибки. Такова жизнь. Ты и сама говорила, что нельзя останавливаться, как бы тяжело не было. Вспомни об этом, Нуране.

— И я помню, — улыбнулась та, покрепче сжав ее руку. — А если забуду, ты будешь рядом, чтобы напомнить об этом. Так хорошо, что ты у меня есть.

Они рассмеялись сквозь слезы и обнялись, положив головы друг другу на плечи.

========== Глава 34. Новая жизнь ==========

Утро следующего дня.

Дворец Эсмы Султан.

Проснулась Эсма Султан в одиночестве и, сонно приподнявшись в постели на локтях, огляделась в покоях уже при свете дня. Вчера она толком их не разглядела, ослепленная отчаянием и страхом, да и было слишком темно. Ее взгляду предстала просторная опочивальня, оформленная в зеленых оттенках, которая была богато и со вкусом обставлена. Стены светло-зеленые, украшенные восточной мозаикой, на мраморном полу расстелен огромный персидский ковер, расписанный золотистыми узорами, а ложе о четырех столбиках с пышным зеленым балдахином, на котором она и покоилась, было напротив дверей. Повсюду золотые подсвечники, декоративные вазы, в одном из углов зеркало во весь рост в позолоченной оправе, а в другом — письменный стол, который пока еще пустовал, и приставленный к нему вычурный стул с высокой изогнутой спинкой. Даже подушки, на которых она спала, были сшиты из гладкого шелка все того же зеленого цвета. Не сказать, что Эсма Султан была разочарована — вполне себе красивые и уютные покои — но она не любила зеленый цвет, а его здесь было невыносимо много — глазу негде отдохнуть. Да и роскоши тоже было “слишком”, а султанша знала, что истинная роскошь сдержанна и умеренна. Она радует взор, а не довлеет.

Поднявшись, Эсма Султан позвала служанок, которые, услышав ее голос, вошли в покои и поклонились. Среди них не было Фидан-хатун, и султанша велела позвать ее, пока еще не слишком доверяя новым служанкам, к которым только предстояло привыкнуть. Когда Фидан-хатун явилась, Эсма Султан уже сидела на тахте в изумрудно-зеленом — это просто невыносимо! — халате, наброшенном поверх сорочки.

— Султанша, — доброжелательно воскликнула служанка, улыбнувшись. — Доброе утро.

— И тебе доброе утро, Фидан, — отозвалась Эсма Султан, тепло посмотрев на нее, как на сердечного друга. — Эти покои готовили по приказу Давуда-паши?

— Насколько мне известно, обустройством дворца занималась его дочь, — осторожно ответила Фидан-хатун и почему-то в ее глазах мелькнуло напряжение.

— Тогда понятно, — протянула султанша, усмехнувшись. — Мне хотелось бы многое изменить. Во-первых, следует разбавить этот пресловутый зеленый цвет другими оттенками, иначе я рассудка лишусь. Снимите эти шторы, — она с неодобрением покосилась на них — длинные и грузные, из бархата. Они ощутимо отягощали обстановку. — Нужно сшить другие из ткани полегче. Например, из хлопка. Пусть это будет желтый цвет, но спокойный, приглушенный. Также подушки на ложе и на тахте нужно заменить из зеленых на желтые и бежевые. И уберите большую часть этих золотых подсвечников и ваз. Оставьте только вон ту вазу, что возле ложа, и несколько подсвечников в рамках необходимости. И еще… Фидан, распорядись, чтобы в саду нарвали цветов и поставили их в ту вазу, что я велела оставить. Ты знаешь, как я люблю цветы.

— Я поняла, султанша. Сделаем все, как вы приказали. Амина, ты слышала? — Фидан-хатун обернулась на другую служанку, и та вскинула голову. — Немедленно займитесь делом. И пусть кто-нибудь из вас нарвет цветы в саду для госпожи. Она любит алые розы.