Бахарназ Султан лежала мертвенно-бледная с бессильно прикрытыми глазами и сбивчиво дышала, как тяжело больная. В голове ее мелькнула полная сожаления мысль о потерянном ребенке, который, увы, стал ее последним. Для женщины, тем более, для фаворитки, это было тяжелым ударом, и Бахарназ Султан не была исключением. Было так горько, так невыносимо горько. Она больше не сможет подарить своему шехзаде детей, и ее страшило, что за нее это будут делать другие фаворитки. Карахан Султан часто говорила ей, пытаясь поставить на место, что они, фаворитки, нужны лишь для того, чтобы род продолжался, и их главная обязанность — рожать наследников. Теперь, когда она лишилась возможности иметь детей, Бахарназ Султан ужасалась от мысли, что окажется ненужной и забытой, как Гюльнур или Фатьма, над которыми она прежде потешалась.

Султанша слышала служанку, но была не в силах что-либо ответить и лишь приоткрыла рот, когда та поднесла к ее губам ложку с отваром. Горечь наполнила рот, и Бахарназ Султан, проглотив ее, неприязненно поморщилась. Вскоре она снова провалилась в беспокойный сон, стонала и металась, а Альмира-хатун, наблюдая за ней, изнемогала от жалости к своей госпоже, не имеющая возможности помочь ей.

Шехзаде Орхан снова порывался к матери, но Ильдиз-хатун не пускала его. Альмира-хатун, сидя на тахте и отрешенно смотря на спящую Бахарназ Султан, слышала ее приглушенный голос, раздающийся из-за закрытой двери в детскую и говорящий, что его мама спит и что сейчас ее лучше не беспокоить. Ему вторил плач одной из девочек, которые тосковали по матери не меньше брата.

Покои шехзаде Махмуда.

От ступающей по коридорам дворца Элиф Султан так и веяло очарованием. На ее пышной фигуре хорошо сидело одно из ее любимых платьев из желтой парчи с расшитыми золотой нитью длинными рукавами. На миловидном лице, как всегда, властвовала улыбка, а оливково-зеленые глаза сияли искорками веселья, которые никогда их и не покидали. Она была лучистой и как весеннее солнце излучала свет — теплый и нежный. В предвкушении встречи с шехзаде султанша чувствовала легкое волнение, но оно было приятным. Подойдя к дверям его опочивальни, Элиф Султан повернулась к одному из охранников.

— Сообщите шехзаде, что я пришла.

— Простите, госпожа, но шехзаде нет в покоях.

Улыбка слетела с ее губ, а прежде искристый взгляд потух.

— Где же он?

— В гареме.

Между ее бровями пролегла складка, когда она нахмурилась, ничего не понимая. Разве шехзаде не предупредили о ней? Разочарование овладело ею, заставив ощутить горечь, которая осела в душе. Развернувшись, Элиф Султан переглянулась со своей служанкой и поспешила к Карахан Султан. Та встретила ее, сидя за столом за написанием письма. Увидев вошедшую в покои фаворитку, она удивленно вскинула брови и отложила перо в чернильницу, прервав свое занятие.

— Что такое, Элиф? Почему ты еще не у Махмуда?

— Султанша, — подойдя к ней, та поклонилась и с расстроенным видом объяснила: — Оказалось, шехзаде нет в покоях. Он в гареме.

Карахан Султан выглядела сбитой с толку, но лишь миг, а после она взяла себя в руки и снова приняла невозмутимый вид.

— Фатьма, в чем дело? — султанша обернулась на калфу, которая как раз вовремя вошла в покои. — Элиф говорит, что мой лев в гареме. Я же велела предупредить его, что этой ночью она придет к нему.

— Я с тем и пришла, госпожа, — отозвалась Фатьма-калфа с виноватым лицом и сделала поклон. — Шехзаде с тех пор, как утром отправился навестить Гюльнур Султан и шехзаде Мехмета, так и не выходил из их покоев. Радмир-ага ходил туда, чтобы сообщить о вашем приказе отправить этой ночью на хальвет Элиф Султан, но шехзаде выставил его, ничего не ответив.

— Он и сейчас там? — потрясенная до глубины души, уточнила Карахан Султан и, увидев кивок, неверяще усмехнулась. — Подумать только… Я и помыслить не могла, что он задержится у Гюльнур дольше нескольких минут. С рождения Мехмета он ни разу на нее и не взглянул.

Элиф Султан, несмотря на искреннюю привязанность к подруге, против воли ощутила ревность и досаду. Она привыкла считать, что Гюльнур перестала быть фавориткой и являлась лишь матерью шехзаде без права бывать с господином. На этом и основывалась их дружба — между ними не было соперничества за внимание Махмуда. Но тот факт, что он предпочел ее забытой Гюльнур, хотя прежде всегда относился к ней с теплом, выделяя среди своих фавориток едва ли меньше, чем Бахарназ, неожиданно сильно пошатнул дружбу. Элиф Султан пыталась обуздать свою обиду, но тщетно.

— Не расстраивайся, Элиф, — заметив ее состояние, попыталась успокоить ее Карахан Султан. — Следующая ночь будет твоей, если Махмуд останется у Гюльнур до утра, в чем я сомневаюсь. Он, верно, все это время был с заболевшим Мехметом, беспокоясь за него, а Гюльнур тут и вовсе не причем. Подождем. Мой лев вернется к себе, и ты отправишься на встречу, как и было решено.

Кивнув, Элиф Султан покорно прошла к тахте и села, а Карахан Султан вернулась к написанию письма.

Покои Гюльнур Султан.

Шехзаде весь этот день провел с ними, и Гюльнур Султан с трудом верила, что это случилось на самом деле. Ей давно не было так хорошо и легко, как в обществе господина и сына. Мехмет не меньше нее радовался времени, проведенному вместе с обоими родителями, и купался в любви и внимании.

Махмуд сам вызвался уложить сына спать, так как он не желал с ним расставаться, понимая, что уже вечер и отец наверняка собирается уходить. Утомленная Гюльнур, присев на тахту, некоторое время задумчиво смотрела на пламя в камине и не заметила, как задремала. Проснулась она от скрипа двери и сонно поглядела на вышедшего из детской Махмуда. Он приподнял уголки губ в намеке на улыбку, когда заметил ее.

— Шехзаде, — Гюльнур поднялась и поклонилась, подумав, что он собирается уходить. Полы халата, стянутые поясом на талии, разошлись немного выше, на груди, которую скрывала белая тонкая сорочка, но султанша этого не заметила. — Доброй ночи.

Он, по всему, действительно намеревался уйти, но помедлил, не отрывая от фаворитки взгляда, и вдруг направился прямиком к ней через покои. Гюльнур рассеянно наблюдала за его приближением, чувствуя как сердце в груди от волнения ускоряет ритм. Шехзаде, оказавшись близко, с высоты своего роста заглянул в ее полные изумления синие глаза и, подняв руку, провел большим пальцем по ее скуле, вызвав в теле девушки позабытый трепет.

— Вы… останетесь? — раздался ее робкий шепот, в котором слышалась слабая надежда и в то же время страх.

Гюльнур боялась услышать “нет”. Но шехзаде промолчал и, переместив большой палец на ее подбородок, с силой приподнял его, медленно, не разрывая зрительного контакта, наклонился и поцеловал. Озаренная счастьем, она ответила и схватилась за воротник его кафтана, но испугалась, когда Махмуд вдруг отстранился и подхватил ее на руки. От неожиданности Гюльнур вскрикнула и после того, как шехзаде положил ее на ложе, закрыла рот ладонью. Они замерли и прислушались, но в детской было тихо. Расслабившись, Гюльнур приглушенно рассмеялась и как ребенок прижала палец к губам, стоило Махмуду подхватить ее смех.

— Тише, разбуд…

Шехзаде не дал ей договорить, закрыв рот поцелуем и повалив на подушки.

Комната Нуране-хатун.

Анна в который раз за вечер оторвалась от вышивки и подняла взгляд на мрачную Нуране, что стояла возле окна и сжимала в руке свой бирюзовый медальон на серебряной цепочке. Радмир-ага был здесь недавно и не без сожаления сообщил, что Карахан Султан этой ночью хотела отправить к шехзаде Элиф Султан, но вопреки ее замыслу тот неожиданно для всего гарема остался в покоях Гюльнур Султан, в которых провел, — ни много, ни мало — весь день.

Анна понимала, что подруга изнывает от ревности и досады. За этот месяц шехзаде всего дважды звал ее к себе, но она была единственной из наложниц, что переступала порог его покоев. Даже Бахарназ Султан вдруг перестала бывать с ним, вызывая кучу сплетен и пересудов в гареме. А теперь он остался ночью с фавориткой, о которой несколько лет не вспоминал вместо того, чтобы снова позвать ее. Было очевидно, что Нуране влюбилась и теперь терзалась из-за этого чувства, тоскуя по шехзаде и ревнуя его к другим фавориткам.