— Я всего лишь сказала, что если впредь подобное повторится, я буду вынуждена забрать шехзаде, чтобы позаботиться о нем, если его мать на это не способна.

— Валиде, не вам решать подобные вопросы, — процедил шехзаде, наградив ее недовольным взглядом исподлобья. — У Мехмета есть мать, и то, что он захворал, не значит, что она не в силах заботиться о нем. Благодарю, что навестили Мехмета, но теперь ступайте. Ты, Элиф, тоже.

Проглотив негодование, Карахан Султан напоследок обожгла взглядом Гюльнур, а после развернулась и в сопровождении Элиф покинула покои. Махмуд сел на ложе и погладил сына по таким же, как у него, темным волосам. Гюльнур с теплотой посмотрела на них и осторожно молвила:

— Простите, если я проявила неуважение к султанше, но…

— Оставим это, — небрежно отозвался Махмуд. Он обернулся на свою забытую фаворитку, оглядел ее и чуть улыбнулся. — Тебе хорошо так.

Она смущенно порозовела, посильнее запахнув полы халата, но не сдержала улыбки. Неловко опустившись рядом с ним на ложе, Гюльнур покосилась на сына, который по-прежнему спал, и вздохнула. Шехзаде сидел, широко расставив ноги, и почему-то казался ей сильно возмужавшим. Регулярные тренировки в военном лагере не прошли даром, и его тело налилось мускулами и силой. Махмуд выглядел старше своего возраста всегда, но сейчас — особенно. Султанша привычно робела в его обществе.

— Как ты, Гюльнур? Ни в чем не нуждаешься? Мы давно с тобой не разговаривали. Ты уж прости, что я так редко заглядываю к вам.

— Что вы, шехзаде? — мягко улыбнулась та. Улыбка сделала ее еще более нежной. — Мы с Мехметом рады вам всегда, даже если вы посещаете нас не так часто, как нам хотелось бы. Мы все понимаем… У вас много дел, теперь еще и военный лагерь на ваших плечах. Да и есть еще много фавориток и детей, которым вам тоже нужно уделить внимание.

Махмуд повернулся к ней и посмотрел с благодарностью в обычно жестких карих глазах. Подняв смуглую руку, он прикоснулся к щеке Гюльнур. Та, сначала растерявшись, после прильнула к его пальцам и смущенно улыбнулась. Она уже и не помнила, когда он прикасался к ней. Наверное, до рождения Мехмета, когда она еще бывала в его покоях. В ее сердце что-то просыпалось от забытья в такие редкие моменты, как сейчас. Гюльнур, потеряв внимание остывшего к ней шехзаде, заставила свою любовь заснуть, обратив всю нежность к сыну. Но, увы, она не смогла вырвать ее из своей груди.

Махмуд убрал руку и поднялся с ложа. Гюльнур поднялась ему вслед и подавила в себе сожаление, вызванное тем, что он так скоро уходит.

— Мы будем ждать вас, шехзаде.

Тот повернулся к ней и снисходительно хмыкнул.

— Я пока не собираюсь уходить. Идем, выйдем на балкон.

Растерянная Гюльнур Султан направилась за ним, напоследок обернувшись на сына, чтобы удостовериться, что он спит. Балкон был залит солнечным светом, а погода была по-прежнему теплая и ясная. Она слегка сощурилась от яркого света, ударившего в лицо, и обняла себя руками, вспомнив, что облачена в халат. Ей было неловко, но шехзаде, казалось, этого не замечал. Он встал у перил и обернулся на нее, как бы подзывая к себе. Неуверенно султанша подошла к нему и встала рядом, скользнув взглядом по зеленеющему саду, окружающему дворец.

— Вы хотите поговорить со мной о чем-то? — осторожно спросила она, потому как шехзаде все молчал.

— Нет, — ответил он, удивив ее. Посмотрев на сбитую с толку фаворитку, Махмуд усмехнулся. — Увидел тебя сегодня и вдруг понял, что… мне не хватало тебя, Гюльнур. Хочу побыть с тобой, — он произнес это неожиданно тепло, и девушка искренне расцвела, хотя и пыталась это скрыть. — Я, к слову, проголодался. Велим накрыть нам стол здесь и разделим трапезу.

Гюльнур Султан не верила своему счастью. Она сидела за одним столом с шехзаде, трапезничала вместе с ним. Они говорили обо всем на свете, как в прежние времена, когда она только-только стала фавориткой. Конечно, оба с тех пор изменились. Махмуд стал серьезнее, сдержаннее, в нем больше не было юношеской порывистости и эмоциональности. Он совершенно точно возмужал и рассуждал куда более основательно и разумно. А Гюльнур, став матерью, из наивной робкой девочки превратилась в спокойную, теплую и нежную как утренний свет солнца молодую женщину, с которой было несказанно уютно.

— Вы же совсем недавно вернулись! — изумилась Гюльнур, когда шехзаде сообщил ей, что вскоре отправится на охоту.

— Ты знаешь мою натуру, — закончив с трапезой, Махмуд расслабленно сидел на подушке. Он лениво улыбнулся. — Мне тесно во дворце. Моя страсть — оружие и охота, и только с мечом в руках и верхом на коне я чувствую…

— Свободу? — догадалась девушка и улыбнулась, поймав удивленный взгляд.

— Да, именно.

— И как долго вас не будет? — стараясь скрыть расстройство, спросила Гюльнур.

Полы ее халата слегка разъехались в сидячем положении, и когда Гюльнур шевельнулась, показалось матово блестящее в солнечном свете округлое плечо. Взгляд Махмуда обратился к нему, и фаворитка смущенно прикрылась.

— Недели две, может, меньше, — ответил он и как-то странно посмотрел на нее.

Обжегшись о его взгляд, Гюльнур опустила глаза к своим рукам, лежащим на бедрах, и на ее щеках вспыхнул трогательный румянец.

— Мама?.. — вдруг раздался из покоев растерянный голос Мехмета, который по пробуждении не обнаружил ее.

Оба родителя, переглянувшись, поднялись с подушек и поспешили в покои, где, увидев отца, шехзаде озарился радостью и вскочил на ноги прямо в постели, словно вовсе и не болел.

— Папа!

Рассмеявшись хриплым грудным смехом, Махмуд подошел к кровати и подхватил его на руки. Сын обнял его за шею, и Гюльнур, упоенно наблюдающая за ними, улыбнулась.

— Говорят, ты снова заболел?

— Мама заставила меня пить вон то, — вывернувшись в руках отца, Мехмет указал пальцем на пузырек с микстурой, стоящий на прикроватном столике. — Горькое, — мальчик показательно поморщился, выражая свое отношение к лекарству.

— Ну будет жаловаться, — шутливо укорил его Махмуд, затем посадил сына на кровать и сам опустился рядом. — Ты же мужчина.

— Да, как ты! — важно заявил Мехмет, чем насмешил мать. — Мама говорит, что когда я вырасту, стану совсем как ты.

— Ну раз мама говорит, значит, так и будет, — многозначительно протянул шехзаде и с улыбкой потрепал сына по голове. — Ложись, тебе нужно отдыхать. Гюльнур, почему он не в детской? Ему нужен покой, а здесь то и дело снуют слуги.

— Я не хотела оставлять его одного.

— Идем, — поманив сына к себе, Махмуд отнес его в детскую в сопровождении Гюльнур и положил в кровать. — Ты, наверно, проголодался?

Тот закивал. Гюльнур, не дожидаясь приказа, вышла в покои и, подойдя к дверям, распахнула их, велев служанкам в коридоре принести обед для шехзаде. Когда она вернулась в детскую, то сложила руки на груди и с умиротворением прислонилась плечом к дверному проему, наблюдая за тем, как ее любимые мужчины, похожие, как две капли воды, разговаривают и совершенно одинаково смеются.

Вечер.

Покои Бахарназ Султан.

Бахарназ Султан казалось, что боли, которые мучили ее эти две недели, были по-настоящему мучительными, но они показались ей пустяком в сравнении с той болью, которую ей довелось пережить во время операции. Предварительно лекарша дала ей какой-то отвар, от которого ее голова наполнилась неестественной легкостью, но этот дурман лишал ее сознательности, однако не умалял боль.

Она помнила лишь острую невыносимую муку, собственные приглушенные крики в зажатую между зубами ткань и то, что было ужасающе много крови. От большой кровопотери султанша лишилась сознания, и она была благодарна за это, так как более не могла бы сносить мучения.

Очнулась она только вечером и тут же пожалела об этом, застонав от сильной тянущей боли в животе. Альмира-хатун появилась из темноты и со взглядом, полным страха и тревоги, наклонилась к ней.

— Госпожа, хвала Аллаху! — в голосе служанки было огромное облегчение. — Вы нас так напугали. Лекарша боялась, что вы не выж… Впрочем, это уже не важно. Вы снова с нами! Меня предупредили, что несколько дней вас будет мучить боль в животе, и лекарша дала отвар, чтобы облегчить ее.