— Что это за судьба, валиде? — с несвойственной ее нежному возрасту печалью отозвалась Эсма Султан. — Мириться с тем, что претит, покоряться чужой воле, молчать о своих чувствах и желаниях, всю жизнь провести в браке с нелюбимым мужчиной и в сердце с другим — по-вашему, я достойна такой судьбы? Я думала… Ведь я султанша! Дочь правителя мира, как вы говорили, но это не значит ровным счетом ничего. У меня нет права голоса, я не могу сама решать свою участь и лишена возможности обрести счастье. Я словно пленница! О другой судьбе я мечтала… Покойная бабушка всегда говорила, что каждый человек на своем веку познает любовь, и я грезила о взаимной и счастливой, как у нее с султаном Орханом или у вас с отцом. Конечно, сейчас вы с повелителем отдалились друг от друга не без участия Эмине Султан, но прежде ведь и вы жили в любви и счастье. А что же я? Мне этого не дано познать?

С болью смотря на нее, Филиз Султан подошла к дочери и обняла ее, не зная, как еще утешить.

— У тебя еще вся жизнь впереди, а ты себя хоронишь. Поверь моему опыту, Эсма, чувства переменчивы. Сегодня твое сердце желает одного, а завтра — другого. Теперь для тебя существует один-единственный мужчина, который может и должен занимать твои мысли, — муж. Ни о ком больше не думай! Это ниже твоего достоинства. Не унижайся перед рабами, жизнь которых ничего не стоит в сравнении с твоей. Ты… забудешь. И будешь благодарна мне за то, что я уберегла тебя от ошибок.

— Нет сил прощаться с вами, валиде… — отстранившись, с тоской в голосе призналась Эсма Султан. Она заглянула в родное лицо матери, пусть и редко понимавшей ее, но все равно любимой, и ощутила себя ужасно одинокой, зная, что видит ее в последний раз перед долгой разлукой. — Как я буду здесь без вас и Мурада? Прежде я находила опору в ваших советах и его поддержке…

— Дальше тебе придется идти без нас, Эсма, но теперь у тебя есть муж и, в конце концов, повелитель будет по-прежнему рядом, а он, как известно, души в тебе не чает. Есть и Михримах. Она тебя не оставит.

От прощания с матерью в темных глазах Эсмы Султан заблестели слезы и, напоследок ее обняв, девушка зажмурилась, и они покатились по ее щекам. Она и не ведала, что на самом деле за всей этой толщей непонимания и обид в ней таится глубокая любовь к матери. Она только сейчас поняла, как та дорога ей, но было слишком поздно, чтобы это как-то повлияло на их отношения.

— Ну все, милая, — тем временем поцеловала ее в лоб Филиз Султан и нежно погладила по щеке. — Тебе пора. Обещай писать мне обо всем, что с тобой происходит. Я буду волноваться. Как-нибудь приедешь к нам в Манису, да? Не расстраивайся.

— Валиде…

Эсма Султан, не удержавшись, снова крепко обняла мать и с трудом оторвалась от нее, чтобы после, сквозь слезы улыбнувшись, покинуть ее и отправиться навстречу новой жизни.

Топкапы. Покои шехзаде Мурада.

По обыкновению шехзаде Мурад проводил вечер в обществе своей фаворитки Ассель-хатун, которая пусть и не вызывала в нем нежных чувств, но стала привычной и по-своему родной. В этот вечер, в отличие от прошлых, ему не удалось сохранить вид человека, которого ничего не тяготит и не мучает. Завтра утром он навсегда покинет Топкапы, а с ним и Дафну, которая останется во дворце со своей госпожой.

Теперь ему казалось беспросветной глупостью притворяться, что он не питает к ней былых чувств, как он поступал все эти дни, оскорбленный ее очередным холодным ответом. От обиды шехзаде не желал смотреть на нее, а теперь, изнемогая от желания лицезреть любимую, осознавал, что это невозможно, и чувствовал себя так, словно совершил непоправимую ошибку. Приложи он больше усилий, Дафна могла бы ответить на его чувства, и тогда бы Нилюфер, которая желала их воссоединения, подарила бы девушку в его гарем.

Ассель видела, сколь он мрачен и задумчив, и с болезненной ревностью сознавала, чем это объяснялось, но делала вид, что ничего не замечает и улыбалась, как никогда. У нее были причины радоваться: наконец, они с Мурадом уезжают в Манису подальше от Дафны, где у них начнется новая жизнь, в которой, возможно, он полюбит ее. Она станет его женой, султаншей и матерью его детей. О большем она и не мечтала…

Однако радости ее мешало плохое самочувствие, которое мучило ее вот уже неделю. Девушка боялась, что захворала, поскольку крепким здоровьем не могла похвастаться, но было место и надежде на беременность. В конце концов, она уже столько ночей провела в покоях шехзаде. К лекарше она не ходила, так как боялась, ведь шехзаде было запрещено иметь детей в Топкапы. Лучше ее беременность, если она, конечно, имеет место быть, откроется в Манисе, где будет уже безопасно для ребенка.

Оба по личным причинам не испытывали аппетита, и ужин стоял нетронутым на столике, за которым они сидели. Ассель все не умолкала, пытаясь отвлечь шехзаде от его мыслей о Дафне, но тот лишь изредка кивал с отсутствующим видом и молчал.

Перед встречей она чувствовала себя сносно, если не учитывать слабой тошноты, ставшей привычной за неделю, но состояние ее ухудшилось в течение вечера. От одного только взгляда на блюда ее воротило, а тошнота становилась все сильнее, и Ассель уже не могла изображать оживление и радость.

Умолкнув, она нахмурилась и приложила руку к своему животу, прислушиваясь к себе. Шехзаде Мурад, удивившись тому, что она вдруг прервалась, пришел в себя и с недоумением посмотрел на свою фаворитку, как вдруг она, словно ужаленная, вскочила из-за стола, прижав ладонь ко рту, но споткнулась о подушку, на которой прежде сидела, и упала, после чего ее вырвало прямо на ковер.

— Ассель?

Испугавшись, растерянный шехзаде Мурад поспешно поднялся и помог ей встать, но девушка едва стояла на ногах, и он подхватил ее на руки и донес до ложа. Ассель покраснела, видимо, от смущения, и выглядела весьма болезненно. И как он прежде этого не заметил?

— Что с тобой? — уложив ее поверх покрывала, шехзаде с тревогой оглядел фаворитку. — Тебе плохо? Я пошлю за лекаршей.

— Нет! — испуганно выдохнула Ассель, но осеклась и уже спокойнее добавила: — Ничего страшного… Наверное, съела что-то не то. Простите, что вам пришлось это видеть.

— Ты больна, неужели сама не видишь? — твердо воскликнул он и, развернувшись, подошел к дверям, приоткрыв их. — Приведите лекаршу.

Ассель, лежа на кровати, прикусила губу в страхе, что ее беременность, о которой она догадывалась, откроется. Что станет с ее ребенком? Верно, ничего, ведь уже завтра они с шехзаде уезжают в санджак. Возможно, зря она накручивает себя? Если окажется, что она и вправду ждет ребенка, то станет счастливее, чем любая из женщин в этом дворце. Она будет матерью и султаншей, если у нее родится сын, и вот тогда уже Мурад ни за что не сможет отказаться от нее. Он поймет, что лишь она и нужна ему, и будет у них своя семья, полная любви и согласия, а после, спустя годы, она вернется в Топкапы уже в качестве супруги султана и матери его наследников. Ассель страстно мечтала об этом, моля Всевышнего и судьбу даровать ей такое будущее.

Топкапы. Покои Валиде Султан.

Михримах Султан прежде никогда не видела Хафсу Султан в подобном состоянии. Она всегда оставалась сдержанной и невозмутимой, но в этот вечер в гневе расхаживала перед камином, шурша подолом платья и с полыхающим взором смотря в пространство. Глаза ее пугали — в них таилось темное и злобное чувство, неясное для Михримах Султан, но оно явно несло в себе угрозу. Сидя на софе, она встревоженно наблюдала за тетушкой, не зная, как себя с ней вести, когда она находится в таком настроении.

— Чем вы так разгневаны, госпожа? — решив все же нарушить молчание, осторожно спросила девушка. — Это связано с Эмине Султан?

— Ты еще спрашиваешь, Михримах? — резко повернувшись к ней лицом, раздраженно воскликнула Хафса Султан. — Я думала, что уничтожила ее за все то, что она сотворила, а эта змея отравила своим ядом повелителя и сумела избежать наказания за такой проступок, как покушение на гарем султана и на члена династии, которого она носит под сердцем. Аллах, я не ведаю, что она могла ему сказать!