Эсма Султан не сдержала судорожного вздоха. Он здесь, но для нее все равно, что мертв. Теперь она принадлежала другому мужчине и не смела даже глаз на него поднять, не то, что грезить о любви. Осознание безвыходности ее положения сдавило ее грудь, и султанше вдруг стало трудно дышать.
— Что с тобой, Эсма? — забеспокоилась Филиз Султан, подавшись к ней. — Тебе плохо?
— Эсма? — испуганно воскликнула Михримах Султан и, поняв, что ее так подкосило, посмотрела на Нилюфер Султан, хмуро наблюдающую за тем, как та задыхается. — Ей плохо! Нужно отвести ее в лазарет!
Хафса Султан помогла мертвенно-бледной и тяжело дышащей Эсме Султан подняться на ноги, и та оперлась на руки подоспевшей матери и Михримах Султан, подхватившей ее с другой стороны. Они не успели сделать нескольких шагов, как Эсма Султан осела в их руках и без чувств повалилась на траву.
— Эсма?! Эсма! — в панике кричала Филиз Султан, пытаясь привести ее в чувство ее со слезами на глазах. — Скорее лекаря!
Комментарий к Глава 31. Путь в прошлое
Буду благодарна, если отметите замеченные вами ошибки и опечатки, а также очень надеюсь на ваши отзывы.
========== Глава 32. Опаленные любовью ==========
Вечер.
Дворец Хюррем Султан.
Боль и скорбь способны убивать точно так же, как и болезнь. Она чувствовала себя так, словно безнадежно больна, и только смерть способна избавить ее от мучений — не физических, а душевных. Пламя жизни и само желание жить угасли в ней, оставив после себя тлеющие угли. Лишь дети и медленно созревающее в ней понимание того, на ком лежит вина за случившееся с ее мужем, удерживали Хюррем Султан в этом мире. Отчаяние ее обратилось в неестественное равнодушие, что пустотой отзывалось в груди, а гнев, прежде обращенный на судьбу, теперь, по мере осознания, был перенаправлен на виновников трагедии.
Султанша помнила, что предчувствовала беду, однако муж отказался поверить ей, как помнила и то, что предупреждала Хафсу Султан — если что-то случится с Альказом-пашой по ее вине, она уничтожит ее и заставит поплатиться за содеянное. Теперь у ее мужа, несправедливо обвиненного в предательстве и убитого вдали от дома и семьи, даже нет собственной могилы, у которой она могла бы его оплакать, а Хафса Султан продолжает властвовать в Топкапы, как ни в чем не бывало.
Гнев невиданной силы подобно буре, способной уничтожить все, что окажется у нее на пути, поднялся в ней. Хюррем Султан прежде не знала такого сильного и необузданного чувства, овладевающего всем разумом и пламенем текущего по венам, как та ненависть, что родилась в ней. Она тут же заполнила собой все мысли и чувства, став всеобъемлющей, и вызвала не менее горячее стремление во что бы то ни стало воздать по заслугам тем, кто сотворил это с нею и с ее семьей. Лишь оно и дало ей силы собрать себя по крупицам и покинуть ложе. Хюррем Султан брела по своему дворцу, как привидение, и, словно бы она и вправду была им, сестра и ее дети обратили к ней испуганные и полные тревоги взгляды, когда она вошла в холл. Они трапезничали, но, стоило ей появиться, Гевхерхан Султан в беспокойстве поднялась из-за столика и поспешила к ней навстречу.
— Хюррем? Зачем ты встала? Иди, приляг, тебе нужно…
— Я знаю, что мне нужно, — оборвала ее та и наградила мрачным взглядом, в котором полыхал затаенный, но горячий гнев. — Пока я жива, она ни одного дня и ни одной ночи не будет знать покоя!
Напрягшись, Гевхерхан Султан обернулась на своих детей, встревоженно наблюдающих за ними.
— Искандер, Фюлане, идите к себе.
Те, переглянувшись, покорились воле матери и, поднявшись с подушек, вдвоем покинули холл, в котором с их уходом воцарилась гнетущая тишина. С нежностью обхватив плечи сестры, Гевхерхан Султан подвела ее к тахте и усадила, а после села рядом и сжала ее руку в своей ладони. Та выглядела пугающе: бледная, почерневшая от горя, а глаза пустые, как у мертвеца.
— Как ты себя чувствуешь, Хюррем? Ты вот уже сутки ничего не ела. Идем за стол.
— Не хочу, — сухо ответила та, вырвав руку. — У меня есть единственное желание, и ты уже знаешь, какое, — с яростью смотря перед собой и сотрясаясь мелкой дрожью, Хюррем Султан процедила: — Она познает ту же участь, которую даровала мне. Клянусь, я не остановлюсь, пока она не похоронит своего мужа! Даже тогда я не оставлю ее в покое… Я лишу ее всего, что она имеет, — всей власти и всех богатств! Она умрет так же, как умер Альказ — ее казнят, как предательницу.
Напуганная услышанным, Гевхерхан Султан не знала, что ей делать. Она понимала, что жажда возмездия неизбежно опалит ее сестру, но не думала, что это случится так скоро.
— Послушай, милая, ты не должна забывать, что у тебя есть дети, — решив надавить на то единственное, что еще могло отвлечь сестру от мести, мягко заговорила она. — Теперь, лишившись отца, они как никогда прежде нуждаются в тебе! Они напуганы, так как не понимают, что случилось. Ты должна все им объяснить или хотя бы успокоить, ты слышишь?
При упоминании детей Хюррем Султан словно бы слегка ожила и повернулась к сестре со страдальческим видом.
— Как я смогу им объяснить, Гевхерхан? — с медленно нарастающей истерикой воскликнула она. — Что я им скажу? Что их отца, возвращения которого они так ждали, убили? — дрожа, она подорвалась с тахты и, задыхаясь от подступающих рыданий, закричала: — Что они больше никогда его не увидят?!
— Тихо, Хюррем! — испугалась Гевхерхан Султан и, поднявшись, подошла к рыдающей сестре и крепко ее обняла. Хюррем, зажмурившись от боли, терзающей ее изнутри, положила голову на ее плечо и отчаянно вцепилась пальцами в ткань платья на спине сестры. — Все наладится… Мы это переживем, дай Аллах.
Подавив в себе рыдания спустя некоторое время, Хюррем Султан отстранилась и, переместив взгляд воспаленных мрачных глаз на сестру, пытливо вгляделась в ее лицо.
— Я хочу знать, могу ли я рассчитывать на тебя. Знай, Гевхерхан, кроме тебя у меня больше никого не осталось, но если ты пожелаешь уехать, чтобы не участвовать в этом, я пойму.
Гевхерхан Султан со смятением смотрела на нее несколько мгновений, теряясь в том, какое же решение ей принять, и, сделав выбор, она положила ладонь на влажную от слез щеку сестры.
— Я тебя не оставлю, что бы ни было. Если ты желаешь отомстить за смерть Альказа, я… сделаю все, что смогу, чтобы помочь тебе в этом, если так ты сможешь обрести покой.
Выдавив подобие благодарной улыбки, Хюррем Султан выдохнула с облегчением.
— Гевхерхан? — поколебавшись, воскликнула она через миг.
— Что?
— Приведи детей.
Одобрительно улыбнувшись, Гевхерхан Султан напоследок погладила ее по щеке, а после убрала руку и направилась к дверям, а Хюррем Султан снова погрузилась в свое мрачное состояние. Смотря в окно, за которым властвовал поздний темный вечер, султанша чувствовала, как в ней бурлит неуемная жажда мести и, словно одержимая, она изнемогала от желания приступить к воплощению своих кровавых замыслов.
Топкапы. Покои Филиз Султан.
Филиз Султан обеспокоенно наблюдала за дочерью, полной печали, что стояла у зеркала, пока служанка Фидан-хатун застегивала на ее шее бирюзовое ожерелье Дэфне Султан, которое госпожа получила от повелителя в подарок на свадьбу. Султанша понимала, чем было вызвано безрадостное состояние дочери, ведь она уже и сама надеялась, что никогда более не увидит Серхата Бея. Ее Эсма только-только смирилась с судьбой, как он неожиданно для всех вернулся и разбередил ее душу.
Свой обморок на празднике дочь объяснила тем, что от волнения весь день ничего не ела, вот и обессилела, но Филиз Султан сознавала, что она попросту была ошеломлена возвращением Серхата Бея и сломлена тем, что в этот день выходила замуж за другого мужчину. Султанша понимала дочь и искренне ей сочувствовала, но не показывала этого, чтобы не потакать ее отчаянию и тоске, из-за которых она может совершить глупости. До сих пор они ни разу не заговаривали о Серхате Бее.
— Ну вот и все, — вздохнула она, когда дочь, наряженная к встрече с мужем, отошла от зеркала и растерянно поглядела на нее. — Ты красавица, Эсма. Дай Аллах, ты будешь столь же счастливой. Давуд-паша будет безмерно рад, что повелитель соединил вас. Ты подаришь ему детей… У вас будет чудесная семья, милая. Нужно лишь пережить это трудное время сейчас, а после ты привыкнешь, освоишься в новой жизни и примешь свою судьбу.
