— Не думаю, что она почтит своим присутствием праздник, — с прохладной улыбкой произнесла Хафса Султан и, когда все взоры в недоумении обратились к ней, продолжила: — Повелитель узнал о том, что в его отсутствие Эмине Султан покусилась на жизнь его беременной фаворитки Бельгин-хатун, и пришел в небывалый гнев. Сомневаюсь, что после этого она останется в Топкапы. Повелитель не простит ей подобное во второй раз.

— Беременной фаворитки? — растерянно переспросила Филиз Султан, и Эсма Султан посмотрела на нее со смущением и сочувствием.

— Дай Аллах, у повелителя родится еще один славный наследник, — поспешила разрядить обстановку Михримах Султан.

Она была напугана тем, что ощутила тайное злорадство относительно судьбы Эмине Султан. Пусть она покинет Топкапы, и тогда, возможно, Искандер-паша быстрее забудет ее и обратит свой взор на нее, свою жену.

— Вот и закончилось время Эмине Султан, — ухмыльнулась Нилюфер Султан, впервые за все время заговорив. — Вскоре во дворце появится новая султанша, а за ней и еще одна, если вспомнить о другой фаворитке Афсун-хатун, которая, как я слышала, по красоте превосходит даже саму Эмине Султан.

— Смотрите, это не Эмине Султан? — не дав Хафсе Султан прокомментировать выпад Нилюфер, воскликнула Эсма Султан.

Все проследили за ее взглядом и увидели направляющуюся к шатру золотоволосую женщину в изумрудно-зеленом облачении с длинным шлейфом, чьи драгоценности в солнечных лучах ярко пылали и сверкали. В ней нельзя было не признать Эмине Султан. На ее красивом лице властвовала счастливая уверенная улыбка, идущая вразрез с ее нынешним положением.

— Эсма Султан, поздравляю вас со столь знаменательным событием, как свадьба, — подойдя к шатру в сопровождении Элмаз-хатун, с лучезарной улыбкой воскликнула Эмине Султан, словно бы не замечая всеобщих удивления и растерянности. — Да будет долгим и счастливым ваш брак!

— Что ты здесь делаешь, Эмине? — процедила Хафса Султан с замешательством во взгляде.

— Как что, султанша? — с наигранным изумлением поглядела на нее та и сладко улыбнулась. — Хотела поздравить Эсму Султан и поприсутствовать на празднике. Элмаз, принеси мне подушку.

Элмаз-хатун оглянулась на другую служанку, и та передала ей подушку, на которую изящно опустилась Эмине Султан, расправив полы своего одеяния. Михримах Султан, сглотнув, подняла светловолосую голову и с опаской поглядела на Хафсу Султан, которая выглядела так, словно готова была закричать от досады, но она лишь с холодной яростью смотрела на Эмине Султан, трепеща от сдерживаемого негодования. Во взгляде Филиз Султан не было ярости — лишь горькое презрение. Счастье Эмине Султан причиняло ей боль. Как бы она желала, чтобы соперница страдала даже больше, чем она когда-то, чтобы она рыдала и нестерпимо мучилась от боли, ревности и отчаяния! Эсма Султан была растеряна происходящим, не зная, что и думать, и только Нилюфер Султан оставалась равнодушной. Она скучающе наблюдала за танцами рабынь и одну за другой бросала в рот ягоды винограда, отвернувшись от остальных султанш.

— Любопытно, какую ложь ты поведала повелителю, раз до сих пор находишься во дворце? — надменно воскликнула Хафса Султан, прожигая взором показно счастливую Эмине Султан.

— Ложь? — та вскинула брови, обернувшись на нее. — Лгать и обманывать — это по вашей части. Я всего лишь рассказала повелителю всю правду, которую от него скрывали. Больше вы не сможете вершить свои кровавые дела, так как взор его прояснился. Он узрел ваше истинное лицо и, будьте уверены, заслуженное наказание, которое вы прочили мне, понесете вы сами за все то, что сотворили своими руками, окропленными кровью невинных жертв вашей жажды власти!

В шатре повисла напряженная тишина. Эсма Султан и Михримах Султан, напуганные услышанным, во все глаза смотрели на мрачно торжествующую Эмине Султан, Филиз Султан — с недоверием, а Хафса Султан — с презрением и высокомерием. Она хотела было осадить Эмине Султан за сказанное ею, но ссору пресек появившийся Идриса-ага, который с волнением посмотрел на свою госпожу.

— Султанша.

— Что, Идрис? — повернулась к нему Хафса Султан с раздражением. — Я слушаю.

— Я узнал, что во дворец прибыла Эдже Дориа, королева Генуи. В прошлом она, если вы помните, была султаншей нашей династии, но бежала и покинула родину со своей тетей по матери сеньорой Дориа. В связи с ситуацией в Генуе она попросила у повелителя политического убежища, и тот согласился предоставить его ей.

Все в удивлении и растерянности уставились на него, ошеломленные новостью.

— Эдже Дориа?.. — с придыханием переспросила потрясенная до глубины души Нилюфер Султан, мечтавшая о встрече с этой женщиной и восхищавшаяся ее историей. — Она здесь…

Топкапы. Гарем.

Ей казалось, что и не было того бегства, скитаний по морю, убивших в ней изнеженную султаншу и сделавшую ее воином, и тех долгих лет, проведенных в другой стране в качестве ее правительницы. Вот она, Эдже Султан, сидит на тахте в покоях дворца Топкапы в восточном платье и смотрит в окно, за которым жаркое солнце Востока заливает своими лучами буйную зелень дворцового сада. Воспоминания о родине, о покинутой семье и о покойных родителях и братьях часто посещали ее в минуты слабости, но Эдже никогда не позволяла им завладеть ею и отгоняла прочь. Сейчас же от них было не скрыться.

Прошлая жизнь ожила в ее мыслях. Детство, проведенное в тоске по матери и в обожании отца, Фахрие-калфа, вырастившая ее, братья Махмуд и Мурад, вечно соперничающие друг с другом и ссорящиеся, чужие и далекие светловолосые брат Селим и сестра Севен, которых она сторонилась, а после и возненавидела за то, что их мать стала причиной гибели ее собственной, брат султан Орхан, который, несмотря на ее ненависть, обращенную к нему за казнь ее братьев, прощал ее и оставался справедливым. Больше всего Эдже тосковала по отцу, султану Мехмету, который боготворил ее и которого она сама любила больше всех на свете. Но осознание того, что всех этих людей уже нет в живых, причиняло ей боль. Всех тех, кого она оставила здесь, по ее возвращении уже не существует. Наступила другая эпоха, и вместе с ней пришел новый султан, появились другие шехзаде и султанши, которые ей еще незнакомы. Эдже чувствовала себя чужой, словно, вернувшись в родной дом, вместо своей семьи она обнаружила в нем незнакомых ей людей.

Она узнала, что в ее прежних покоях, в которых она жила юной султаншей, обосновалась Эсма Султан, однако со свадьбой она их покинула, и хазнедар Айнель-хатун любезно отдала покои их прежней владелице. С саднящим в груди сердцем Эдже пыталась справиться с нахлынувшими на нее воспоминаниями, когда в покои вошла неизвестная ей невысокая русоволосая девица, которая поклонилась.

— Султанша, Идрис-ага ждет вас у дверей, чтобы проводить в сад на праздник.

— Султанша? — усмехнувшись, переспросила Эдже и повернула к ней темноволосую голову. — Тебя выделили мне в услужение?

— Да, госпожа.

— Как тебя зовут?

— Фатмагюль-хатун.

Эдже улыбнулась, так как за годы, проведенные вдали от Востока, успела отвыкнуть от подобных имен, и теперь они почему-то казались ей забавными. Поднявшись с тахты, Эдже, чувствуя себя непривычно в восточном платье из кофейно-коричневой парчи с глубоким декольте и рукавами из тонкой золотистой вуали, прошла к зеркалу и оглядела свое отражение.

— Но ведь это же не я! — недовольно заключила она. — Что за ужасное платье? Чувствую себя гаремной одалиской!

— Султанша, но… — замямлила испуганная служанка, но была прервана резким взмахом руки своей госпожи.

— Принеси мне что-нибудь другое, — тоном, не терпящим возражений, велела Эдже. — Черного цвета и сдержаннее. Шевелись!

Растерянная Фатмагюль-хатун поспешно вышла из опочивальни, а когда вернулась, держала в руках нечто черного цвета, и лицо ее было виноватым.

— Простите, госпожа, в швейной мастерской из того, о чем вы распорядились, были только траурные платья. Я не знала, согласитесь ли вы надеть их, но все-таки принесла одно.