Дворец Хюррем Султан.
Когда она потеряла сознание, узнав об участи мужа, повелитель сам отнес ее в лазарет, где она и очнулась, только уже совершенно иным человеком — внутри нее словно все потухло и превратилось в безжизненный пепел. Известие о смерти любимого человека поначалу ошеломило ее и, когда сестра, обнимая ее за плечи, довела ее до кареты, а после и до постели, Хюррем Султан с трудом отдавала себе отчет в том, что с ней происходит. Только спустя время, когда султанша осталась наедине с собой посреди ночной темноты, окутавшей покои, которые она когда-то делила с мужем, к ней пришло запоздалое осознание потери и последовавшая за ним глубокая мучительная боль, сдавившая грудь. Ночь Хюррем Султан едва ли помнила. В памяти остались лишь обрывки воспоминаний о том, как в приступе безумства она рыдала, кричала и крушила все вокруг себя, вырываясь из пытавшихся удержать ее и успокоить рук сестры.
К утру, когда силы ее иссякли, а боль вышла наружу, в страдающей душе султанши осталась лишь пустая, холодная и беспросветная скорбь, лишающая любых желаний и мыслей. Хюррем Султан недвижимо лежала в постели, обхватив себя руками за плечи, и безжиненным остекленевшим взглядом смотрела куда-то в стену. Она оставалась глуха к ласкам, мольбам и утешениям Гевхерхан Султан, которая, решив, что сестре нужно время, дабы прийти в себя, оставила ее с наступлением рассвета и отправилась отдохнуть в свои покои после тревожной и бессонной ночи.
Ей уже доводилось встречаться со смертью близких людей. Она потеряла отца и мать, похоронила братьев и первого мужа. Но все эти смерти она пережила на удивление легко, смирившись с утратой. Однако же смерть мужа, столь любимого ею, Хюррем Султан переживала в тысячу раз мучительней, ибо все ее существование, вся ее жизнь, все стремления и чувства были сосредоточены в нем одном, как в самом близком человеке. С его смертью султанша потеряла все — потеряла безвозвратно и навсегда. Ей казалось невозможным справиться с овладевшей ею всепоглощающей скорбью, которая принесла с собой и печаль, и отчаяние, и гнев на судьбу, забравшую у нее самое дорогое, и острое ощущение одиночества. Хюррем Султан уже знала, что вся ее последующая жизнь станет одним бесконечно долгим трауром, поскольку она никогда не сможет ни забыть, ни излечиться.
Она не знала, сколько времени прошло с тех пор, как сестра оставила ее одну, но когда та вернулась, Хюррем Султан ощутила раздражение. Она не хотела снова выслушивать бесполезные утешающие слова, которые не приносили облегчения, терпеть ласки, которые в этот момент ей были не нужны, и, как говорила сестра, не желала “прийти в себя”. Ей больше некуда было “приходить”, так как она утратила себя. Горе ее было слишком свежо, и все попытки Гевхерхан Султан как-либо отвлечь ее от страданий и утешить лишь усугубляли положение, но та не могла оставить сестру в таком состоянии и из любви все равно пыталась как-либо облегчить ее боль.
— Милая, ты слышишь меня? — сев на ложе, с беспокойством и нежностью спросила Гевхерхан Султан и положила ладонь на плечо лежащей на боку лицом к ней сестры. Взгляд той оставался пустым, и султанша никак не отреагировала на ее слова. — Хюррем, ты пугаешь меня! Прошу, не убивайся так. Дети напуганы, они не понимают, что произошло. Мы им еще ничего не сказали. Ты хочешь их увидеть? Быть может, в них ты найдешь успокоение?
— Оставь меня, — хриплым безжизненным голосом отозвалась Хюррем Султан и повернулась к ней спиной, подтянув колени к груди.
Вздохнув, Гевхерхан Султан с сожалением посмотрела на нее и покорно вышла из опочивальни, притворив за собой двери. Фюлане Султан встретила ее тревожным взглядом, когда султанша вернулась в холл.
— Ну, как она?
— По-прежнему, — печально ответила Гевхерхан Султан и, сев на тахту рядом с дочерью, сжала ее руку, нуждаясь в поддержке. — Бедная… Она столь безутешна. Боюсь, Хюррем не скоро оправится от горя. Аллах мне свидетель, я никогда прежде не видела ее такой. Хюррем всегда оставалась сильной, сколько я ее помню. Даже когда наша матушка и сестра Айше погибли, она так не терзалась…
— Верно, тетушка сильно любила Альказа-пашу… — задумчиво протянула Фюлане Султан, которая, будучи незнакомой с пашой и не слишком привязанной к тете в силу краткости их знакомства, не испытывала глубокой печали подобно матери.
— Да, любила, — вздохнув, кивнула Гевхерхан Султан. — Я сама свидетель их любви, Фюлане, и помню, сколько страданий она принесла Хюррем. Она тогда еще была замужем за покойным Ферхатом-пашой, когда встретила Альказа, бывшего тогда простым беем. Эта любовь много горя принесла не только Хюррем и Альказу, но и всей нашей семье. Ее жертвами стали Ферхат-паша и даже наша младшая сестра Айше. Она тоже любила Альказа, и наша матушка соединила их, но Альказ не смог стать ей мужем из-за своих чувств к Хюррем, и от горя Айше наложила на себя руки. Хюррем всегда винила себя в ее смерти…
Пораженная услышанным, Фюлане Султан омрачилась. Она и не знала о том, что у ее матери была еще одна сестра, которая, оказывается, была первой женой Альказа-паши и погубила себя от неразделенной любви, что питала к мужчине, влюбленному в ее родную сестру. Действительно печальная история…
— Они выстрадали эту любовь… Смогли воссоединиться спустя годы терзаний, прожили так мало лет в счастье и покое друг с другом, как все неожиданно оборвалось со смертью Альказа. До сих пор поверить не могу, что он совершил самоубийство, да и еще предал Хюррем и детей ради власти, к которой никогда не стремился. Он не такой человек… Я не знала мужчину благороднее и честнее его. Очевидно, что это письмо, якобы написанное пашой, фальшивое и, полагаю, ты знаешь, кем оно могло быть написано. Ферхатом-пашой, не иначе. А кому он служит, ты помнишь, Фюлане?
— Мехмету-паше и Хафсе Султан, — ответила та и, помолчав, встревоженно поглядела на мать. — Хюррем Султан, стоит ей немного оправиться от горя, также, как и мы, поймет это, и тогда…
— И тогда она возжаждет отомстить им, — мрачно продолжила за дочь Гевхерхан Султан. — Я не знаю, что будет, Фюлане, но хорошего нам ждать не стоит. Хюррем не успокоится, пока не уничтожит их…
Топкапы. Дворцовый лазарет.
Переступив через порог, Филиз Султан устремила взор на одну из кроватей, на которой покоилась престарелая женщина с седыми волосами, чьи глаза были закрыты, а дыхание — шумным и неровным. Сожаление и печаль наполнили султаншу и, приблизившись к кровати, она присела на ее край и осторожно дотронулась пальцами к сухой морщинистой ладони, лежащей поверх покрывала. Мирше-хатун распахнула глаза и посмотрела на нее рассеянным уставшим взглядом, а, узнав, вымученно улыбнулась, отчего лицо ее испещрили морщины.
— Султанша… — тихо проговорила она, и глаза ее потеплели. — Я все ждала, когда же вы придете проститься со мной.
— Не говорите так, Мирше-хатун! — возмущенно воскликнула Филиз Султан, крепко сжав ее руку. — Вы еще всех нас переживете.
— Если бы… — вздохнула старушка и спокойно продолжила, словно бы речь не шла об ее смерти. — Но и мне пора покинуть земной мир. Хвала Аллаху, я прожила много лет, и большую их часть провела подле своей госпожи, да покоится она с миром. Скоро я с ней воссоединюсь, чего давно желала. Я не боюсь смерти, султанша, нет, я даже жду ее. Старость, знаете ли, не очень приятная вещь. Вы меня поймете, если, дай Аллах, доживете до моих лет.
Сквозь пелену слез, застилавшую глаза, Филиз Султан улыбнулась. Она сжимала руку Мирше-хатун, и ей казалось, что вместе с ней уходит целая эпоха. Она была последним звеном, связывающим ее с прошлым, да и не только ее, но и всю династию. Мирше-хатун жила еще в правление султана Сулеймана, прадедушки ныне правящего султана Баязида, и служила покойной Дэфне Султан еще с той поры, когда та была фавориткой шехзаде Баязида и матерью его сына, которые после были казнены. Она видела правления четырех султанов, на ее глазах вершились судьбы членов династии, а теперь она навсегда покидает их, унося с собой все эти бесценные воспоминания.
