— Вы задержались, — заметила Хафса Султан. — Что-то случилось?

— Нет, все в порядке, — через силу улыбнулась Филиз Султан, повернувшись к ней. — Думаю, следует начать.

Хафса Султан, согласно кивнув, обернулась на Айнель-хатун, а та в свою очередь кивнула рабыням: заиграла душевная, но печальная музыка, а вокруг Эсмы Султан рабыни с горящими свечами в руках стали водить хоровод. Оглянувшись в покоях, Филиз Султан заметила за другим столиком явно пребывающую в плохом настроении Эмине Султан, Гевхерхан Султан с дочерью и, что было неожиданно, Хюррем Султан. Она выглядела мрачной, чтобы было вполне объяснимо, учитывая ситуацию с ее мужем. Она, очевидно, почтила церемонию своим присутствием только потому, что ей не терпелось увидеть повелителя и узнать, что же с ее мужем. После султанша вернула взгляд к дочери и с гордостью заметила, что она с достоинством восседает на своем месте и больше не плачет, однако взгляд ее был потухшим и пустым, что насторожило женщину, но она успокоила себя тем, что та попросту боится замужества, потому что не знает, что ее ждет. Со временем дочь свыкнется со своей новой ролью жены и станет, как и прежде, живой и веселой девушкой с лучезарной улыбкой.

Михримах Султан с теплотой наблюдала за церемонией, то и дело мыслями возвращаясь к своей собственной ночи хны, когда она, в отличие от подруги, не могла сдержать слез. Хафса Султан созерцала происходящее с присущими ей прохладным спокойствием и невозмутимостью, а вот Нилюфер Султан выглядела так, словно ей было скучно и не терпелось поскорее уйти отсюда.

Когда музыка стихла, наложницы разошлись, а одна из служанок, державшая поднос с хной и горящими свечами, подошла к Эсме Султан. Когда султанша, зная, что от нее требуется, положила раскрытые ладони на свои колени, служанка нанесла на них хну.

Настало время праздничной трапезы и, поднявшись с сиденья, Эсма Султан села на тахту на место Хафсы Султан. Филиз Султан и Михримах Султан, желающие побыть с ней, сели рядом по обе стороны от нее. Женщины разговаривали и трапезничали, когда двери в покои отворились, и громкий голос Идриса-аги оповестил о приходе повелителя.

— Внимание! Султан Баязид Хан Хазретлери!

Все тотчас оставили столовые приборы и поспешно поднялись, после чего склонились в поклонах. Со всей очевидностью уставший повелитель вошел в опочивальню и, оглядевшись, остановил взволнованный теплый взор на дочери в то время, как все остальные взгляды были прикованы к нему. Подойдя к Эсме Султан, он осторожно убрал алую вуаль с ее лица и откинул ее назад, после чего поцеловал ее в лоб.

— Моя Эсма, да будет счастливым твой брак с Давудом-пашой, и пусть Аллах дарует тебе долгие годы жизни. Желаю, чтобы ничто не омрачало улыбку моей султанши.

— Благодарю, повелитель, — несмотря на сердечную боль, улыбнулась Эсма Султан и, взяв отцовскую руку, оставила на ней почтенный поцелуй.

— У меня для тебя подарок, милая, — тепло улыбнулся султан Баязид и, обернувшись, подозвал к себе евнуха. — В такой день он обязан быть особенным и, я надеюсь, таковым он и будет для тебя.

Евнух держал в руках красную бархатную подушку, на которой лежало простое, но вместе с тем изысканное серебряное ожерелье с матовыми небесно-голубыми камнями бирюзы — любимым камнем бабушки.

— Это ожерелье принадлежало твоей бабушке Дэфне Султан. Я сохранил его после ее смерти, да покоится она с миром. Его своими руками сделал мой отец султан Орхан Хан, будучи еще наместником Манисы, и подарил матушке в знак своей любви. Знаю, вы с валиде были очень близки, и я хочу, чтобы отныне это ожерелье принадлежало тебе, Эсма.

Восхищенная подарком, Эсма Султан сквозь слезы, уже вызванные воспоминаниями о почившей любимой бабушке, которая была ей ближе, чем мать, с благодарностью воззрилась на отца. Повелитель, взяв с подушки бирюзовое ожерелье, надел его на шею дочери и с нежностью прикоснулся ладонью к ее щеке. Заметив стоящую возле дочери Филиз Султан, которая печально и несколько настороженно наблюдала за ним, султан Баязид только кивнул ей в знак приветствия и отвернулся, собираясь отправиться в свои покои, где его ждали мужчины, которые также праздновали, но вдруг его взгляд случайно зацепился за Эмине Султан, и он помедлил. Султанша с тоской и любовью смотрела на него своими необычайно яркими зелеными глазами, и ее грудь волнительно вздымалась. Она вдруг сделала шаг к нему, но замерла, и повелитель ощутил желание тоже шагнуть к ней навстречу и, наконец, прикоснуться к ее лицу и золотым волосам, но сумел обуздать себя и, словно желая избежать соблазна, отвернулся и поспешно покинул опочивальню.

С сожалением проводив его взглядом, Эмине Султан, собираясь опуститься обратно на подушку, заметила на себе мрачный взгляд ледяных глаз Хафсы Султан, и в них различила угрозу. Страх заволок ее душу. Повелитель, похоже, только-только оттаял, а Хафса Султан намеревалась снова все разрушить, растоптать, окончательно уничтожить. Узнай повелитель о том, что она снова покушалась на жизнь его наложницы, а тем более ожидающей ребенка, он больше никогда ее не простит, и вот тогда действительно придет ее конец. Эмине Султан сознавала, что ей необходимо что-то предпринять. Каким-то образом лишить повелителя доверия к Хафсе Султан, чтобы он не поверил ее обвинениям. Отчаянно размышляя, она замерла, когда ее осенило, и сердце ее чаще забилось в груди. Когда их с Хафсой Султан взгляды снова встретились, султанша позволила себе надменно и самоуверенно улыбнуться, показывая что не боится, чем привела соперницу в замешательство.

Тем временем Хюррем Султан, стоило повелителю выйти в коридор, сорвалась с места и бросилась ему вслед, не слушая оклики сестры Гевхерхан Султан.

— Повелитель!

Тот, широким шагом преодолевая коридор, остановился и обернулся, а взгляд его, стоило ему остановиться на спешно приближающейся взволнованной Хюррем Султан, помрачнел. Заметив это, султанша насторожилась и замедлила шаг.

— Что с моим мужем? — дрожащим голосом требовательно спросила она, когда, наконец, оказалась рядом.

Сожаление, появившееся в глазах султана, стало ей ответом, и, не желая верить, она сначала медленно, а после неистово закачала головой.

— Нет… Только не говорите, что вы казнили его!

— Сожалею, но Альказ-паша виновен во всех преступлениях, в которых был обвинен, и он… сам себя казнил.

Со сбившимся дыханием Хюррем Султан с мгновение смотрела на него в небывалом ошеломлении, и во взгляде ее властвовал такой ужас, от которого становилось не по себе, как вдруг глаза ее остекленели, а после женщина обмякла и повалилась бы на мраморный пол, если бы султан Баязид не подхватил ее.

***

С наступлением ночи вокруг царила тьма, и лишь мириады звезд, проглядывающих через проплывающие по небу облака, равнодушно и холодно мерцали. Ночной воздух был прохладен и свеж, а воды Босфора казались чернильно-черными. Когда из-за облака выглянула полная болезненно-желтая луна, стало так светло, что можно было различить две плывущие по направлению к берегу лодки, полные неясными в полумраке силуэтами в плащах. В лунном свете весь ночной мир предстал, словно покрытый серебристой краской.

Когда лодки приблизились к берегу, силуэты выпрыгнули из них в воду, оказавшись в ней по колено, и потянули лодки на берег. Оказавшись на суше, прибывшие стали выгружать из лодок ящики, в которых что-то позвякивало, а один из людей, отойдя в сторону, скинул с головы капюшон, и лунный свет коснулся длинных темных волос, серебрящихся и блестящих, и красивого лица с резкими чертами, на котором горели во мраке изумрудные глаза. Взгляд женщины скользнул по панораме спящего города и возвышающегося вдали на холме дворца Топкапы.

— Так значит, это и есть Стамбул, — раздался за ее спиной мужской голос.

— Да, Капрано, это — Стамбул, — с полуулыбкой на губах отозвалась женщина, продолжая смотреть на султанский дворец. — И он иной, чем тот, который я много лет назад покинула.

Подошедший к ней с другой стороны Серхат мрачно посмотрел туда же, куда был направлен взгляд его госпожи, и ощутил, как его сердце отяжелело, предчувствуя неизбежную встречу с той, которую он так отчаянно пытался забыть.