Искандер повернул темноволосую голову на соседнее стойло, в котором спокойно стоял серый конь, с виду обычный и ничем не примечательный.

— А это Ветер, конь нашего шехзаде.

Понемногу расслабляясь, Михримах Султан неуверенно улыбнулась, оглядываясь в конюшне. Сесть в седло она бы, конечно, ни за что не согласилась, а вот погладить одну из лошадей ей, несмотря на страх, захотелось.

— А где же ваша лошадь? — спросила она. — Или вам не дозволено иметь свою?

— Своей лошади у меня нет, вы правы. Я езжу на любой из тех, что не принадлежит членам династии.

Отпустив его локоть, султанша медленно прошлась по конюшне вдоль стойл и, заметив в одном из них изящную и красивую лошадь с белоснежной шерстью и голубыми глазами, в восхищении замерла.

— Красавица, не правда ли? — понимающе улыбнулся Искандер, подойдя к султанше и с гордостью посмотрев на лошадь. — Эта кобыла из тех, что мы недавно приобрели. Полагаю, она вскоре станет любимицей какой-нибудь из султанш.

Михримах Султан ощутила необъяснимое желание заявить, что она станет ее любимицей, но задумалась о том, что ездить верхом она вряд ли осмелится, и тогда какой смысл держать для себя эту лошадь? А если она все же избавится от своего страха и сможет кататься на ней? От Искандера не укрылись восхищение в ее взгляде и видимая внутренняя борьба. Решив помочь ей, он осторожно предложил:

— Эта кобыла очень спокойная и послушная. Если вы желаете прокатиться на ней, я отдам соответствующие распоряжения, и ее подготовят. Можете не беспокоиться, я буду вести ее и контролировать.

— Нет, — испуганно выдохнула Михримах Султан и, развернувшись, стала поспешно удаляться.

Поджав губы, Искандер последовал за ней, но остановился у дверей конюшни, осознав, что султанша не намеревается дальше оставаться здесь. Он стоял и задумчиво-печальным взглядом провожал ее удаляющуюся фигуру до тех пор, пока она не скрылась из виду.

Топкапы. Гарем.

Элмаз-хатун, решив пройтись и узнать, что происходит в гареме, пока Эмине Султан была в хамаме, неспешно вошла в ташлык и огляделась посреди царящей в нем суматохи, вызванной приближением праздника. Она хотела было направиться к тахте, где сидели наложницы, чтобы порасспрашивать их, но вдруг кто-то ухватил ее за локоть. Испуганно обернувшись, она увидела перед собой Идриса-агу и тут же напряглась.

— Что такое, ага?

— Идем со мной, — сказал тот и, оглядевшись, подтолкнул ее к выходу.

Они остановились по обыкновению в закоулке и, не зная, чего ожидать, настороженная Элмаз вопросительно посмотрела на евнуха.

— Я тебя предупреждал, хатун, — приглушенным голосом заговорил Идрис-ага. — Если не хочешь, чтобы твое бездыханное тело под покровом ночи вынесли из дворца и бросили в Босфор, ты должна забыть все свои обиды на госпожу и продолжить нести ей службу. Помнишь?

— Помню, — раздраженно процедила Элмаз и уже боязливо добавила: — Что, у госпожи для меня очередной приказ?

— Нет, но она хочет знать, что задумала Эмине Султан.

Сглотнув, Элмаз напряглась пуще прежнего и заставила себя изобразить недоумение, но несколько запоздало, так что Идрис-ага это заметил.

— И не вздумай утверждать, будто ты ничего не знаешь, — ткнув указательным пальцем ей в плечо, с угрозой в голосе проговорил он. — Эмине Султан всем с тобой делится. Известно, она доверяет тебе как самой себе. Но все может измениться, стоит ей узнать о твоем предательстве, как и о том, ради чего ты ее предала. Она тебя уничтожит, и ты это знаешь. А теперь я слушаю.

Элмаз беспомощно смотрела на него, сознавая, что оказалась в западне: с одной стороны Хафса Султан, что грозится убить ее и требует взамен на жизнь службы ей, а с другой — родная сестра, которую она уже предала ради того, чтобы в будущем стать ее соперницей, и, если она не предаст ее вновь, Эмине узнает обо всем, после чего, конечно же, навсегда от нее отвернется и если не убьет, то отошлет прочь из дворца.

— Говори, хатун! — теряя терпение, процедил Идрис-ага. — Или тебе жизнь не дорога?

— Клянусь, ничего! — сквозь слезы выдохнула она, мотая головой. — Ничего она не задумала! Эмине несколько раз пыталась избавиться от Бельгин-хатун, велела мне подговорить наложниц, чтобы они что-нибудь подсыпали в ее еду или питье, но каждый раз нам не удавалось. Она…

— Это мы и без тебя знаем! — с негодованием оборвал ее Идрис-ага. — Говори, что она намеревается делать сейчас, чтобы спасти себя.

— Спасти себя? — сквозь слезы с непониманием во взгляде переспросила Элмаз. — От чего?

— По-твоему, госпожа должна покрывать все ее грязные дела? — насмешливо проговорил евнух и ухмыльнулся. — Твоей сестре пришел конец, хатун. Так ей и передай, и, что бы она не делала, ей не спастись. Слишком многое нам известно о ней…

— Что известно? — с толикой отчаяния спросила Элмаз, подавшись к нему.

Идрис-ага презрительно окинул ее взглядом и, развернувшись, ушел, оставив служанку испуганно смотреть ему вслед. Неужели им действительно известно что-то, что может погубить Эмине?

Топкапы. Покои Филиз Султан.

Возвращение в Топкапы и в ее покои, в которых было пролито столько горьких слез, угнетающе подействовало на Филиз Султан. Переступив порог опочивальни, она сразу же ощутила на себе тяжесть воспоминаний о своих страданиях и одиноких ночах, проведенных в жгучей зависти и злопыхании в адрес соперницы, отобравшей у нее счастье и любовь. Благо, надолго она здесь не задержится и, навсегда покинув Топкапы, освободится от болезненных воспоминаний о прошлом. Султанша была намерена начать новую жизнь, и она это сделает, перебравшись с сыном в Манису. Теперь ее главной и единственной обязанностью будет играть роль матери, которая должна оберегать и наставлять сына на его пути к трону.

Она удрученно сидела на тахте, глядя в окно, когда шехзаде Мурад с радостной улыбкой на лице вошел в покои. Обернувшись на звук распахнувшихся дверей, Филиз Султан расцвела, увидев спешащего к ней сына, и, поднявшись, со счастливой улыбкой заключила его в объятия.

— Мой Мурад! Хвала Аллаху, я увидела тебя… — облегченно выдохнула она и, отстранившись, заглянула в лицо сына, положив свою ладонь на его щеку. — Как ты? Здоров?

— Я в порядке, валиде, — бодро отозвался он, но вдруг встревоженно оглядел ее. — Лучше скажите, как вы. Я был очень обеспокоен, когда до нас дошла весть о вашем недомогании, но, к сожалению, мне не дозволено было отправиться к вам.

— Это была тоска о вас, только и всего, но теперь я здесь, и мне намного лучше, — отозвалась Филиз Султан и с нежностью поглядела на сына. — Теперь мы с тобой не расстанемся… Жаль, что Эсма будет вдали от нас. Мое сердце разрывается на части, ведь мы будем так далеко от нее.

— Мы сумеем пережить боль разлуки и с повелителем, и с Эсмой, и с Топкапы. Ведь мы же не навсегда прощаемся. Они будут приезжать к нам погостить.

— Только на это и уповаю… — печально проговорила султанша. — Повелитель… он здесь? — осторожно и неуверенно осведомилась она.

— Нет, но он прислал письмо, в котором сообщил, что прибудет к вечеру как раз на церемонию Эсмы. Мы все ждем его возвращения.

Кивнув темноволосой головой, Филиз Султан отвернулась в сторону, чтобы скрыть от сына тревогу и страх в своих глазах. Она боялась встретиться с некогда любимым мужчиной, который отвернулся от нее и сослал в наказание за проступок. Простил ли он ее или же гневается до сих пор? Султанша не хотела прощаться с человеком, которому посвятила большую часть своей жизни и которого так самозабвенно любила, находясь с ним в столь холодных отношениях и будучи презираемой им. Ей хотелось обнять его напоследок, пожелать, чтобы он был здоров и счастлив в своей дальнейшей жизни без нее, и сказать, что она, несмотря на всю ту боль, что он причинил ей, не держит на него зла и все прощает, чего с надеждой ждет и от него. Зная, что повелитель простил ее, она бы обрела покой и, наверное, смогла бы отпустить его из своего сердца.

Топкапы. Комната Бельгин-хатун.