— Ну будет-будет, — смягчилась султанша, отвернувшись обратно к окну. — Я сама не своя от переживаний, вот и срываюсь на всех.

— Может, желаете, чтобы я распорядилась приготовить для вас успокаивающий отвар из ромашки и мяты?

— Не хочу.

Помолчав, Альмира-хатун осторожно спросила:

— Госпожа, а что же с Нуране-хатун?

— Нуране? — в непонимании переспросила Бахарназ Султан и, повернувшись к служанке, хмуро поглядела на нее. — О ком ты?

— Вы разве не знаете? Я, верно, забыла вам рассказать. Шехзаде даровал новое имя Хасибе-хатун. Теперь ее зовут Нуране.

Каждая черта красивого лица султанши налилась гневом и, сверкнув золотисто-карими глазами, она процедила:

— Пока повелитель здесь, у нас связаны руки, но едва он покинет дворец, и эта рабыня будет обречена. Я завершу начатое, Альмира. Она умрет! То, что она дышит после того, что совершила, оскорбление для меня.

— Султан уедет, и вернется шехзаде. А вдруг на этот раз он обратит внимание на смерть своей фаворитки? В отличие от наших прошлых жертв господин пока что питает к ней интерес.

— Стоит помедлить, и она может стать угрозой. Нет, Альмира, я не допущу, чтобы в гареме появилась женщина, которая могла бы угрожать моей власти и любви! Придумаем, как избавиться от нее без последствий для нас. И об Элиф не стоит забывать. С поддержкой Карахан Султан она не менее опасна. Еще и сына родила! Теперь она — вторая по положению жена. Если и дальше будут случаться ее встречи с шехзаде, пусть и нечастые, она, упаси Аллах, еще одного родит, и тогда превзойдет меня. Вот уж чего я никогда не допущу! Путь в покои шехзаде должен закрыться для нее отныне и навсегда. И еще это дело с ее матерью… Как там дела у Хасана-аги?

— Пока что ему не выдалась возможность подловить Дильдар-хатун, но он терпеливо ждет. И нам остается ждать, госпожа. Тогда-то вы и расправитесь с Элиф Султан! Она на все пойдет, когда узнает о том, что судьба ее матери в ваших руках. Сделаем так, что Карахан Султан от нее отвернется — выставим ее в глазах госпожи предательницей. Нам и делать ничего не придется. Карахан Султан сама ее раздавит в гневе!

Бахарназ Султан одобрительно кивнула со злорадной ухмылкой.

— Неплохо придумано, Альмира. В очередной раз убеждаюсь, что я не зря выбрала тебя.

Служанка самодовольно улыбнулась, радостная, что смогла угодить своей госпоже.

Вечер.

Покои Карахан Султан.

— Неплохо… — с тонкой улыбкой и одобрением в зеленых глазах протянула Карахан Султан, скользнув взглядом по стоящей перед ней Расие-хатун, уже подготовленной к встрече с султаном.

Рабыня была облачена в платье из бордового атласа цвета вина, которое выгодно оттеняло ее темные волосы и смуглую кожу. Она была настоящей красавицей, и султанша пожалела, что она раньше не появилась в гареме. Тогда бы, девушка, возможно, смогла составить достойную конкуренцию зазнавшейся Бахарназ, считавшей себя первой красавицей гарема.

— Фатьма, ты рассказала ей обо всем? — обратившись к калфе, осведомилась Карахан Султан.

— Да, госпожа. Ей все известно.

— Хатун, тебе несказанно повезло, — снова повернувшись к рабыне, произнесла султанша. — Волей судьбы ты окажешься в гареме самого падишаха и обретешь счастье в его объятиях, но не забывай, кому ты обязана этим и, главное, с какой целью я оказываю тебе подобную услугу.

— Я благодарна вам, госпожа и, будьте уверены, не забуду ни вашей доброты, ни ваших повелений, — улыбнувшись, отозвалась Расия-хатун и, когда она поклонилась, на ее шее блеснул черный камень в медальоне, висящем на тонкой серебряной цепочке.

Карахан Султан обратила на него внимание и, приглядевшись, с любопытством спросила:

— Что за медальон у тебя на шее? Видно, что не простая безделушка… Откуда он?

— Этот медальон принадлежал моей матери по словам дяди, в семье которого я росла. Отец умер вскоре после моего рождения от болезни, а мать, не выдержав утраты, слегла от тоски и последовала за ним. Это единственное, что мне осталось от родных. Но вещица эта и вправду редкая, поэтому я ее берегу и никогда не снимаю.

— Как называется этот черный переливчатый камень в медальоне?

— Обсидиан. Его еще называют колдовским камнем, но я во все это не верю. Ношу как талисман в память о матери.

— Значит, колдовским? — ухмыльнулась Карахан Султан и, поразмыслив с минуту, сказала: — Ты должна принять мусульманство, чтобы в будущем твой путь стал легче, и взять новое имя. Будешь Афсун, что значит «чародейка, ворожея». Твоя красота и вправду завораживает… Будь осторожна не только в выполнении задания, данного мною, но и в целом. Красоте всегда и везде завидуют, а зависть провоцирует злобу и ненависть тех, кто красотой не наделен. Я знаю это не понаслышке… В султанском гареме огромная конкуренция. Сохраняй бдительность. Ни на миг не забывайся! От тебя многое зависит. И помни: если тебя разоблачат, ты не имеешь со мной никакой связи.

— Можете не беспокоиться, госпожа. Я буду осторожна.

— Тогда ступай.

Афсун-хатун поклонилась и, развернувшись, покинула покои в сопровождении Фатьмы-калфы. Карахан Султан, посмотрев им вслед, улыбнулась мрачно и самодовольно.

Покои шехзаде Махмуда.

Ожидая появления обещанной наложницы, султан Баязид пребывал далеко не в лучшем расположении духа. Факт того, что в его государстве вспыхнуло восстание с учетом того, что обвинение в этом лежало на человеке, которому он столько лет доверял, его тяготил. К тому же, слова Карахан Султан все не шли из головы. Может быть, она права? Он искал врага в ней, а на самом деле враг мог находиться и в столице подле него самого. Случайно зароненное зерно сомнения стало прорастать, и он уже не мог избавиться от подозрений в том, что кто-то из его приближенных только притворялся его другом, а на самом деле являлся его врагом, что стоял за этим восстанием и подстроил ловушку Альказу-паше, которого повелитель попросту не желал считать предателем, так как это противоречило всему тому, что он знал об этом человеке. Искандера-пашу по той же причине он исключал из возможных претендентов на роль зачинщика смуты. Хафса Султан представала в его мыслях только как возможный и, скорее всего, невольный соучастник дел ее мужа Мехмета-паши, который как раз и был главным подозреваемым. Как бы там ни было, он сначала разрешит ситуацию в Сивасе, а уже после, вернувшись в столицу, станет разбираться с Мехметом-пашой.

Также прошло много дней с тех пор, как он покинул Топкапы и свою семью. Отъезд Мурада и свадьбу Эсмы из-за этого пришлось отложить, что было неприятно, да и само расставание с детьми причиняло боль, как и любому любящему отцу. Однако дети были не единственной причиной тоски, снедающей его. Султану Баязиду было трудно самому себе в этом признаться, но все его существо тянулось к Эмине Султан. Он по-прежнему был зол на нее за то обвинение в убийстве ни в чем не повинной наложницы, что лежало на ней, но, как часто бывает, голос разума затмевал голос сердца, что полнилось печалью из-за размолвки с некогда любимой женщиной, которая, по всему, по-прежнему таковой и являлась, раз он с каждым днем все чаще вспоминал о ней и все больше тяготился их разлукой. Именно с тем, чтобы забыться и в попытке заглушить голос сердца в нежелании из слабости прощать такое преступление, как убийство, повелитель согласился принять наложницу.

Когда она вошла в покои, он сидел на тахте, закинув одну руку на ее спинку, и, поглядев на юную девушку, представшую перед ним и склонившуюся в поклоне, безо всяких чувств скользнул по ней оценивающим взглядом темных глаз. Да, действительно красавица, но пустая — за этой красотой не было видно души, как в случае с Бельгин, которая, к слову, особенной красотой не отличалась, но при этом буквально лучилась внутренним светом, исходящим из ее благородной, нежной и ранимой души. Именно ею она увлекла его, не юностью и не красотой. Признаться, он тосковал и по Бельгин, но по-своему. Она бы, верно, сейчас как всегда с увлечением, забыв обо всех правилах, рассказывала ему о какой-либо прочитанной ею книге, которые он ей дарил, зная ее тягу к знаниям, или хохотала бы как ребенок. Ее не хватало скорее как сердечного друга, однако в этой нежной привязанности все же было место чувственному влечению. Она кардинально отличалась от Филиз и Эмине — этим и привлекала к себе, хотя сам повелитель еще не сумел разобраться в своих чувствах к фаворитке, но определенно она стала ему дорога.