— Я знаю, что могу довериться вам, валиде, — с признательностью отозвался шехзаде и, взяв свободную руку матери, крепко сжал ее в своих ладонях. — Держите меня в курсе. Как повелитель отбудет из Трабзона, я вернусь, а пока мне придется увести войско подальше от дворца и от самого города. Будьте осторожны и не оставляйте без внимания моих детей. На время моего отсутствия дворец в ваших руках, так что можете делать все, что сочтете необходимым.

— Тебе не о чем беспокоиться, сынок, — подавив в себе довольство, вызванное столь желанным возвращением власти и тем, что ее руки вновь были развязаны, заверила его Карахан Султан с нежной улыбкой, которая, однако, быстро померкла, уступив тревоге. — Я обо всем позабочусь. Не медли! Сейчас же вели войску уничтожить все следы своего пребывания здесь и уводи его. К завтрашнему утру, я надеюсь, не будет ни военного лагеря, ни вас.

***

Ариадна была старшей из трех дочерей в семье губернатора Карии, и, несмотря на то, что все девушки были красивы, не лишены ума и очаровательны, она всегда и во всем превосходила сестер. Отчего-то ей доставалось все самое лучшее, тогда как ее сестры были вынуждены довольствоваться много меньшим.

Средняя из сестер Персея не уступала Ариадне в красоте, в отличие от младшей Иреи, которая все же была скорее мила, чем ослепительна красива, как они, но ум Персеи был не столь живой и острый, как у Ариадны, чего она, к сожалению, не сознавала. Ариадна действительно умела пользоваться своей красотой и женской силой: стоило ей попросить или просто лучезарно улыбнуться, как родители, слуги или любой мужчина готовы были ради нее на все. Персею всю ее жизнь изводила лютая зависть по отношению к старшей сестре и отчаянное непонимание — отчего она, будучи не менее красивой, чем Ариадна, не была окружена, как она, ни восхищенным вниманием мужчин, ни родительской любовью. В силу этого отношения между двумя сестрами были, мягко говоря, непростыми.

Младшая Ирея характером обладала куда более мягким и нежным, чем сестры, отчего она не участвовала в их ссорах, предпочитала их обществу либо книги, либо прогулки у моря и очаровывала не красотой, а своими добротой, искренностью и непосредственностью. Ирея была любима родителями едва ли меньше Ариадны, как самая младшая и любящая из дочерей. Подобное положение вещей подразумевало, что Ариадна и Ирея были любимы и восхваляемы всеми, но каждая по-своему, а Персея оставалась не у дел. Ее неприятный нрав, полный преувеличенного самодовольства и болезненного честолюбия, завистливость и склочность, наоборот, отталкивали от нее, и даже красота ее казалась ядовитой, а не сияющей и ослепительной, какой представала красота Ариадны.

Судьба, известная тем, что часто насмехалась над чаяниями людей, распорядилась так, что Персея влюбилась в кузена Териса — молодого, красивого и умного мужчину с блестящим будущем во флоте, который также был неописуемо богат — его их отец прочил в мужья, конечно же, своей любимой Ариадне. Сам Терис был очарован Ариадной, но она равнодушно отвергала его ухаживания в то время, как мечтающая о них Персея была их лишена. Ей оставалось лишь тайком вздыхать по нему и с болью со стороны наблюдать за тем, как он волочится за Ариадной, и без того окруженной воздыхателями, смотря на нее горячо и восхищенно — Ариадна же только надменно и даже презрительно усмехалась ему в лицо.

Сколько раз, сколько тысяч раз Персее хотелось оказаться на месте старшей сестры. Она бы, наоборот, наслаждалась любовью родителей и вниманием мужчин, не принимая их как должное, как делала Ариадна, и, не раздумывая, приняла бы ухаживания Териса и стала бы его женой. Какой счастливой была бы ее жизнь! Но, к сожалению, она была Персеей, и, сколько бы она не старалась, родители дарили ей недостаточно внимания, а воздыхателей у нее было ничтожно мало, несмотря на всю ее красоту, да и те, узнав ее получше, почему-то всякий раз предпочитали ей ее сестер.

В этот вечер должен был состояться очередной прием, устроенный губернатором в честь назначения его брата адмиралом. Разумеется, и он, и его сын Терис должны были посетить его, отчего Персея была не на шутку взволнована. Несколько месяцев она не видела Териса и лелеяла надежду, что в этот-то вечер он, наконец, обратит свое внимание на нее и поймет, что ошибся, предпочтя ей Ариадну. Испытывая привычное желание превзойти Ариадну, Персея мечтала сегодня выглядеть прекраснее ее, потому с особой тщательностью выбирала платье. Она остановила свой выбор на одном из самых лучших, что имела — из зеленого шелка с открытыми плечами, струящееся до самого пола и стелющееся длинным шлейфом. Цвет платья выгодно подчеркивал ее яркие зеленые глаза и золото волос, которые ниспадали до самой талии густыми блестящими прядями. Золотое ожерелье сверкало на ее шее, а на пальцах — перстни. Глядя в зеркало, Персея сознавала свою красоту и была более, чем уверена, что сегодня ни в чем не уступит Ариадне.

Спускаясь по лестнице в холл, Персея улыбнулась, встретив стоявшего у ее подножия отца, который раздавал слугам последние поручения, так как прием должен был вот-вот начаться. Заметив дочь, губернатор в ответ ей улыбнулся и с одобрением скользнул по ней взглядом.

— Ты прекрасна, милая. Не слишком ли рано ты спустилась?

Персея слегка оскорбилась, так как Ариадну в подобных случаях он восхищенно сравнивал с сияющей звездой и непременно целовал в лоб. Видимо, огорчение и досада все же отразились на ее лице, так как отец перестал улыбаться и поспешил сослаться на дела, после чего ушел. Персея, для которой подобное пренебрежение со стороны отца было вполне привычным, вздохнула и не спеша направилась в зал, где должен был пройти прием. Слуги сновали по нему, совершая последние приготовления под руководством жены губернатора и его самого.

Персея поймала на себе взгляд матушки, но та лишь мимолетно ей улыбнулась, а после отвернулась, обратившись к какой-то служанке, и девушка вовсе поникла, но вскоре вместо расстройства ею овладел гнев и, резко развернувшись, Персея спешно направилась в свои покои.

В других покоях Ирея с помощью служанок облачалась в голубое платье, которое отличалось простотой кроя, но было сшито, очевидно, из дорогой ткани и своей безыскусностью только подчеркивало ее миловидность и юность.

— Госпожа, я нарвала для вас ваших любимых цветов в саду, — войдя в покои с букетом ярко-синих цветов на длинных стеблях в руках, произнесла одна из служанок.

— Ах, дельфиниумы! — повернувшись к ней, приятно удивилась Ирея и просияла радостной улыбкой. — Благодарю. Поставь их в вазу. Ты знаешь, как порадовать меня, Эриас.

— Позвольте, госпожа? — сказала другая служанка, которая подошла к ней с жемчужным ожерельем в руках.

Позволив ей надеть на свою шею ожерелье, Ирея все еще с улыбкой подошла к уже стоящему в вазе букету и, наклонившись, вдохнула сладкий запах цветов. Распрямившись, она с нежностью коснулась одного из цветков. Все служанки, закончив работу, поклонились и удалились, кроме Эриас, которая была личной служанкой госпожи и всегда находилась подле нее.

— Дельфиниумы… Ты знаешь, Эриас, что эти цветы названы в знак неразделенной любви?

— Неужели? — отозвалась служанка и слегка нахмурилась. — Я знаю, как они вам нравятся, но, простите, особой красоты в них не нахожу. В саду есть цветы во много раз прекраснее.

— Прекрасное есть и в том, что не отличается красотой, — с мягкой улыбкой возразила Ирея. — Есть одна легенда… Однажды дельфин полюбил человеческую девушку, впервые увидев ее, когда она прогуливалась по песчаному берегу. Сначала он просто наблюдал за ней, а после, восхищенный ее красотой, стал петь ей песни. Он трубил о своей любви, но она не слышала и не могла его понять. И тогда дельфин в знак любви подарил ей лазоревый цветок — дельфиниум, дар моря. Так его назвала сама девушка, так как получила его в подарок от дельфина. Он такой же бирюзовый, как морская синева, не правда ли?

— Да, госпожа. Или как небосвод… Красивая легенда, но печальная, — вздохнула Эриас, глядя на цветы, стоящие в вазе. — Им никогда не суждено быть вместе в силу того, что они слишком разные. Из разных миров…