Эмине Султан, все еще полная подозрения и опасений, в напряженной задумчивости промолчала.

— Скоро и Хафса Султан вернется… — вздохнула Элмаз, которая была обеспокоена этим не только из-за вражды той с ее сестрой, но и по личным причинам. — Аллах, даже жаль ее. Едва ли не ценою жизни родила долгожданного ребенка и, чудом вернувшись с того света, потеряла его, не успев вкусить радость материнства.

— И поделом ей! — безжалостно процедила Эмине Султан. — Для меня нет большей радости, чем наблюдать несчастье тех, кто причинил мне страдания.

Их беседа прервалась, так как Осман и Сулейман заметили мать и поспешили к ней. Шехзаде Мурад, повернувшись к ней лицом, перестал улыбаться, но отправился следом за братьями, так как не мог проявить невежество в силу своего воспитания.

— Валиде! — просиял Сулейман и по-детски обнял ее.

С нежностью Эмине Султан погладила его по золотым волосам и взглянула на старшего сына, который, насмешливо покосившись на все еще льнущего к матери брата, подчеркнуто сдержанно поцеловал материнскую руку.

— Валиде, доброе утро. А мы с Мурадом тренируемся.

— Я видела, сынок, — улыбнулась ему Эмине Султан и перевела наполнившийся надменностью взгляд на шехзаде Мурада, который, подойдя, вежливо кивнул ей. — Шехзаде.

— Султанша. Надеюсь, вы в добром здравии? Как моя сестра Айнур Султан?

— Хвала Аллаху, мы обе здоровы, — ответила та с неискренним дружелюбием. — Как жаль, что подобного нельзя сказать о вашей матушке. Я слышала, Филиз Султан захворала, и к ней в Старый дворец отправили лекаря.

Помрачнев, шехзаде Мурад проигнорировал злорадство в голосе султанши и обеспокоенно нахмурился.

— Я об этом не знал. Захворала? В таком случае я должен немедленно отправиться в Старый дворец.

— Сожалею, но это невозможно, — остудила его пыл Эмине Султан, когда шехзаде сделал было шаг. — Шехзаде нельзя покидать Топкапы без разрешения повелителя. Быть может, Эсма Султан навестит вашу матушку? Это пойдет на пользу их отношениям, которые, как известно, оставляют желать лучшего. Осман, Сулейман, идемте. Пора обедать.

Проводив ее хмурым взглядом, шехзаде Мурад поспешно отправился следом во дворец, намереваясь зайти к сестре и сообщить ей о состоянии их матери с просьбой навестить ту.

Дворец Хафсы Султан.

Михримах Султан искренне считала Хафсу Султан женщиной несгибаемой в своей силе и способной преодолевать любые трудности с гордо поднятой головой, однако сейчас, сидя на ложе, на котором покоилась Хафса Султан, она впервые видела ее обычной женщиной, сломленной горем, которое ей оказалось не под силу вынести с ее привычной невозмутимостью. Исхудавшая и бледная, Хафса Султан недвижимо лежала в постели и предавалась печали, горюя о потерянной дочери и невозможности впредь иметь детей.

Она была поражена, когда узнала о неожиданной смерти Асхан Султан, которая сломила ее тетю. Помня о том, как Хафса Султан помогла ей оправиться от подобного горя, Михримах Султан поспешила в ее дворец и обнаружила ее в подобном состоянии. Когда она вошла в покои, Мехмет-паша сидел на ложе рядом с госпожой и молча держал ее за руку, не пытаясь привести ее в чувство.

Увидев Михримах Султан, паша поблагодарил ее за посещение и попросил побыть с его женой, пока он отправится в Топкапы на государственную службу. Пообещав не покидать ее, султанша осталась наедине с тетей и, опустившись на ложе, некоторое время сочувственно смотрела на нее, не смея прикоснуться и беспокоить ее. Наконец, не выдержав, она несмело протянула руку и погладила ее по маленькой холодной ладони, лежащей поверх одеяла.

— Госпожа, — пролепетала Михримах Султан и, не дождавшись реакции той, все равно заговорила: — Я понимаю вас, как никто другой. По воле Всевышнего и мне довелось пережить горе от потери ребенка, который был столь долгожданным. Горе, овладевшее мною тогда, было такой силы, что я потеряла желание жить. И в тот момент вы пришли ко мне на помощь. Протянули свою руку, помогли вынырнуть из омута страданий, своими словами возродили меня. Теперь я здесь и готова, как и вы, протянуть вам руку. Эта боль утихнет со временем. Уверена, в этом мире нет того, чего бы вы не смогли пережить. Такая сильная женщина, как вы, со всем справится.

Она не ждала, что Хафса Султан откликнется на ее слова, но та вдруг повернулась к ней и мрачно усмехнулась.

— Переживу, конечно, Михримах. Но эта боль не утихнет… Она навсегда останется со мною. Думаешь, я впервые теряю любимых? Я похоронила отца, мать, братьев и сестру. Теперь и собственную дочь. Единственного ребенка, что у меня был и будет. Всех, кого любила. Вот, в чем и заключается моя сила. Боль, которая терзает нас сейчас, после превращается в силу подобно тому, как закаляется сталь в неистовом жарком пламени. Сейчас я сломлена, и враги торжествуют над моим падением, но когда я, в очередной раз собрав себя по крупицам, поднимусь еще более сильной, чем была прежде, настанет мой черед торжествовать.

В ее голосе таилась неистовой силы ярость, но не та, что горяча и необузданна, а холодная расчетливая ярость, которая пугала даже больше. Бессердечность, свойственная Хафсе Султан, становилась в ней все сильнее. Она питалась болью, которую испытывала султанша, и постепенно лишала ее таких чувств, как доброта, понимание, жалость. Сердце ее обрастало льдом, покрываясь им подобно корке, а разум наполнялся все более безжалостными и коварными мыслями. И Михримах Султан в ужасе сознавала, что та Хафса Султан, которая, как она сказала, вскоре поднимется после своего падения, будет еще более бессердечной, чем та, что была прежде.

Некстати вспомнились слова подруги Эсмы Султан, когда она обвинила Хафсу Султан в коварстве и напомнила, что она и Мехмет-паша главным своим врагом видят ее мужа. Даже сам Искандер-паша не стал этого отрицать, когда она поведала ему о том разговоре. Что, если эта новая Хафса Султан не пожалеет даже ее, свою любящую племянницу, и сотворит с ее мужем то же, что постигло Альказа-пашу?

Сейчас Михримах Султан осознала, что не те люди по-настоящему опасны, которые, как Нилюфер, бросаются жестокими колкими словами и открыто выражают свои чувства, а те, что полны равнодушия и безжалостности — они улыбаются в лицо, а за спиной прячут кинжал, который в любой удобный момент готовы вонзить в спину. Однако, всем своим добрым и наивным существом противясь открывшейся ей истине, султанша не желала верить, что Хафса Султан способна причинить ей подобные страдания. Привязанность и восхищение, что она питала к этой женщине, затмевали ее разум. Она сжала холодную руку тети и улыбнулась ей.

— Я рядом с вами, госпожа. Вам нужно поспать, чтобы поскорее набраться сил. Мне оставить вас одну?

— Нет, побудь со мной. Одной мне плохо… Почитай вслух что-нибудь.

Покорно взяв со столика одну из книг, сложенных в стопку, Михримах Султан вернулась на ложе и с готовностью открыла ее.

Топкапы. Зал заседаний совета.

Когда Искандер-паша вошел в зал заседаний, визири и паши последовали за ним и выстроились в ряд перед великим визирем.

— Объявляю заседание открытым, — произнес Искандер-паша и сел на тахту.

Он позволительно взмахнул рукой, и все паши опустились следом, расправив кафтаны. Мехмет-паша напряженно посмотрел на Искандера-пашу, который, поймав его взгляд, нахмурился.

— Прежде, чем приступить к решению государственных вопросов, я желаю вынести следующее решение, — со спокойным достоинством заговорил Искандер-паша, и это насторожило Мехмета-пашу, который переглянулся со своим сторонником бейлербеем Румелии Ахмедом-пашой. — Как известно, второй визирь Али-паша покинул нас в военном походе, мир его праху. Третий визирь Альказ-паша объявлен предателем. Соответственно, эти должности освободились. Согласно иерархии вторым визирем должен стать бейлербей Анатолии Ферхат-паша, но в связи с тем, что он не смог сохранить порядок в вверенной ему области, я сомневаюсь, что подобное произойдет. Бейлербей Румелии, коим являетесь вы, Ахмед-паша, следующий на очереди. Вами я в относительной степени доволен, однако не могу одобрить вашей связи с Мехметом-пашой, которого, впрочем, и касается мое решение.