— Роды были трудными, и мы едва не потеряли тебя, однако теперь все в порядке, — непривычно широко улыбаясь, ответил Мехмет-паша. — Госпожа моя… — наклонившись к ней, он прислонился своим лбом к ее и зажмурился.

Однако Хафса Султан не улыбалась и, когда муж отстранился, тревожно посмотрела на него.

— Что с ребенком? Только не говори, что…

— У вас родилась прекрасная девочка, госпожа! — ответила Хадижа-калфа, тепло улыбаясь и, когда Хафса Султан посмотрела на нее с облегчением, кивнула. — Вылитая вы в младенчестве. И глаза ваши — как льдинки.

— Я хочу… хочу ее увидеть, — несмотря на слабость, голос ее прозвучал привычно требовательно.

Рассмеявшись, Мехмет-паша кивнул Хадиже-калфе, и та с сияющим лицом отправилась за Асхан Султан.

— Сколько я пролежала без сознания? — едва двери за той закрылись, обратилась к мужу Хафса Султан. — Надеюсь, за это время ничего серьезного не произошло? Давуд-паша уже в столице? И что там в Сивасе?

— Узнаю свою жену, — хмыкнул Мехмет-паша, нежно поглаживая ее руку. — Не успела ожить, как интересуется государственными делами. Насчет Давуда-паши не беспокойся. Вряд ли он выберется из ловушки, что я ему устроил. А из Сиваса новостей пока нет. Повелитель, видимо, все еще в пути. Но, должно быть, он скоро окажется на месте, и тогда, наконец, все закончится. Ферхат-паша, как я и велел, избавился от Альказа-паши и подготовился к приезду повелителя. Все должно пройти гладко, и тогда его назначат третьим визирем, а меня вторым, и у нас на пути останется один лишь Искандер-паша.

О том, что он устроил на великого визиря покушение, которое сорвалось и скомпрометировало его, Мехмет-паша умолчал, понадеявшись, что сам с этим разберется, а волновать едва пришедшую в себя жену он не желал.

В покои вошла Хадижа-калфа с младенцем на руках, однако несла она его слишком уж осторожно, и Хафса Султан насторожилась.

— С ней же все в порядке?

— Наша Асхан Султан пока еще слабенькая, так как роды были преждевременными, но, уверена, она вскоре окрепнет. Когда вы станете сами кормить ее, она расцветет, ведь известно, что ребенку молоко матери не заменит никакая кормилица.

С трепетом Хафса Султан, не без труда приподнявшись в постели, приняла из протянутых рук Хадижы-калфы свою дочь, крохотную и со всей очевидностью слабую. Прижав ее к груди, она счастливо улыбнулась, посмотрев на ее личико с глазами, которые и вправду были как у нее самой серыми и, к тому же, не по-детски разумными.

— Моя султанша, — проворковала она, и Мехмет-паша, с успокоением наблюдавший за ними, не сдержал улыбки. — Ты назвал ее Асхан? — обратилась госпожа к мужу, не отрывая взгляда от дочери.

— Да, это имя означает «самая прекрасная госпожа».

— Хорошее имя, — слабая улыбка озарила пока еще болезненное лицо Хафсы Султан. — Ты будешь самой прекрасной из всех султанш, которых видел этот мир, моя Асхан, — наклонившись к личику дочери, с любовью говорила она, опьяненная столь долгожданным материнством. — Лучшее образование, прекрасные наряды, самые роскошные украшения, власть и почет — весь мир будет у твоих ног. Мама с папой будут любить тебя больше, чем кто-либо и когда-либо любил своих детей.

Мехмет-паша согласно усмехнулся, но заметил, что жена вдруг побледнела, а руки ее обмякли, и поспешно забрал дочь.

— Ты еще очень слаба, Хафса, — объяснил он свои действия, поймав на себе недоумевающий и даже негодующий взор жены. — И Асхан нужен покой, чтобы она поскорее набралась сил. Завтра поутру, как проснешься, я тут же велю принести тебе ее. Хорошо?

Поколебавшись, Хафса Султан все же кивнула и с сожалением проследила взглядом за тем, как Хадижа-калфа, забрав ее дочь из рук Мехмета-паши, унесла ее из покоев.

— А теперь спи, — поцеловав ее руку, мягко велел паша. — Тебе нужно больше отдыхать, чтобы поскорее встать на ноги.

— Ты же не уйдешь? — с надеждой спросила Хафса Султан, однако глаза у нее уже сонно закрывались.

Вскоре она, уже проваливаясь в сон, почувствовала, что муж лег рядом с ней в постель и нежно поцеловал ее в плечо. Слабая улыбка тронула губы Хафсы Султан, что засыпала, упоенная счастьем.

Помня об обещании мужа, Хафса Султан, стоило ей распахнуть глаза на следующее утро, тут же позвала служанок и велела им принести ей дочь. Они, как-то странно переглянувшись, вышли из покоев, и вскоре в них вошел Мехмет-паша, повернувшись к которому, султанша тут же перестала улыбаться, напряглась и непонимающе нахмурилась. Муж был бледен и угрюм, что резко контрастировало с его вчерашним состоянием. Сердце встревоженно забилось у нее в груди.

— Что, Мехмет? Плохие новости из Сиваса? Или Давуд-паша…

Он не спешил отвечать и, сев на ложе, в смятении посмотрел на нее, словно не зная, как ей сказать о случившемся.

— Да говори же! — не в силах совладать с тревогой, воскликнула Хафса Султан, и вдруг понимание отразилось в ее серых глазах, и она с недоверием вгляделась в лицо мужа, обнаружив на нем печать сдерживаемой боли. — Асхан?..

Мехмет-паша с мукой во взгляде подался к ней в намерении утешить, однако Хафса Султан никак не отреагировала на его объятия. Более того, через мгновение она, несмотря на свою слабость, вывернулась из них и с невменяемым взглядом оттолкнула от себя растерявшегося мужа.

— Не может быть… — отчаянно бормотала она, а в глазах Мехмета-паши впервые на ее памяти блестели слезы, которые он мужественно сдерживал. — Нет… Нет! — теперь уже кричала она. — Принесите мне мою дочь! — госпожа рванулась было из постели, несмотря на боль, вспыхнувшую внизу живота, где еще не зажил шов, оставшийся после родов, но муж удержал ее, обхватив руками.

— Хафса, прошу тебя! Тихо, успокойся! Тебе нельзя покидать постель.

— Оставь меня в покое! — не в себе кричала та, слабо сопротивляясь, однако вскоре силы оставили ее, и она, тяжело дыша, обмякла в его руках, рыдая в голос, как ребенок, и невнятно повторяя «нет», не желая верить в смерть своего долгожданного ребенка, которым она толком не успела насладиться.

Зажмурившись, Мехмет-паша обнимал рыдающую жену и с трудом сохранял присутствие духа. У него не хватило мужества сказать жене, и без того сломленной горем, что, по словам лекарши, которая принимала у нее роды, детей у них больше не будет, так как ей пришлось выбирать: или жизнь Асхан Султан, или жизни всех детей, что могли бы родиться в будущем.

Предместья Топкапы.

С наступлением утра солнце поднималось все выше и выше, и его яркий свет озарял окрестности. Под его пока еще нежными лучами просыпалась природа с веселым щебетом птиц, прятавшихся в ветвях деревьев, и стрекотом насекомых. Роса на траве переливалась крупными бриллиантами, что постепенно таяли в тепле солнечного света, а растения наполняли теплый летний воздух своим цветущим ароматом.

Нилюфер Султан всегда влекло к дикой природе. Задумчиво вглядываясь вдаль, она гуляла по лесам, лугам, холмам и, наслаждаясь единением с природой, приходила к согласию с собой. Здесь, в безлюдных местах и вдали от всех проблем и условностей, она могла быть собой, и тогда на ее умиротворенном лице появлялась улыбка, которую редко кому доводилось видеть — светлая и нежная, словно бы она улыбалась своему давнему сердечному другу.

Прежде она разделяла свои лесные прогулки и охоту с Дафной и Хеленой, но с той поры много воды утекло, и теперь рядом с ней были шехзаде Мурад и легко влившийся в их тесную компанию Искандер-ага. Втроем они верхом на лошадях со смехом неслись по лесным просторам, и ничто их не разделяло. Забывалось происхождение каждого, положение и боль, владеющая их сердцами. В лесу они были свободны, наслаждаясь этой свободой и красотой дикой природы, что их объединяла.

— Запомни эту улыбку, Искандер, — добродушно воскликнул шехзаде Мурад, когда они втроем, отпустив лошадей пастись на поляне, уселись неподалеку прямо на траву в тени деревьев. — Теперь ты не скоро ее увидишь. По крайней мере, не раньше, чем мы снова отправимся на охоту.